Напрасная надежда. Запертый внутри демон, может, и изнывал от ярости, но был надежно заперт чарами и полностью покорен Жеводе. Уже очень скоро его хозяйкам надоест дурачится и тогда…

«Соображай живее, Лжец! — мысленно приказала она, — Отрабатывай кровь, которой я тебя пою!»

Можем выслушать тебя, Барби, огрызнулся Лжец с явственной досадой. Помнится, ты охерительно дебютировала не так давно в дровяном сарае! Скажи, твои планы обыкновенно распространяются дальше, чем поджечь нахер все вокруг себя? Если нет, у тебя могут быть проблемы — видишь ли, здесь все уже успело один раз сгореть!

Этот консервированный выблядок еще корил ее! После того, как сам попытался сбежать от нее при первой же возможности, бросив в объятьях Цинтанаккара! После того, как натравил на нее голема! После того как…

Барбаросса ощутила, как на языке ядовитыми сколопендрами дергаются ругательства, которые ей только предстояло произнести. Она даже открыла рот, но вдруг запнулась.

«Имя демона! Лжец! Ты знаешь имя демона!»

Гомункул хмыкнул. Пусть он был слаб, а мысли его казались приглушенными, точно мошкариный гул, в этом хмыканье она разобрала его обычное самодовольство.

Наконец сообразила. Я все ждал, когда до тебя дойдет…

«Но откуда? Как?»

Прочитал своими собственными глазами. Точнее, тем единственным глазом, что мне любезно оставили твои подруги. Видишь ли, оно выгравировано у него на стволе, а мы, как я уже говорил, некоторое время вынуждены были делить один мешок на двоих…

«Ты, блядь, шутишь?»

Ничуть. Лжец ухмыльнулся. Обычное дело. Некоторые хозяева зачарованных вещей, не доверяя своей памяти, пишут имя демона где-нибудь под рукой, чтобы не забыть. Например, хозяева аутовагенов часто украдкой выцарапывают имена демонов где-нибудь в кабине — и чертовски удивляются, не обнаружив своего экипажа поутру! Очень непрактично, к тому же и небезопасно, но вы, люди, не доверяете своему разуму, и вполне заслуженно — слабый, немощный, он так примитивно устроен, что иногда только диву даешься…

Черт. Сейчас она была готова согласиться со всем, что он скажет.

«Лжец! Лжец! Ах ты хитрый ублюдок! Забудь, что я тебе говорила! Ты самый умный ублюдок в Саксонии!»

Лжец ухмыльнулся, польщенный.

Ну, может здесь ты хватила лишку. Но, смею надеяться, я уж точно не последний болван в доме на Репейниковой улице!..

Барбаросса ощутила слабое бурление надежды в истерзанных обмякших кишках. Имя демона — мощный козырь, с каким бы отродьем не пришлось иметь дело. Зная имя демона, можно заполучить власть над ним, вот только…

Чего ты медлишь? — нетерпеливо прошептал Лжец, — Давай! Заставь эту штуку взорваться у нее в руке! А лучше, пусть выстрелит ей же в голову или…

— Я не могу, — тихо произнесла Барбаросса сквозь зубы, — Не могу, черт бы тебя побрал!

Несколько секунд Лжец тяжело дышал ей в ухо.

У тебя есть его имя. Я дал тебе его имя, Барби!

«Знаю! — зло отозвалась она, — Вот только видишь ли, одного имени мало!»

Почему? Ты же чертова ведьма! Я думал…

Барбаросса ощутила, как приятная дрожь в кишках сменилась тяжелым болезненным зудом. Лжец был сметливым ублюдком, но он ни хера не смыслил в демонологии или Гоэции.

Эта тварь, что сидела внутри, не шла ни в какое сравнение с теми жалкими адскими отродьями, которых они учились заклинать в университете под присмотром профессора Кесселера. В десятки раз более сложно устроенная, в тысячу раз более злобная, она не была учебным материалом — она была частицей всепожирающего адского пламени. Частицей, которая развеет тебя по ветру так быстро, что не успеешь даже прикусить язык…

«Это Файгеваффе! — зло бросила Барбаросса, — А не какая-нибудь зачарованная лампочка, смекаешь? Озлобленная тварь с примитивными инстинктами. Блядская оса, запертая в кувшине. Такие ни с кем не договариваются, они жалят. Может, я бы и нашла какую-то щелочку в его чарах, но…»

Но?

