– Слушай, может, попробуешь рисовать что-то другое? Не надоели тебе эти железки?

– Не надоели, – пробурчал десятилетний Бирус, поправляя холст перепачканными углём пальцами.

– Этим много не заработаешь. – Риис отложил на секунду кисти, хлебнул вина. – За картины обычно платят жёны, а им подавай природу, цветочки, портреты, зверьё да пухлых детишек. Спрос на баталистов более чем скромен, особенно здесь, в провинции. Или ты, дружок, в Лонгард собрался?

– Поглядим, – буркнул Бирус.

Брат замолчал, глядя на стройные ряды солдат, летящих в бой. Да, выходило красиво. Но кроме доспехов, осадных машин, оружия да бесконечных батальных сцен Бирус ничего не рисовал. «Весь в отца, – думал Риис, криво усмехаясь и вновь подхватывая кисти своими длинными пальцами. – А матушка ещё сомневается…».

Отец работы тоже хвалил. Но совершенно иначе.

– Вот здесь, гляди: что это за построение? – спрашивал он, тыкая пальцами в небольшой фрагмент картины.

– Кунэум, – уверенно отвечал Бирус, и уже предвидел следующий вопрос отца, поэтому торопливо добавлял: – Но не обычный, а тройной.

– Тройной? Зачем? В нём нет никакого смысла.

– Нет, – охотно соглашался парень, – если на тебя прёт прямой строй мечников. Но здесь, погляди: противник ломает линию, выбрасывает вперёд смертников, а позади – доспешая тяжёлая пехота. Одиночный кунэум они просто схлопнут, как створки морской раковины.

Они спорили, до хрипоты, до тяжёлых злых ударов кулаками по столешнице. Бирус вспыхивал и спешно убегал к себе. Но наутро, тихо спускаясь и замерев на последней ступеньке, слышал, как взволнованный отец вновь и вновь повторял матери:

– Как он до этого додумывается!? Это же отлично! Великолепно! Я заберу эти его рисунки с собой, покажу генерал-командору – интересно, что тот скажет!

В стратегии отец был не то чтобы не силён… Он адаптировал для сына армейский курс шахмат, превратил его в увлекательную игру и усаживал завороженного Бируса перед резными фигурками лет с пяти. В семь парень уже весьма сносно играл. В десять – легко обыгрывал отца. А в одиннадцать…

В одиннадцать он впервые переступил порог военной академии.

Риис, наблюдая за сборами в столицу, неодобрительно качал головой.

– В военную раньше тринадцати лет не берут, – тихо сказал он дяде за ужином, заглянув попрощаться. Наутро Бирус с отцом отправлялись в Лонгард. Дядя хмыкнул, взъерошил чёрные волосы сына:

– Я договорюсь, его возьмут. Он рослый, вполне сойдёт за тринадцатилетнего.

Это правда: за последний год Бирус сравнялся в росте с матерью, сверстников же обошёл на целую голову, а соседского коротышку Гайса – на целых две.

Риис угрюмо промолчал, налил себе ещё вина. Обычно он не напивался, но сегодня необъяснимая жажда заставляла художника глотать бокал за бокалом. Бирус лёг пораньше и всё вертелся на кровати волчком – сон никак не шёл; затем решил спуститься на кухню попить воды. Однако внизу горел свет, отец и Риис всё ещё сидели и спорили.

– Дядя, подумай: я хочу дать ему шанс! – громко шептал брат. – Зная его происхождение… ты же понимаешь, он никогда не построит военную карьеру.

– Он будет военным! – Отец хватил кулаком по столу, но тут же спохватился, вновь перешёл на шёпот. – Я введу его в род!

– Дед не позволит, ты же знаешь…

– Он совсем плох. Ещё год-два… К тому времени парень выучится, проявит себя – проявит обязательно! Он умнющий! Умнее нас с тобой вместе взятых! Кураторы подадут ходатайство в императорскую геральдическую коллегию, а там уж сестра никуда не денется! Быть ему Сарватором!

– Мама так просто не отступится… у неё связи, его ни в один приличный дом не допустят. Ты же её знаешь.

– Он не по домам шляться едет, а служить армии Дафиаркама! Армии, где честь, ум и воинская доблесть сильнее любых бабских склок.

– Но у парня талант! Ты же видел его работы!

