— Что вы стряпаете, душенька? — спросила Браник, и ее толстое упругое тело вдруг изогнулось от любопытства вопросительным знаком: губы, глаза, нос устремились к плите, тогда как необъемный зад по-прежнему спешил домой. — Ведь это же сколько забот, если захочешь семью свою лакомым кусочком потешить! — вздохнула она, — У супруга моего, например, уж такой желудок капризный, что утром нипочем не знает, чего пожелает к обеду… Сготовлю жирненькое, ему попостней требуется, рагу состряпаю с лимончиком, а он только вилкой ковыряет, просто хоть плачь. Вот и в прошлый раз сготовила ему уточку, кругленькую такую, румяную, поджаристую, уж такая уточка была славная, пока жива была, душа, право, кровью обливалась, как зарезать ее пришлось, и уж меня как любила, даже на двор за мною следом ходила, а супруг-то мой только глазом повел на тарелку да и отодвинул в сторону, он, мол, на ночь жирное есть не станет. А ведь я и капустки по-трансильвански к ней приготовила. Вы что стряпаете, душенька?
— Не знаю еще, — краснея, сказала Луиза Кёпе.
— Еще не знаете! — всплеснула руками гостья. — Да ведь уже девять пробило, душенька, бегу домой, бегу! Балинтка-то, я слышала, хворает, так я ему куриного рагу принесла, мясцо у цыпленочка нежненькое, только посмотришь на него, а оно уж и тает, жевать не нужно. Переложите во что-нибудь, душенька, я кастрюльку-то тотчас и унесу. Что с мальчиком?
Луиза покраснела. — Жар у него, и слабый очень.
— А доктор что говорит?
— Доктора мы еще не звали, — сказала Луиза.
Браник смотрела на нее укоризненно. — Как же так, душенька, ведь это первое дело! Будь у меня ребенок, да только не бывать уже этому, вышла я из того возраста, когда славные, здоровенькие детки родятся, так вот я и говорю, был бы у меня сынок, так уж я бы от всякого ветерка его оберегала, больше чем за трехдневным цыпленочком присматривала. Ох, а ведь они тоже до чего ж миленькие, возьмешь на колени такой вот желтенький пушистый комочек, а он глазком своим черненьким уставится в лицо тебе, уж такое золотце, просто прелесть. Но, конечно, ребенок — дело другое! Заскочу уж, душенька, к Балинтке на минутку, в нос его курносенький чмокну.
От тополевой аллеи опять послышались шаги, голоса. Луиза поспешно обмахнула стул, подставляя соседке, метнулась к окну. По залитой солнцем, посыпанной гравием дорожке вдоль фасада виллы шло семейство Нейзелей — впереди выступали старики, за ними, то и дело останавливаясь и с задранными к небу головами следя за полетом гусиной стаи, рысцой бежало четверо детей. — Крестные твои со всем семейством! — обернувшись к кровати, воскликнула Луиза, и лицо ее загорелось радостью. Она сразу приметила сумку у тетушки Нейзель в руке — значит, насчет обеда можно не трепыхаться — и бросила взгляд на плиту, где пока что варилась только картошка да подогревалась вода. Женщины поцеловались, они не виделись с тех самых пор, как Йожи два года назад, еще когда работал с Балинтом на Киштарчайском вагоностроительном, привез их сюда на грузовике; правда, тогда они приехали еще в субботу и провели здесь все воскресенье. — Как живете-можете, Луйзика? — спросил Нейзель, под теплым солнышком сбросивший пиджак, оставшись в подтяжках; он с улыбкой потрепал молодую женщину по щеке, но по глазам нетрудно было угадать, что видит он только морщины, избороздившие ее лицо за минувшие два года. — А где Балинт?
— Хворает Балинт.
— Что с ним?
Луиза Кёпе потупилась. — Ему уже получшало. А совсем плох был, дядя Нейзель, я уж думала, помрет… Теперь-то ничего, подымется вскорости.
— Прежде времени встать не дозволяйте, Луйзика, — сказал Нейзель, — это ведь все одно, что неоконченную работу выпустить из рук. — Что ж это с пареньком приключилось? — спросила, входя, тетушка Нейзель. — В участке еще крепок был, как маковое зернышко.
— В участке? — так и замерла Луиза Кёпе.
— Не знали?
— А тебе лишь бы языком почесать! — проворчал Нейзель. — Могла бы, кажется, сообразить, что промолчит он, мать пугать не захочет. — Ну, коли и я была там с ним вместе, — возразила ему жена, — нет ему в том никакого позору. — Всех нас забрали в участок прямо с демонстрации, Луйзика, — пояснил Нейзель, — а наутро уж выпустили. Мы затем и приехали, поглядеть, не принял ли парнишка слишком близко к сердцу…
Луиза Кёпе спиной оперлась о кухонный стол. — Так вот за что его уволили?
