- Þvinguð frumstilling!

Цинтанаккар провел рукой по ее легкому, заставив его обмякнуть, а ее саму — едва не захлебнуться криком.

— Frumstilling! Sýndu sjálfan þig og segðu mér hvað þú heitir!

Барбаросса облизнула губы.

Странный демон. Трижды проклятая сиамская погань.

С тем же успехом она могла бы не отдавать команды на демоническом языке, а зачитывать рецепт медовых коржиков. Демон просто-напросто игнорировал их, как сложные, с запутанным синтаксисом, которые она составляла с изрядным трудом, так и самые простейшие, из числа тех, которые ее заставила вызубрить Котейшество.

Это было паршиво. И странно.

Демон может разъяриться, если обратиться к нему фамильярно или грубо. Демон может заинтересоваться, если услышит что-то небезлюбопытное ему. Демон может проявить себя — тысячей возможных способов, некоторые из которых вполне смертоносны. Это то же самое, что кидать камни в пруд. Может, ты не заставишь этим водную стихию подчиняться тебе, но, по крайней мере, увидишь всплески на поверхности — след того, что твои послания доходят до адресата. Но этот…

Этот словно нарочно вел себя так, как не полагается вести его племени. Никак не реагировал на все обращенные к нему команды, насмешливо наблюдая за ее попытками изнутри и пробуя на зуб ее внутренности. Верно, в традициях Сиама какие-то иные правила для взаимоотношений между демоном и демонологом.

А потом…

— Проткнутая свиным хером старуха… — пробормотал вдруг Лжец, так отчетливо и громко, будто стоял не на поленнице в пяти шагах от нее, а на ее правом плече, — Кажется… Ты чувствуешь? Ты чувствуешь это, Барби?

Она чувствовала, хоть сама не знала, что. Просто воздух в дровяном сарае, еще недавно прохладный, проникнутый едким запахом лампового масла, сделался как будто мягче, податливее, наполнившись мгновенно запахом крахмала, ароматом камелий и вонью мокрой собачьей шерсти. А еще в мире стало больше звуков. Если раньше она слышала лишь треск масла в горящей лампе да едва слышное ворчание Лжеца, сейчас на периферии ее слуха возникло множество новых, ни на что не похожих, состоящих будто бы из перемешанных привычных кусков, звуков, которые одновременно могли быть цоканьем копыт, гулом дождя, треском травы и скрежетом сминаемых гвоздей.

Цинтанаккар был где-то рядом. Выбрался из своего убежища в ее кишках, на миг дав передышку измученным внутренностям. Она не ощутила внутри блаженную пустоту, но игла, коловшая ее изнутри несколько часов, хоть и не растворилась, будто бы немного притупилась. Стала маленькой и не острой, как обычная щепка.

Он здесь. Цинтанаккар здесь. Где-то рядом. Явился на ее зов.

Это определенно ей не мерещилось, внутри дровяного сарая происходили вещи, которые невозможно было объяснить забравшимся внутрь осенним сквозняком или шалостями шмыгающих на подворье мышей.

Огонек в лампе испуганно метался из стороны в сторону, иногда застывая в неестественной для крохотного лепестка пламени положении. Сложенные в поленницу дрова поскрипывали вразнобой, то громко, то тихо. Натянутые на медных гвоздях нитки тревожно запели, точно струны, задетые невидимой рукой. Эйсшранк в углу тревожно загудел, будто на него упал желудь, хотя Барбаросса отчетливо видела, что ровным счетом ничего к нему не прикасалось.

Лжец застонал в своей банке, прижимая ко рту скрюченные ручонки.

— Дьявол!.. Я еще пожалею, что помог тебе это устроить, Барби… Я пожалею, мы оба пожалеем… Он тут, я чувствую его. Эфир вокруг аж бурлит… Во имя всех владык, зачем я позволил тебе…

Его стон был беззвучным, как и произнесенные им слова, но неприятно впивался в барабанные перепонки. Барбаросса шикнула на него и осторожно, так, чтобы не потревожить ни единой линии, села в центр выписанной мышиной кровью пентаграммы.

Не испорти ничего. Ради Адского Престола, хотя бы раз сделай все как надо, Барби.

Будь терпеливой, будь осторожной, будь мудрой.