– Талант! Огромный! Мой сын будет великим полководцем, достойным войти в историю! Всё, Рис, закрыли тему. Все эти кисти-краски-холсты – не мужское занятие. Нет, не обижайся, я не тебя имею в виду, просто я хочу для него лучшего. Лучшего! Понимаешь?

– Я понимаю, – холодно бросил Риис. – Давай, ломай ещё и парню жизнь, раз своей мало.

Он быстро прошагал к двери, оглянулся на пороге и увидел застывшего на ступенях Бируса. Хмыкнул, махнул длинной своей изящной рукой и скрылся в темноте ночи – навсегда…

– …Ваше превосходительство…

Бейрас вздрогнул, отвернулся от окна. У входа в палатку стоял часовой.

– Ваше превосходительство, командный состав ожидает вас в Орниане.

– Командный состав? – Генерал нахмурился, попытался вспомнить, собирал ли он военный совет. Не собирал, точно не собирал. – Зачем?

– Срочное донесение. Армия Дафиаркама, третья, та, что пришла из Рахтаэля и стояла в Форниэле, сожгла город и выдвинулась к Лэнласу. Ваш пуин готов.

– Иду, – коротко бросил Бейрас, быстро развернулся и вышел в сумерки.

– Я иду в деревню, – проворчал Эдиан, когда поток брани иссяк. – Давай свой золотой, оставлю хозяевам на видном месте. Если ума хватит, они его приберегут, а не начнут трезвонить на каждом углу, что Высший одарил их великим богатством взамен пропавшей пары сапог и тройки пуинов.

Стратус кивнул, запустил руку в карман, вытащил полновесный дарн. Южанин взял монету, зло взглянул на принцессу, но ругаться больше не стал – смачно сплюнул себе под ноги и зашагал прочь.

Виоланта бросила короткий взгляд ему в спину и вновь опустила глаза.

До Нордтрона оставалось несколько часов пути. К обеду следующего дня путники должны были подойти к городу, Эдиан планировал разыскать менялу, разбить крупную монету и купить на рынке трёх пуинов и продовольствия, пока Стратус и принцесса дожидаются его в лесу неподалёку от городской стены.

Не вышло. Шагая вслед за девушкой и уже приглядывая место для ночлега, лучник обратил внимание, что хромает она не на правую, а на левую ногу, о чём тут же и заявил во всеуслышание. Принц, что шёл впереди, резко остановился, развернулся, подлетел к Виоланте.

– Покажи обувь! – властно приказал он. – Немедленно!

Принцесса растерянно замерла, попятилась. Стратус подхватил её на руки, мигом усадил на траву, бесцеремонно задрал подол и стянул с ног девушки храмовые туфли, почти развалившиеся от долгого пути, перехваченные в нескольких местах полосками ткани. Эдиан, подскочивший было на защиту, увидел огромные кровавые мозоли, замер на мгновение – и обрушил на голову Виоланты ушат отборной брани.

– Первое правило любого перехода: береги ноги, – холодно проговорил Стратус, когда южанин замолчал между двумя забористыми руладами, чтобы набрать в грудь воздух. – Повредишь ногу – считай, всё, дальше идти не сможешь. Это азы, которые знает любой. Почему ты не сказала про дрянную обувь с самого начала?

Принцесса съёжилась.

– Я не хотела тормозить всех, – тихо произнесла она. – И потому…

– … и потому теперь мы вообще не можем двигаться дальше, едрить твою в пень-колоду! – перебил Эдиан. – Отлично! Замёрзнем нахрен в этом Дафиаркаме, если до того нас разведка не отловит! Всю жизнь я мечтал о таком конце! Спасибо, ваше высочество, теперь моя мечта сбудется!

А затем, отругавшись, он забрал у принца золотой дарн и пропал между деревьями.

Стратус проводил его взглядом, присел около Виоланты, которая всё пыталась спрятать ноги в подол платья, поймал её запястья.

– Нужно промыть, – сказал он. – Обязательно. Иначе будет только хуже.

Когда бурдючок опустел и ледяная вода впиталась в рыжий мох, мужчина внимательно осмотрел омытые мозоли девушки. Теперь всё выглядело не так уж и страшно: натирала не обувь, а неудачные грубые узлы на полосках ткани, которыми принцесса пыталась привязывать отвалившиеся подошвы.

– Мозоль – первый враг бойца в походе, – проговорил он, опуская маленькую аккуратную ступню на землю. – Давно обувь развалилась?