— Уволили?
— Ясно, уволили! — воскликнула тетушка Нейзель, и ее мощные груди заволновались. — В такие времена живем, что все может случиться, только дурак и не видит этого. Ты тоже доиграешься, я давно уж твержу тебе, и что я тогда делать стану с четырьмя-то ребятишками…
— В церковь их поведешь, — сказал Нейзель.
Дети уже влетели в комнату, их веселые возгласы доносились на кухню, кружа вокруг радостных причитаний толстухи Браник как цыплята вокруг наседки. — Не приносим мы тебе счастья, Луйзика, — сказала тетушка Нейзель, приостановившись на пороге комнаты, и покачала головой. — Как ни приедем к тебе, непременно недоброе что-нибудь случается. И тогда, два года назад, — ты как раз к свадьбе готовилась, а Йожи в тот самый день и рассчитали, и Балинта тоже…
Тем временем из парка прибежали встречать гостей и девочки Кёпе, но не пошли через кухню, залезли в комнату через окно. Балинт с подушки радостно смотрел на входившего к нему крестного, на широко улыбающуюся из-за спины мужа тетушку Нейзель и польщенно краснел: на этот раз гости приехали ради него. Комната сразу наполнилась до отказа, сидели даже на подоконнике. Нейзель подошел к кровати, взял руку Балинта, нащупал пульс, сосчитал, поглядывая на серебряные карманные часы, потом заскорузлой ладонью ласково провел по лбу. — Жара у тебя нет, — сказал он.
Балинт улыбался ему во весь рот. — Вот хорошо-то, что приехали, крестный!
— А что место потерял, не бойся, — сказал Нейзель, и худое морщинистое лицо его стало добрым-предобрым. — Только честным будь, сынок, тогда и бояться нечего!
— Я не боюсь, крестный. — И Балинт упрямо качнул головой.
— Венгерский рабочий класс нынче потерпел поражение, — серьезно проговорил Нейзель, — но в конце концов он подымет голову. Если не сегодня, так завтра или пусть хоть через тридцать лет… А ты, как поправишься, приезжай ко мне, я тебя в Союз молодых рабочих запишу.
Тетушка Нейзель присела на край кровати и все пожимала, гладила руку Балинта большими толстыми ладонями. — Как встанешь, — говорила она, — тотчас же к нам, я тебе лапши с картошкой наварю, а на другой день напеку пирожков с вареньем. Любишь ведь, как и встарь?
Балинт горячо кивал ей. — Очень люблю!.. Скажите, крестный, вас из-за демонстрации не таскали?
— Обошлось, — ответил Нейзель.
Так как температуры у Балинта не было, а на дворе по-летнему жарко грело солнце, решено было вынести диванчик в сад и, хорошенько закутав, уложить там Балинта; тогда все будут вместе и при том на вольном воздухе. На радостях к Балинту даже силы вернулись: уцепившись за мать, он на своих ногах проделал весь путь из комнаты в сад, необъяснимая слабость как-то вдруг покинула его тело. Впрочем, подойдя к дивану, он с облегчением на нем растянулся; приятно было почувствовать и одеяло на дрожащих от напряжения ногах. Полдюжины детей поначалу расположилось вокруг него прямо на траве, но бесчисленные потайные местечки парка манили их к себе, и вскоре вся ватага, заслышав вдали унылое «ку-ку», сломя голову бросилась в дубовую рощу, раскинувшуюся за домом. Балинт остался со взрослыми один. — Ах, нет, душенька, у меня ни минутки времени нет, — затараторила Браник, усаживаясь на диванчик у Балинта в ногах, — я ведь на секундочку только забежала, немножко рагу принесла. Муж-то мой с лимоном любит, да и то когда как, ну а некоторым вот так, со сметаной да клецками больше нравится. Вы, милая, как рагу готовите? — спросила она лежавшую на траве тетушку Нейзель.
— А никак, — засмеялась та. — У нас в семье желудки у всех здоровые.
— Что ж из того, что здоровые? — вскинула Браник брови. — Такая пища и здоровому человеку не во вред, так же как чистый воздух. Но, конечно, на все должен быть свой способ, так уж оно заведено на свете. Та хозяйка хороша, душенька, — повернулась она к Луизе Кёпе, тоже присевшей на траву с сойкой, весело подпрыгивавшей у нее на плечо, — та хозяйка хороша, которая даже подошву старую так приготовить исхитрится, что муж все пальчики оближет.
