— И он тебя запер?

— Вытащил ключ изнутри и запер оттуда.

— И ты позволил?!

От ярости у Балинта побелели губы. Он схватил мальчишку за плечо, потряс — Тупица, дурак! — прошипел он сдавленно ему в лицо. — Болван, трусливая свинья! Черт бы побрал эту жизнь паскудную, надо ж быть таким трусом! Еще раз запереть бы тебя здесь, чтобы…

В узком коридоре с единственной тусклой лампочкой на голом проводе, освещавшей все три кабинки, послышались шаги. Балинт обернулся и обмер: к ним приближалась дочь мастера Дёрдьпала, та самая стройная черноглазая красотка. Она тоже на секунду смешалась при виде раскрасневшихся парнишек, явно прерванных на горячем споре, приостановилась было, потом улыбнулась Балинту и исчезла в соседней кабинке.

— Ну, ты и натворил! — прошипел Балинт, зло сверкнув глазами на Шани, вдоль носа которого опять катились слезы.

— Ты что? — оторопело поглядел Шани на Балинта. — Что я натворил?

— Пошли отсюда к чертям! — шепнул Балинт, чтобы не слышно было в кабинке. — Ну ты и натворил!

Что именно натворил бедный Шани, Балинт, пожалуй, и сам не сказал бы. С ходу в голову пришло только одно из сложного клубка придавленных яростью ощущений, — Пошли отсюда к чертям, сказано ведь, — прошептал он, за плечо подталкивая Шани к выходу. — Теперь будут думать, что я с тобой дрался!

— Кто будет думать? — всхлипнул Шани.

Балинт сильно толкнул его. — Тише, ты!

Но тут по коридору вновь забухали шаги: как всегда враскачку, к ним шел господин Битнер, по дороге расстегивая штаны. — А вы что тут делаете? — гаркнул он, увидев двух учеников. — Драться сюда пришли? Не нашли лучше места?

— Ну вот! — хмуро сказал себе Балинт и отпустил плечо Шани. — Мы не дрались, господин Битнер, — проговорил он, красный как рак.

— А чего ж тогда щенка этого толкаешь?

Балинт глотнул; громыхающий голос Битнера слышен был, конечно, даже в уборной соседнего дома.

— Я тут объяснял ему кое-что, — пробормотал Балинт.

— Здорово объяснял, сразу видно!.. Оттого он и ревет?

Дверь кабинки напротив Битнера распахнулась, из нее вышла черноглазая красотка. Битнер отступил к стене, давая ей пройти в узком коридоре, затем, обернувшись, бросил подозрительный взгляд на поспешно удалявшихся учеников и следовавшую за ними женщину. Балинт почти видел, как мастер, ухмыляясь, качает за их спинами головой; ему хотелось броситься наутек, но туфельки на высоких каблуках четко постукивали позади — убежать сейчас слишком унизительно… хотя идти впереди нее тоже нелепо… и пропустить, не сказав ничего, невозможно!.. — Ну, ты и натворил! — в третий раз прошипел он, задыхаясь от бессмысленной ярости, спотыкавшемуся рядом Шани.

К счастью, едва выйдя во двор, они столкнулись с Пуфи, изо рта Пуфи торчал конец соленого рогалика, весело прыгая вверх и вниз. Это зрелище сразу обратило гнев Балинта в нужном направлении, он моментально забыл о неразрешенном вопросе, дробно переступавшем позади на высоких каблучках. — Ты ступай себе! — бросил он Шани и оттащил в сторону ненасытного толстяка. Оглянулся: не наблюдают ли. Но освещенные фонариками гости, частью сгрудившиеся возле столов, частью весело отплясывавшие еще дальше, на самой середине двора, не могли видеть их в этом темном углу. Шагнув вперед, Балинт изо всей силы отвесил Пуфи две оплеухи, справа и слева. Толстый Пуфи зашатался, рогулька выпала у него изо рта. — Смотри у меня, помалкивай! — сурово сказал Балинт. Он испытывал глубокое облегчение, только теперь поняв, от какого груза ярости освободился. — Помалкивай, слышишь! — повторил он, холодным серым взглядом впиваясь в жирную ряшку, на которой и в темноте видны были отпечатки двух пощечин.

— Ты из-за этого мужика вонючего? — хватая ртом воздух, выдохнул Пуфи.

— Мужик не мужик, — очень медленно и спокойно проговорил Балинт, — но если еще раз услышу, как ты над ним измываешься, знай, ты у меня сам кровью умоешься.

