– Не замедлит ход, – в звенящем эхе простучало сердце.

– Снова ушёл в себя? – обернувшись, я увидел Макса.

– Мы тут… – когда я повернул голову, её уже не было.

– "Мы" – это кто? Ты и твоя шиза? – неистово заржал приятель.

– Да нет же, я разговаривал…

– С самим собой? – вновь оборвал меня парень, заливаясь смехом, – или с мёртвыми? Вам времени на кладбище недостаточно?

Я посмотрел на него и решил, что объяснять что-либо не имеет смысла.

– Да, чувак, опять шиза подъехала. Но ты ведь к ней привык, – я выдавил фальшивую улыбку, – пойдём на… куда, кстати?

– Алгебру, – подсказал Макс, с подозрением глядя на меня.

– Ясно, – мы не спеша последовали вдоль школьного коридора, как вдруг я опомнился, – вот же черт, ненавижу алгебру!

– Ну извини, бро, сегодня нет лит-ры, – одноклассник толкнул меня плечом и унёсся вперед.

***

– Слушай, а тебе никогда не хотелось сесть на "Харлей" и умчаться вдаль? – мы уже спускались с крыльца, когда я задал Максу этот вопрос.

– Какой "Харлей", Каспер? Ты велик-то освоил прошлым летом, – он кинул в меня насмешливый взор, – причём благодаря мне.

– Никто не умаляет твоих заслуг. Я только хотел сказать… – и вдруг до меня дошло: он все равно не поймёт, – хотя неважно, забей.

Парень усмехнулся:

– Ты пугаешь меня всё больше.

Минут через десять мы стояли у развилки дорог.

– На созвоне, Кас. Не гуляй допоздна по могильникам, – приятель похлопал меня по спине, сворачивая направо.

– До завтра, – тихо отозвался я, как обычно, срезая частным сектором.

Иногда мне казалось, что во всем мире не найдётся души, способной меня понять. Но сегодня, лишь на мгновение, я почувствовал, что меня слушали. И это было по-настоящему.

В наушниках на репите заиграл "Беспечный ангел", а путь, представляющий собой череду солнечных полос и листьев, вывел меня к дому. Однако он был фикцией. Красивой бутафорией, что создаёт видимость тепла и уюта. Немного поразмыслив, отправился в свой истинный дом.

Проходя среди надгробий, я наслаждался бескрайним покоем. Возможно, звучит как абсурд, но лишь здесь я ощущал себя дома. Бросив рюкзак рядом с деревом, что стало свидетелем всех моих тайных дум, я рухнул на землю. И, прислушиваясь к царству бесконечной тишины, почувствовал, как что-то упирается мне в спину.

Всего лишь ветка. Откинув нарушительницу покоя, я уцепился взглядом за корявый ствол.

"Не понял", – буркнул себе под нос, обнаруживая на нем засечки, которых не замечал прежде.

Чуть ниже проходила расщелина, присыпанная землей. Откопав её, я увидел небольших размеров дупло. В нём загадочно сверкал глянец чёрной ручки, на конце которой был череп. Достав вещицу, я заметил рядом толстенную тетрадь. Интересно, чей это схрон?

Любопытство заставило меня сразу открыть находку. Но каково было мое огорчение, когда я понял, что вся тетрадь исписана текстом незнакомого мне языка. Плюс её листы украшали наброски, сделанные карандашом или чёрной ручкой.

"Что за манускрипт Войнича?" – улыбнулся я, ненароком узнав одну из букв. Правда, она имела какое-то неестественное направление.

Решив проверить догадку, я включил на телефоне фронтальную камеру и навёл на страницу. Ну конечно, зеркальное письмо! И как я сразу не понял?

Первая фраза, которую мне удалось разобрать: "Жизнь – это всегда игра в одного".

Вообще все меня звали бродягой, негодным мальчишкой и так часто укоряли в разных дурных наклонностях, что я наконец и сам проникся этим убеждением.