Существо, которое сейчас наблюдает за тобой, скрывшись за колеблющимся пламенем лампы, это не сука, которой ты можешь раскрошить череп, не обидчик, с которого ты можешь взыскать должок кровью. Это демон. Блядски опасное существо, способное выпотрошить тебя мановением пальца…

Лжец вдруг тонко пискнул, прижимаясь к стене своей банки. Забился в дальний угол, сжавшись там, сделавшись похожим на комок полупереваренной протоплазмы.

— Он здесь, — прошептал он почти благоговейно, — Монсеньор Цинтанаккар здесь.

[1] Генрих Кунрад (1560–1605) — немецкий алхимик, оккультист, врач и философ.

[2] Дворец Мозизгкау — построен в 1752-м году как летняя резиденция принцессы Анны Вельгимины Ангальт-Дессау.

[3] Орихалк — мифический металл или сплав, фигурирующий в древнегреческой мифологии.

[4] Халколиван — мифический металл из Библии, родственный меди.

[5] Озокерит («горный воск») — подземный минерал из группы битумов, похожий на пчелиный воск.

[6] Альбрехтсбург — резиденция саксонских курфюрстов, возведенная в Мейсене в конце XV-го века.

[7] Лот — старогерманская мера веса, равная 1/32 пфунда или 14,6 гр.

[8] Buch der Narren (нем.) — «Книга дураков».

[9] Нибелунг — порода длинношерстных кошек, являющаяся ответвлением от русской голубой кошки.

[10] Палуга — мифическая кошка-людоед из валлийских легенд.

[11] Muttermörder (нем.) — «Убийца матерей».

[12] Фигуры с таким названием в геометрии не существует. Немецкий математик Иоганн Густав Гермес в 1894-м году разработал метод построения правильного многоугольника с 65 537 углами и 65 537 сторонами.

[13] Амбиграмма — узор графического письма (каллиграфии), позволяющий совместить два различных прочтения в одном элементе.

[14] Kohle (нем.) — уголь. Кохльштадт, дословно, «Угольный город».

[15] Вальдхейм — старейшая тюрьма на территории Саксонии, основанная в 1716-м году и использующаяся по настоящий день.

[16] Münchner Kammerspiele — концертное здание для камерной музыки в Мюнхене.

[17] Здесь: примерно 26 000 литров.

[18] Лебервурст (нем. Leberwurst) — сорт ливерной колбасы мягкой консистенции.

Глава 8

— Господин Цинтанаккар! Великий владетель, повелитель жизни и смерти, хозяин адских энергий, покровитель презренных, защитник мудрых, владыка материи и сиятельный дух Адского Престола! Я, Барбаросса, ничтожная ведьма, молю тебя явиться ко мне и удостоить разговором!

Формула выглядела неуклюже — она сама ее сочинила, использовав некоторые обрывки из тетради Котейшества и принятые в среде демонологов обороты. Наверняка она была никчемна с точки зрения настоящего специалиста по Гоэции, вмещала в себя мелкие ошибки, внутренние противоречия и неточности, но сейчас ей было плевать на это. Едва ли Цинтанаккар разорвет ее за взгляд, брошенный не в ту сторону или пустячную оговорку. Этому выблядку нужна сестрица Барби, вся, до последнего волоска и последней капли крови. Он не формалист, чтущий каждую букву ритуала, не какой-нибудь пидор-церемониймейстер в засыпанном пудрой парике, он — мясник, возомнивший себя зодчим, безумная цепная тварь на услужении старика…

В дровяном сарае бахнуло. Так громко, что крыша над головой затрепетала, будто бы приподнявшись на пару дюймов, а стропила тревожно заскрипели. Серебряные вилки, забитые в дверные косяки и притолоки, засветились мягким жемчужным светом. Начертанные мышиной кровью линии на полу негромко зашипели.

Что это могло означать на языке демонов? Заинтересованность? Презрение? Насмешку?

Барбаросса попыталась дышать размеренно, через нос, как учила Котейшество. Вполне возможно, сейчас вокруг нее бушует столько адских энергий, что сделай она шаг за пределы пентаграммы — мгновенно превратится в воющую щепотку пепла на полу. Или чего похуже.

— Цинтанаккар, великий демон! Позволь мне, жалкому червю, не владеющему даже толикой твоих сил, выразить тебе свое почтение и приникнуть к твоим стопам! Яви свою милость, удостой меня аудиенцией!