«На это потребуются даже не часы — дни! Недели! У меня нет столько времени, — сдавленно отозвалась Барбаросса, — Была бы здесь Котейшество, она бы…»

Ее здесь нет! — рявкнул Лжец. Он сделал это беззвучно, но у нее едва не заложило ухо.

Дьявол. Как будто она сама не помнила. Не думала об этом каждую минуту на протяжении всего этого бесконечного дня…

«Сестрички», кажется, уже наигрались с пистолетом. Жевода, ухмыльнувшись, потрепала Катаракту по волосам и, нарочито рисуясь, ловко провернула оружие в руке, будто была не уличной потаскухой, каких пруд пруди в Броккенбурге, а по меньшей мере чертовым Гансом Иоахимом фон Зитеном[11].

«Хорошо, — Барбаросса тяжело выдохнула воздух через зубы, — Есть одна затея…»

Какая?

«Возможно, она тебе не понравится. Мне не приручить блядского демона, это верно. Но может, у меня выйдет кое-что другое с его помощью. Вот только… Может быть, на какое-то время здесь станет охерительно жарко. Так жарко, что сгорит все, что еще пощадил огонь, а может, и сам камень тоже».

Лжец глухо заворчал.

Мне стоило бы догадаться… Вот чего я никак не могу понять, Барби. Ты до смерти боишься огня. Тебя трусит даже от горящей свечи. Но все твои планы отчего-то неизбежно заканчиваются пожаром!

Барбаросса улыбнулась, ощущая как от этой улыбки, злой улыбки сестрицы Барби, в разбитом хлюпающем теле пробуждаются новые силы.

Катаракта все еще беззаботно крутила в руке часы, но Барбароссе потребовалось немалое усилие, чтобы разрать положение стрелок на циферблате.

Восемь тринадцать. У нее в запасе семь минут. Цинтанаккар уже, верно, повязал салфетку на шею и ерзает на стуле, нетерпеливо теребя столовые приборы и переставляя по скатерти соусники. Гадает, под каким соусом в этот раз ему подадут кусочек сестрицы Барби и не окажется ли он пережарен сверх положенного…

Барбаросса заставила себя забыть об этом. Семь минут — приличный срок. Весьма приличный, чтобы она успела закончить задуманное.

«На твоем месте я задалась бы другим вопросом, Лжец.

Каким же, позвольте поинтересоваться, госпожа ван дер Люббе[12]?

«Как мы выберемся отсюда, когда сделается жарко?»

Гомункул нахмурился.

Как?

«Твой приятель Латунный Волк подал мне отличную идею»

Какую?

«Хочешь узнать? Так прочти мои мысли, маленький ублюдок».

Он прочел. И выругался так, что адским владыкам в Аду стало жарко.

— Эиримеркургефугль!

Она произнесла это мысленно, но даже не произнесенное вслух, это слово отдалось во рту таким жаром, что немного обожгло язык. Демон не отозвался, лишь сухо треснул, как вышибленная кресалом большая искра. Но этого было достаточно, чтобы она ощутила грызущую кости дрожь.

Любой договор с демоном — смертельно опасный фокус. Даже если демон мал и слаб, он все равно предпримет все возможное, чтобы обмануть тебя, сбить с толку, дотянуться до твоего беззащитного горла. Не потому, что голоден или зол — все демоны, дети жадного огня, голодны и злы с рождения — потому, что так устроен по своей природе.

Год назад, на практическом занятии по Гоэции, одна сука — Краля — недостаточно членораздельно произнесла имя демона, приступая к работе. Может, в этом проявилась ее извечная самонадеянность, уже приносившая ей неприятности в прошлом, а может она попросту поспешила, не справившись с волнением. Адским созданиям неведома жалость. Крохотное существо, заточенное в утюге стоимостью в два талера, расценило это как неуважение — и полыхнуло так, что тонкие линии защиты, выстроенные вокруг нее, полопались с тонким звоном, точно рвущиеся струны, а мигом спустя сама Краля истошно завопила, будто ошпаренная. Демон оторвал ей нос — легко, точно яблоко с ветки сорвал — и заменил один глаз еловой шишкой.

Профессор Кесселер не изменился в лице, когда подруги выводили воющую Кралю из учебной залы, лишь потом, досадливо поморщившись, обронил: