Но теперь я думаю, что, возможно, я хочу занять свое место рядом с королем.

Я думаю о Луке и нашем медовом месяце. Я думаю о тех моментах, которые мы пережили вместе. Я думаю о нашем ребенке, растущем в моем животе, а потом я думаю о мужчине, который охраняет меня прямо сейчас. Этот человек называет себя лучшим другом Луки, человеком, который женился выше своего положения, человеком, который мучил мою лучшую подругу и стоил ей всего. Я думаю об этом и чувствую себя Золушкой, заставляющей своих сестер танцевать на горячем стекле.

Я хочу отомстить. Я не хочу убегать, прятаться и съеживаться. Я хочу, чтобы Лука выслушал меня, поверил мне и дал мне место рядом с собой. Я понимаю, что злюсь не только на себя, не только на Ану, но и на Луку тоже. Лука отдал Франко все. Его дружбу, верность и доверие, защиту от хулиганов в детстве, оплот против слухов и лжи, которые в конце концов оказались правдой. Он дал ему в жены прекрасную принцессу мафии, место по правую руку от себя. И что Франко Бьянки сделал со всем этим?

Он солгал и предал своего лучшего друга. Он устроил заговор против него не только с одной конкурирующей бандой, но и с другой. Он относится к своей жене не как к драгоценному дару, которым она является. А теперь он почти уничтожил единственного человека в мире, которого я люблю, кроме своего мужа. Потому что я действительно люблю Луку. Это любовь, выросшая из ненависти, но, стоя здесь в этот момент, я знаю, что чувства, которые я испытывала к нему на острове, были настоящими.

Он мой муж, к добру это или нет. И я хочу быть ему настоящей женой.

Я снова смотрю на книжную полку, моя рука скользит по корешкам, и я вижу маленький томик в кожаном переплете, засунутый вместе с остальными. Она тонкая, корешок слегка потрескался, и когда я вытаскиваю ее, то понимаю, что это вовсе не книга.

Это дневник.

Лука ведет дневник? Это кажется таким странным для него, таким несвойственным его характеру. Я могла представить, как Лука сидит по вечерам за своим столом и читает, но записывать свои чувства в дневник? Это настолько выходит за рамки того образа, который сложился у меня в голове, что мне хочется рассмеяться. Но я не смеюсь. Я сажусь за стол, понимая, что вторгаюсь в частную жизнь Луки. Он много раз вторгался в мою личную жизнь, с усмешкой думаю я, открывая обложку. После всего, что он со мной сделал, я не должна чувствовать себя странно, читая его личный дневник. Но я действительно чувствую себя немного так, словно делаю что-то, чего не должна делать. Тем не менее, я не могу устоять перед своим любопытством и возможностью еще немного очеловечить своего мужа, понять его.

Это написано не цветистой прозой, но я бы и не ожидала, что так будет. Что это такое, так это скорее поток сознания, мысли Луки, как будто он просто больше не мог их сдерживать. Это как кровь, пролитая на страницу, и как только я начинаю читать, я не могу остановиться.

Я не знаю, что со мной случилось. Я, блядь, не могу перестать думать о ней. Эти губы, эта задница, я хочу, черт возьми, испортить ее. Она хочет, чтобы я оставил ее девственницей, и я не знаю, как я могу это сделать. Как будто она, черт возьми, мучает меня.

Так продолжается какое-то время. Я думал, лишив ее девственности, я перестану в ней нуждаться. Но я просто хочу ее еще больше. Она как гребаный кокаин, только лучше. Как чистый экстаз. Влажная, нетронутая, пока я не сделал ее своей.

Но потом, примерно в то время, когда он пригласил меня на то свидание на крыше, что-то изменилось.

Начинка становится немного мягче, немного слаще. Я понятия не имел, что ей тоже нравятся боевики. Я также понятия не имел, что мне понравится смотреть фильм со своей женой.

Баловать Софию, это лучше, чем я когда-либо мог себе представить. Выражение ее лица каждый раз, когда она видит какую-нибудь новую красивую вещь или пробует что-то, чего ей никогда раньше не приходилось есть или пить, более милое, чем я когда-либо думал.