Угроза прозвучала так холодно и твердо, что стоила самого наказания; о сопротивлении нечего было и думать. Лишь когда Балинт повернулся и не торопясь зашагал к группе, окружавшей дядю Пациуса и за время его отсутствия еще увеличившейся, Пуфи решился немного спустить пары. — Коммунист вонючий, — прошипел он вслед Балинту, наклоняясь вперед и прижав обе ладони к щекам, так тихо, чтобы Балинт мог и не расслышать, если не хотел, а если бы захотел — чтоб самому успеть вовремя дать стрекача. Балинт услышал, уклоняться было не в его привычках, но ответом не удостоил. С мощеной площадки доносились ликующие вскрики танцующих, гремел установленный на бутовом камне граммофон, у столов беседа тоже стала громче, но даже за всем этим различима была великая тишина теплой весенней ночи. Балинт глубоко втянул в себя воздух: в темноте откуда-то плыл аромат цветущей акации. Оно конечно, правда, что Шани мужик неотесанный, думал Балинт, идя к дядюшке Пациусу, от него и запах хуторской какой-то идет, в темноте ни с кем не спутаешь, но ему, бедолаге, самому от этого худо, чего ж к нему еще и цепляться! Вообще-то Балинт крестьян недолюбливал и даже презирал слегка: ведь из них, кто только мог, шел в полицейские. Не в том беда, что тугодумы они и сноровки в руках куда меньше, чем у городского человека, главное то, что жизнь приучила их ловчить: к тем, кто ниже их, они с гонором, кто повыше — с подобострастием, словом, такие же гады, если не хуже, как чиновники во всяких конторах. Но из этого Шани вырастет металлист, думал Балинт, в рассуждениях своих невольно следуя гордыне дядюшки Пациуса, Шани надо оставить в покое!

— Вы не танцуете? — услышал он женский голос, уже подойдя сзади к Пациусу.

Балинт вспыхнул. — Нет, сударыня, не танцую.

— Как же так?

— Ни разу еще не пробовал, сударыня, — еще больше покраснев, сказал Балинт.

Черноглазая засмеялась. — Меня Анци зовут.

— Красивое имя, — проговорил Балинт, подумав.

Они встретились за спиной дядюшки Пациуса, Балинт видел через его плечо разгоряченное лицо Ференца Сабо. Рядом с Сабо стояли Битнер и тот самый огненно-рыжий молодой рабочий, который предпочел даровым сосискам ужин у «Макка Седьмого». На лицах всех троих написано было едва скрываемое раздражение, оно же явно сковывало и других участников общей беседы, люди примолкли, кое-кто закурил сигарету, другие с деланным равнодушием посматривали на танцующих. Дядюшка Пациус застегнул крахмальный воротничок, взял у жены свой котелок и водрузил на голову, очевидно, собираясь уходить.

— Не изволите ли знать, о чем тут шла речь? — озадаченно спросил Балинт красавицу.

— Как о чем?.. Да о политике! — воскликнула та и, жеманно сердясь, потрясла головкой. — Ах, какие вы, мужчины, скучные! Вы, надеюсь, политикой не увлекаетесь?

— Да нет, — ответил Балинт.

Это было правдой, и все-таки, по существу, правдой не было; Балинт тут же устыдился собственного лицемерия. Он искоса поглядел на Анци; вблизи даже в темноте она казалась значительно старше, во всяком случае, старше Юлишки, говорила неестественно тонким голосом, и это не понравилось Балинту. Но черные глаза — к тому же удивительно похожие на глаза Юлишки, — были красивы и вблизи, да и стан у нее был стройный; в целом Пуфи был прав: «бабешка что надо». А когда Балинт вдруг почувствовал, что горячая, вспотевшая ручка в темноте нашла его руку и ласково пожала немыслимо мягкими, из чужеродного материала сотворенными пальчиками, все тело обдало вдруг жаром; он никогда еще не испытывал ничего подобного. Сам того не зная, он так стиснул в ответ ее руку, что молодая женщина тихонько охнула. У него пересохли губы.

— Пойдемте потанцуем, — предложила Анцика.

— Нет, — буркнул Балинт.

— Я научу вас, не бойтесь!

— Где? — опять буркнул Балинт.

— Как где? Там, где все танцуют!

— Нет, — с тем же выражением отрезал Балинт.

Анци воркующе засмеялась, на этот раз совсем не пискливо. — Пойдемте, — за руку потянула она, — выпьем по стаканчику пива!

Пиво, к счастью, еще было, но раздобыть стаканы оказалось не так-то просто. Балинт сам вымыл два стакана в цеху, под краном, вытер тот, что предназначался даме, собственным чистым носовым платком и с поклоном подал Анцике. Увы, пиво не остудило подростка, напротив, глаза его заблестели ярче, все тело полыхало, лицо непрерывно потело, а язык вдруг словно развязался, — от волнения он говорил и говорил, как заведенный.