В. Г. Короленко «Дети подземелья»

Жизнь – это всегда игра в одного. И чем раньше это поймёшь, тем лучше. Не будет ложных надежд и представлений, не будет сомнений.

Всё становится предельно ясно: никто не заинтересован в твоём успехе. Всем плевать на твое благополучие! Каждый барахтается в пучине собственных проблем и страхов. 

Поэтому иди один, учись и развивайся самостоятельно. А, если придётся, спасай себя сам.

Истина, которую я твёрдо усвоила за свои пятнадцать. Истина, в которой мне пришлось убедиться, когда уходила мама.

Я сидел на кухне с ручным зеркалом, что отрыл в маминой тумбочке, и переводил мемуары какой-то девчонки. Она писала зеркально. Но, что поражало больше всего, буквы не скакали, а выглядели идеально ровными, словно писать подобным образом было для нее в порядке вещей.

Сегодня я впервые взялась за дневник, который она мне оставила. Хотя сохранить страницы чистыми казалось весьма соблазнительным, я всё же осмелилась начать. Начать свою историю.

Сколько себя помню, я всегда рисовала. Возможно, у меня это в крови. Чего ещё ожидать от ребёнка искусствоведа?

Правда, с самого детства в моем творчестве присутствовала некая странность. Я начинала рисовать с ног. Людей, животных, да все, что угодно, я непременно рисовала снизу вверх.

Позднее эта странность отразилась и на письме. В пять лет я начала писать неправильно. То есть не так, как другие дети. Все мои буквы были развёрнуты на 180 градусов, а разобрать их можно было только, поднеся зеркало.

Как ни странно, мама не забила тревогу. Она даже обрадовалась, решив, будто я особенная. Всерьёз поверила, что я долбаный ребёнок индиго. А я всего лишь неверно выводила буквы.

«Ты знаешь, что Леонардо да Винчи тоже писал зеркально?» – в восторге щебетала она.

Но ведь я не была Да Винчи. Даже близко.

К счастью, в школе мою особенность удалось исправить. Меня научили быть нормальной. И, несмотря на то, что в тетрадках временами проскальзывали зеркальные буквы, в целом мое письмо стало сносным.

Сейчас я смогла полностью избавиться от этого. Смогла ли? Или… «Привычка свыше нам дана: замена счастию она?»

Я усмехнулся с внезапного цитирования Пушкина. Неужто кто-то ещё такое читает? Посмотрев в окно, я отметил, как сумерки неторопливо застилают город, погружая его в лиловую дымку.

Встал с места и щёлкнул выключателем. Искусственный свет резко ударил по глазам, привыкшим к полумраку, отчего я болезненно зажмурился.

Достав из морозилки блинчики, я сунул их в микроволновку и улыбнулся, вспоминая, как разогревал точно такие же бабушке в ее последний год. Каждая минута рядом с ней была наполнена смыслом.

Накрыв себе скромный ужин, глянул на часы. Мама опять на сутках, а значит, мне никто не помешает.

Я перевернул страницу дневника:

Она обещала забрать меня, когда я окончу школу. Показать настоящую Италию. А мне куковать ещё целых два года. Статья-то звонковая: 11 лет. И где, спрашивается, справедливость?

Я не горела желанием оставаться с отцом. Знала, что ничем хорошим это не кончится. Но если мама этого хочет, я могу потерпеть. Ради неё я готова терпеть, сколько нужно.

Маленькой я много слышала от неё про Италию. Когда она училась в художке, преподаватель по истории искусств повезла их туда. В тот момент мама окончательно и бесповоротно влюбилась в эту страну.

Она рассказывала, как флорентийские художники неуклонно пишут на асфальте, и повсюду можно встретить репродукции самых известных шедевров Ренессанса. Здесь ты найдёшь Рафаэля и Тициана, Боттичелли и, конечно же, Леонарда.

"Представь себе, "Рождение Венеры" прямо у тебя под ногами", – с нотками ностальгии делилась мама.