Я чуть не потерял ее. Но если кто-нибудь прикоснется к ней, я перебью всю Братву. Я убью каждого гребаного русского в стране, если понадобится.

Я продолжаю пролистывать его, мое сердце учащенно бьется, когда я читаю отрывок за отрывком. Это не длинные записи, как будто Лука просто быстро записал их, когда больше не мог сдерживаться.

А потом я вижу запись сразу после того, как он спас меня от Росси.

Я не знаю, что чувствовать. Я зол на нее за то, что она ушла. Я хочу задушить ее, и в то же время я хочу прижать ее к себе, держать рядом с собой, чтобы с ней больше никогда не случилось ничего подобного. Я одновременно взбешен ее упрямым отказом позволить мне защитить ее и поражен ее силой. Я видел, как мужчины ломались после меньшего, чем то, что Росси и его люди сделали с ней. Но она все еще жива. Она все еще борется. И как бы я ни был зол, я не могу изменить своих чувств. Но мне нужно убедиться, что никто никогда больше не сможет использовать ее против меня. Что никто не заберет ее и не причинит ей вреда, чтобы добраться до меня. А это значит убедиться, что она никак не может полюбить меня. Что я не смогу полюбить ее. Что здесь нечего разрушать или причинять боль.

Но это значит, что я должен ранить ее сердце. Я должен сломить ее и убедиться, что она боится меня. Я не знаю никакого другого способа помешать этому перерасти во что-то большее.

А потом, позже, как раз перед нашим медовым месяцем.

Это плохая идея. Но я не могу сказать ей нет. Она больше, чем просто зависимость. Больше, чем навязчивая идея.

Она — женщина, которую я люблю. И я не знаю, что с этим делать.

Я хочу любить ее. Но я не хочу быть слабым.

После этого больше ничего нет. Но когда я закрываю дневник, сжимая его в руках, я чувствую, как слезы наполняют мои глаза и текут по щекам. Мой муж любит меня. Это не значит, что все в порядке, но все, что он делал, было целенаправленной попыткой держать меня на расстоянии вытянутой руки, чтобы никто не подумал, что они могут использовать меня, чтобы добраться до него. Чтобы предотвратить именно то, что произошло с Росси. Неудивительно, что он так разозлился на меня за то, что я сбежала, ведь он пошел на все, чтобы предотвратить именно это.

Я прижимаю дневник к груди. Когда Лука вернется домой, я собираюсь сделать именно то, что предложила Ана. Я собираюсь урезонить его. Я собираюсь сказать ему правду и посмотреть, сможем ли мы найти способ спасти наш брак. Сможем ли мы исправить то, что сломали, и двигаться вперед вместе. Потому что теперь я знаю, что мой муж любит меня. И правда в том, от чего я так долго бежала.

Я тоже люблю его.

ЛУКА

Конклав звучит гораздо более загадочно и захватывающе, чем то, чем является собрание на самом деле. На самом деле, это не столько собрание тайного общества, сколько конференц-зал отеля с тремя высокомерными, могущественными мужчинами, их заместителями, за исключением моего, поскольку я оставил Франко на Манхэттене, и достаточной охраной, чтобы создать небольшую армию.

Сам конклав проходит в Бостоне, который считается настолько нейтральным, насколько это возможно, несмотря на наши тесные отношения с ирландцами. Идея заключается в том, что основной конфликт происходит между Братвой и итальянской мафией. Следовательно, Манхэттен является местом надвигающейся войны. Мы перенесли его из этой горячо оспариваемой области в более нейтральное место. Но энергия в комнате совсем не нейтральная.

— Я надеюсь, ты образумился, парень, — ровным голосом произносит Колин, занимая свое место. Рядом с ним находится его старший сын Лиам Макгрегор, принц ирландской мафии и наследник ее руководства. Он симпатичный молодой человек, с волосами скорее медного оттенка, чем огненно-рыжего, и телосложением бойца ММА. Большинству ирландцев нравится драться, так что я не удивлюсь, если он много занимается этим в свободное время.