Росси гладит меня по волосам, которые вспотели и прилипли к шее, несмотря на холод. Я отдергиваю голову, и он смеется.

— Ты должна сотрудничать со мной, София. Я могу сделать твою смерть легкой или тяжелой. Лука когда-нибудь рассказывал тебе, почему я заставляю его быть тем, кто пытает чаще, чем другие, когда нам нужна информация? — Он ехидно улыбается. — О, ты не можешь ответить, не так ли? Что ж, я предполагаю, что он этого не сделал. Видишь ли, Луке не нравятся пытки. О да, твой жестокий муж, которого ты так боишься, на самом деле довольно привередлив, когда дело доходит до того, чтобы запачкать руки. Не любит делать это без крайней необходимости. Но это означает, что он гораздо более точен в этом вопросе. Сразу переходит к делу. Но я… — он вдыхает, словно наслаждаясь сладким ароматом. — Я люблю крики, кровь, боль. Мне нравится видеть, как люди ломаются, в тот момент, когда они понимают, что больше не могут этого выносить и что они собираются рассказать мне все. В тот момент, когда они понимают, что вся боль, которую они перенесли, была напрасной, потому что можно было избавиться от нее, если бы они просто заговорили сразу. Боже, это чертовски вкусно.

Я вздрагиваю, снова чувствуя тошноту. В своей жизни я ненавидела не так уж много людей. Я ненавидела безымянных, безликих убийц моего отца. С тех пор как я его узнала, мне иногда казалось, что я ненавижу Луку, хотя я также часто задавалась вопросом, не было ли это просто моей борьбой с желанием, которое я, казалось, не могла остановить. Но я не думаю, что когда-либо кого-либо ненавидела так сильно, как я ненавижу Росси в этот момент. Все в нем, от его толстой потной руки, скользящей по моему горлу, до его холодных темных глаз и звука его голоса, злорадствующего по поводу боли, которую он причинил стольким другим людям, вызывает у меня тошноту, я сгораю от гнева, несмотря на холод, который, кажется, просачивается в мое сердце и кости.

— Продолжай, — говорит Росси, кивая Рикардо. — Срежь с нее одежду.

Я ни за что, черт возьми, не облегчу им задачу. В ту минуту, когда Рикардо тянется к моей ноге в кроссовке, я изо всех сил прижимаюсь к кровати, заезжая ногой прямо ему в лицо. Я получаю не слишком сильный удар, но этого достаточно, чтобы немного оттолкнуть его, он испуганно вскрикивает, когда подносит руку к кровоточащей губе. Он попытается заставить меня пожалеть об этом, я это знаю. Но я не могу. Что бы они со мной ни сделали дальше, по крайней мере, я пустила первую кровь.

По крайней мере, я пыталась сопротивляться.

Я снова мечусь по кровати, пытаясь сделать все, что в моих силах, чтобы высвободить руки из пут, но у меня ничего не получается. Такое ощущение, что они становятся туже. Во всяком случае, кровообращение постепенно прекращается, так как мои руки немеют. Один из других мужчин хватает меня за левую ногу, в то время как Рикардо стаскивает кроссовку с моей правой ноги, и сжимает мою ступню, проводя большим пальцем вверх и вниз по ее подушечке.

— Мне нравятся твои ножки, Бамбина, — говорит он с усиливающимся акцентом. — Может быть, я отрежу ноготь или два, чтобы отплатить тебе за разбитую губу, а потом попрошу тебя потереть ими мой член, пока я не стану приятным и твердым для тебя.

Я смотрю на него в ужасе. Как кто-то вообще может представить себе что-то настолько ужасное? Порочность этого человека шокирует меня, и у меня такое чувство, что дальше будет только хуже. Было бы легко снять с меня джинсы. Мои ноги не связаны. Но дело не в легкости. Речь идет о том, чтобы запугать и унизить меня.

— Не ерзай, детка, — говорит Рикардо, приподнимаясь на кровати, чтобы оседлать мои бедра, острие его ножа просовывается под пуговицу моих джинсов. — Я не хочу случайно порезать твою прелестную кожу. — Он улыбается, обнажая слишком белые зубы. — Я хочу насладиться каждым кусочком, который я от тебя нарезаю.

Блядь. Если он продолжит в том же духе, меня вырвет. Я снова пытаюсь выплюнуть кляп, но это невозможно. Мои глаза слезятся, когда я пытаюсь не двигаться, каждый мускул и нерв в моем теле кричит о том, чтобы бороться, биться изо всех сил, попытаться оторвать его от себя. Мне требуется все, что у меня есть, чтобы отрицать этот инстинкт, но нож, который он держит, выглядит длинным и острым, поблескивая в верхнем освещении комнаты. Последнее, чего я хочу, это чтобы мне случайно вспороли кишки, потому что этот мужчина получает от этого удовольствие, снимая с меня джинсы.

