Она посмеивалась, издевалась над ним, напоминая то время. Орфин замыкался от таких разговоров, всякий раз чувствуя, что никогда не отмоется. И всё же он упрямо повторил:

– Я справлюсь без твоих капель.

Стеклянные пузырьки с эфиниолом выглядели чертовски симпатично, особенно когда сквозь них проходил свет: кристально-прозрачная красная жидкость сияла и отбрасывала яркие отблески. Еще недавно Орфин верил в безвредность препарата, но в последние месяцы всё чаще замечал неестественно блаженные улыбки на лицах клиентов «Сияния». Сиюминутно от эфиниола им становилось легче. Но разве так должен помогать психолог?

Начальница поджала губы.

– Ты стал бесполезен.

– Я веду девять клиентов.

– Ведешь? Хоть кому-то из них стало лучше от ваших встреч? Послушай, – она склонилась над столом, сверкнув декольте. – Вот мой профессиональный взгляд, бесплатно. Ты прорабатываешь с их помощью собственную травму и свой драгоценный комплекс вины. Но знаешь, милый, хватит. Здесь, конечно, санаторий, но не для тебя. Ты даешь людям капли и адрес сайта. Иначе… более серьезным врачам, чем мы с тобой, придется узнать о твоем состоянии. Галлюцинации – это серьезный симптом.

– Я давно их не вижу!

Медеш приподняла тонко прочерченные брови.

– Или, возможно, полиции стоит узнать о странных обстоятельствах смерти твоей подружки?

После той встречи прошла бессонная ночь и день, полный тревог. Но даже теперь, вспоминая в десятый раз тот разговор, Орфин скрипнул зубами. Конечно, он попытался выкрутиться. Притворился покорным, решив для себя, что ни за что ей не подчинится. Что найдет выход. Но что теперь?

Эта женщина слишком хорошо знала его слабости и профессионально давила на них. Застарелое чувство вины и страх безумия. Возможно, ему правда следует приостановить практику и самому обратиться к специалисту. Но стоило Орфину представить, как он обзванивает клиентов, отменяет сеансы и потом в одиночестве меряет шагами квартиру – как становилось тошно. Смутная надежда, что он нужен и полезен людям, держала на плаву последние три года.

Но теперь он стоял под февральским ветром, упрямо не запахивая пальто. Промозглый холод пробирал до костей, жег уши и пальцы, но это казалось… справедливым и заслуженным.

Если он сдастся, то лучше сразу лечь тут и закопаться в снег.

Что же он мог противопоставить Медеш? Ну же, думай. Может, отдать флакон на независимую экспертизу? Затем связаться с конкурентами Медеш, обменяться секретами, выдвинуть ответный ультиматум…

«Забудь…» – прозвучало вдруг отчетливей и громче. Низкий нечеловеческий голос.

У Орфина вырвался громкий выдох и вместе с ним белесое облачко пара изо рта. Только не это. Снова голоса. Он-то думал, что давно избавился от них.

Бестелесный шепот скользил по кладбищу вихрем рваных смешков. Слова напоминали звуки сминаемой бумаги.

«Отдай свои тревоги. Оставь бытое мертвецам… нам нужнее».

– Хватит… – прошептал Орфин.

Непонятно, как вообще удавалось разбирать слова в этом шуршании. Шум скрадывал и искажал всё: интонации, тембр… Совсем не похоже на голос молодой девушки. И всё же Орфин не удержался от естественного вопроса:

– Рита?..

Ветер насмешливо взметнул перья снега, и мороз проник под ребра. В грудь словно скользнул кубик льда, и солнечное сплетение заныло пустотой.

«Отчего ты так торопишься на тот свет?»

Орфин отступил на пару шагов от надгробия.

– Иди к чёрту!

«Лучше скажи, что желаешь забыть? Иначе мы заберём то, что ближе лежит».

Отчаяние затягивалось на шее. Мало того, что Медеш ему угрожает, так еще и призрачные голоса вернулись. Безнадежно. Больше всего в мире Орфин боялся оказаться пациентом психбольницы, и никогда прежде он не был так близко к этому. Разве что сразу после смерти Риты.

Сбиваясь с шага на бег, Орфин бросился к машине. Дальше от могилы иллюзии должны отступить.