Рикардо опускает нож вниз, разрезая тонкую ткань моих дизайнерских джинсов. Я крепко зажмуриваю глаза, когда нож скользит по внутренней стороне моего бедра, говоря себе, что не буду думать о Луке. Я не буду думать о том, как он опустился на колени между моих ног в нашу брачную ночь, разрезая мягкую плоть там ножом, похожим на тот, что держит Рикардо, позволяя мне на мгновение истекать кровью на простыню, прежде чем перевязать ее. Я не хочу думать о руке Луки на моей ноге или о том, как всего несколько минут назад он был внутри меня, целуя меня так, словно никогда не хотел останавливаться, поскольку потерял контроль. Я не хочу думать ни о чем из этого, в то время как другой мужчина скользит рукой по моей ноге, похотливо глядя на меня сверху вниз, и отбрасывает мои порванные джинсы в сторону.

Рикардо выглядит разочарованным, когда видит мои черные хлопчатобумажные трусики-бикини, подцепляя пальцем край талии.

— Столько денег, и это то, что ты выбираешь? Я надеюсь, что киска под ними красивее, чем обертка.

— Пока оставь на ней нижнее белье, — приказывает Росси. — Срежь с нее рубашку.

— Да, сэр, — говорит Рикардо, но я слышу разочарование в его голосе. Он сжимает внутреннюю поверхность моего бедра, и я чувствую, как подушечка его пальца обводит шрам, оставшийся после моей брачной ночи. — Ой? Что это такое? Не первый мужчина, который всадил нож тебе между бедер? Какая маленькая шлюшка. — Он прижимает нож к моему левому бедру, тыча острием в кожу до тех пор, пока у меня не начинают слезиться глаза. — Может быть, я подарю тебе один прямо здесь, в тон.

— Рубашка, Рикардо. — В голосе Росси звучит предвкушение, от которого мне снова становится дурно. Он достаточно взрослый, чтобы годиться мне в отцы и даже больше, но здесь у него текут слюнки, когда он смотрит, как его головорез раздевает меня. Я свирепо смотрю на него, пытаясь вложить в свои глаза каждую унцию ненависти и отвращения, которые я испытываю к нему, в то время как Рикардо проводит кончиком своего ножа по моей грудине, вдавливая лезвие в вырез моей тонкой футболки.

Он немного надрезает снизу, а затем хватает рубашку одной рукой, разрывая ее посередине так, чтобы мой черный лифчик был виден всем в комнате. Я кричу из-за кляпа, звук приглушенный, изо всех сил стараясь не дать пролиться слезам, жгущим мои глаза. Не думай о Луке, — говорю я себе. Он тоже сорвал с меня рубашку, частично раздел догола против моей воли, но ничего подобного не было. Даже его жестокость была соблазнительной и чувственной, наполненной похотью таким образом, что возбуждала меня вопреки моей воле, взывала к чему-то глубокому и темному внутри меня, чего я никогда не осознавала до него.

Это совсем не похоже на то. Рикардо, ухмыляющийся мне сверху вниз, когда срезает оставшуюся часть моей рубашки, находится на расстоянии многих световых лет от Луки во всех отношениях. Больше всего на свете я хотела бы, чтобы у меня во рту не было этого дурацкого кляпа, чтобы я могла плюнуть в его ухмыляющуюся физиономию.

— Ладно, на данный момент этого достаточно, — произносит Росси нараспев. Он наклоняется ко мне с холодной улыбкой на лице. — Итак, София, ты веришь, что я говорю серьезно? Он хмурится. — О, ты все еще не можешь говорить. Если я попрошу кого-нибудь из моих людей вынуть кляп, ты пообещаешь не кричать?

Я киваю, полностью намереваясь заорать во все горло, как только вытащат кляп изо рта. В конце концов, что они собираются сделать, убить меня? Они очень мало что могут сделать со мной из того, что, я думаю, они уже не запланировали. Вероятно, будут пытки, почти наверняка изнасилование, определенно смерть. Они могли бы сделать все еще хуже, но, честно говоря, я не уверена, что все может стать намного хуже. Болезненное предвкушение того, что они собираются сделать, быстро становится худшим. Если бы они просто поторопились и сделали это, это было бы лучше, чем эта бесконечная игра.