«Ну стой! Да чтоб тебе пусто было, жлоб! – рявкнул голос громче, словно шуршание фольги у самого уха. – К чему тащить такой груз? Лишняя память тебя погубит!»

Он хлопнул дверцей черного ниссана, включил зажигание. Нельзя уехать от собственных галлюцинаций, но он ничего не мог с собой поделать.

«Куда ты, дурень!? – прошуршало вдогонку. – Ты себя-то видел? Разобьешься!» Не слушая этот бред, Орфин вдавил педаль газа.

Он уносился всё дальше от кладбища, сжимая руль мертвой хваткой, и пялился на дорогу, едва заставляя себя моргать. Сердце гулко колотилось. Голос стих, словно невидимка впрямь остался среди могил. Но его ледяное прикосновение не прошло даром – Орфин чувствовал его след как ментальную рану, дырку в мыслях. Как слово, которое вертится на языке, но не идет на ум.

Он свернул на Третье транспортное. Печка в машине работала на полную, и, благодаря ей, ледяной комок в груди постепенно оттаивал. Наконец удалось отогреться. Дорога неслась под колесами, и белое марево липло к стеклу, так что дворники едва справлялись. Город расплывался в молочной пелене.

Навалилась жуткая усталость, веки потяжелели. Вторые сутки без сна, как-никак. Орфин старательно моргал, пытаясь взбодриться, но его снова и снова накрывало вязкой дремой. Кофеин и тяжелая музыка, бьющаяся в машине, как пульс, не помогали.

… Рита сидела справа от него – в короткой джинсовой юбке, закинув ногу на ногу и выставив пестрые колготки. Кудри вились вокруг ее лица, как дымное облако. Огни встречных фар вспышками высвечивали улыбчивое лицо, позолоченное веснушками. В темных глазах играли искорки.

– Милый, не та нота, – заявила она с убийственной уверенностью.

– Чего? – изумленно переспросил Орфин.

– Забудь.

Гул мотора эхом повторил это слово: «Забудь…»

Орфин резко обернулся и уставился на девушку. Его вдруг полоснуло ужасом.

– Ты же мертва!

– Ага! – радостно кивнула Рита и стукнула его по плечу. – Как и ты!

Она указала пальцем вперед на дорогу. Нечто громадное и неумолимое неслось прямо на них.

Орфин рывком проснулся. Машину вынесло на встречку, фары ослепили горизонт. Он отчаянно крутанул руль, но…

Удар, ливень осколков, раскаленный треск боли, а затем – пустота.

В гостиной играла тяжелая музыка. Черкая в блокноте соображения по новому клиенту, Орфин не сразу услышал входной звонок. Он никого не ждал, но всё же оторвался от записей и подошел посмотреть в глазок. Вместо коммивояжера или соседа под дверью стояла его эпизодическая клиентка. Сквозь кривое стекло она казалась шаржем: крона из кудрей на тонких ножках. Его не удивило, что она знает, где он живет, ведь однажды девушка уже была здесь. Но такой внезапный визит посреди ночи, без спроса и предупреждения?

Орфин открыл дверь. От Риты пахло грозой. Ее джинсы ниже колен были мокрыми насквозь, с зонта успела натечь лужа. Впрочем, судя по лицу, ливень был меньшей из ее бед. На скуле и брови девушки отпечаталась ссадина, кудри неопрятно топорщились, в глазах стояла мольба, а за спиной висела пухлая черная сумка.

– Боже…

– Мне некуда больше идти, – сказала она, оправдываясь. – Андрей, пожалуйста. Я поругалась с хозяйкой комнаты. Я завтра же найду новое жилье, но сейчас…

– Ничего себе поругалась, – он выразительно посмотрел на царапины и посторонился. – Проходи.

Закрыв за ней дверь, глубоко вдохнул влажную свежесть, которую Рита принесла с собой. Внезапная встреча разбила привычный ход вечера, и каждый миг вдруг стал чем-то необычным и ценным.

– У тебя есть, во что переодеться?

Она кивнула, и он напомнил ей, где ванная. Пока Рита возилась там, а с зонта продолжала течь вода, Орфин бродил по собственной квартире, внезапно неприкаянный. Было ошибкой обратиться к ней на «ты». Нужно просто решить, где постелить ей. У него две комнаты: спальня и проходная гостиная с диваном, где он обычно работал с блокнотом или ноутбуком. Предложить ей этот диван, значит.