31.

Отчаявшийся Игорь, так и не дождавшись письма, предпринимает новую попытку – пишет ей вторично. В сущности, по содержанию это письмо мало чем отличалось от предыдущего, поскольку несчастный Драйзеров не исключал спасительной для него, как ни странно, потери на почте. Ему показалось, что в том, якобы потерявшемся, послании он был чрезмерно груб по отношению к своей жене. И в этом уже постарался смягчить тональность, не меняя в то же время смысловой нагрузки. А роковой абзац, к сожалению, был повторен почти слово в слово. Это и стало решающей мерой на весах ее тревожных дум, окончательно склоненных в пользу аборта.

Но зато какое он испытал счастье, получив от нее запечатанный конверт! И даже после распечатки (когда увидел, что письмо по объему опять небольшое, а когда прочитал, и по содержанию – не очень богатое), счастье его не улетучилось и не уменьшилось. Душа его пела и ликовала. Он был несказанно рад, рад и рад, что их семейный конфликт, в общем-то, разрешился благополучно. Только что вернувшийся с командировки и напрочь забывший об усталости, старший лейтенант придвинул к себе аккуратно вырванный из общей тетради двойной чистый лист и вывел с любовью:

"9.07.66г.      Здравствуйте дорогие мои: Лена, Слава, а также Дедка, Бабка и все родные!".

Немного подумав, Игорь решил про себя: "Нет, все-таки надо и поименно назвать ее превосходных родственников, хотя бы двоюродного брата и дядю, окруживших ее заботой и вниманием."

И продолжил: "Большой привет Николаю Ивановичу и дяде Феде! Была бы возможность, сейчас бы все вместе встретились и славно бы посидели за столом, но, увы, обстоятельства бывают сильнее нас. Ничего не поделаешь. Но очень надеюсь, что такое время еще наступит для нас.

Лена! Письмо твое я получил. Не знаю, правда, когда ты его писала (в нем нет даты), но как только я приехал с Верхотурья сегодня, в субботу вечером, мне мой подчиненный Ковбаско сразу его и вручил. Только ты, видимо, забыла сообщить, получили ли вы в целости-сохранности наше семейное фото, а также сорок рублей, которые я тебе послал? Как дедке подошел (или нет) костюм? Как прошла пересадка в Горьком? Переезжала на другой вокзал или нет, когда надо было садиться в поезд на Лукоянов? И сколько ты всего находилась в пути? – Игорь сыпал малозначимыми для него вопросами, как из рога изобилия, как будто ему действительно было интересно получить исчерпывающие на них ответы. – Теперь, когда поедешь обратно, дай обязательно телеграмму из Николай-Дара, чтобы я знал, когда встречать вас.

Лена, ты просишь выслать еще сто рублей, но зачем тебе такая сумма – не объясняешь. Дело в том, что выслать-то можно, но мы ведь как договаривались?!. Ты сама знаешь, что нам нужно купить телевизор и еще кое-что из вещей… И вообще, позволь еще раз полюбопытствовать, зачем тебе столько денег?.. Смотри, не вздумай еще куда-нибудь ехать! С первого августа я вышлю тебе на дорогу с тем расчетом, чтобы шестого-седьмого числа выехала домой, потому что нам нужно успеть еще Славу оформить в школу, повторить с ним подготовительный, пройденный материал. Да и сам я уже, по правде сказать, устал без вас, сильно исхудал на этой солдатской каше. Нужно хотя бы немножко овощей поесть да фруктов, а это тоже расходы.

Надеюсь, двух месяцев для размышлений, а заодно и для отдыха вполне достаточно. И мне одному скучно, все время думаю о вас: как вы там, что с вами? Мне кажется, что никто из мужей, особенно рогатых, – Игорь уже настолько перегорел и свыкся со своим положением, что его первоначальное чувство негодования, ненависти, претерпев необычную метаморфозу, к его собственному удивлению, благополучно слилось с чувством юмора, – не стал бы так часто думать и сильно переживать о семье, как я. Ты себе не представляешь, Лена, сколько я за эти дни твоего молчания передумал, сколько мысленно выдал прогнозов, один другого ужасней, мрачней. Благо, нервы у меня крепкие – выдержал, не сломался.

Сейчас, конечно, прочитав твое письмо, немного успокоился. Оно мне доставило большую радость. А ведь совсем недавно я боролся с самим собой (ты это видела по моим письмам), чтобы не переступить запрета, мною же на себя наложенного, и честно дождаться твоего решения: возвращаться или… Впрочем, теперь даже не хочу называть ни вслух, ни на бумаге другие возможные варианты. Слава Богу, все переживания оказались напрасны (я все же верю в твою совесть). Словно тысяча голосов незримых свидетелей и пророков мне теперь постоянно шепчут, что только ты, Лена, и Славик – мои единственные, дорогие и мною любимые. И это говорю от всего своего чистого сердца, ибо не в силах молчать.

Если ты, Лена, меня понимаешь и не насмехаешься тайком над моими откровениями, пойдем же тогда беспечально и дальше по пути, на котором, несмотря ни на что, мы нередко с тобой бывали счастливы.

Ты просишь, чтобы я не вспоминал прошлое. Это не совсем правильно, Лена… Конечно, что бы там ни было, наше мнение друг о друге зиждется на прочной основе – взаимном уважении – на протяжении восьми лет, и неприятные "мелочи" в жизни никогда нас не смогут поссорить всерьез, во всяком случае, мне хочется в это верить. Однако "мелочи" порой наталкивают на недобрые мысли, которые и выплескиваются потом на бумагу, а то и высказываются в глаза любимому, дорогому человеку… Пойми, моя бесценная Ленуся, ничего, ничего против тебя во мне уже не осталось. Зато осталась самая чистая и самая искренняя любовь к тебе, к нашей семье. Но так, наверное, и должно быть, иначе бы я не переживал столь невероятно за вас. Если ты меня правильно поймешь – не станешь обижаться за бурные всплески моей несносной ревности. Я очень хочу тебе верить и доверять. Ты знаешь, на собственном печальном опыте убедился, что нет ничего страшнее на свете недоверия в семье. Оно незаметно закрадывается глубоко внутрь и начинает медленно, но верно, как червь, подтачивать все хорошее и благородное… Однако, довольно, хватит повторяться. Закончим разговор на эту тему.

Леночка! Ты сообщила, что шестнадцатого июля должна идти в больницу. По этому поводу я тебе уже писал в двух предыдущих письмах, и я желаю только одного, чтобы потом ты меня не упрекала, с твоим решением я согласен. Сможешь сделать – делай, но если нет и все нормально – ничего делать не нужно. Волю свою я тебе навязывать не буду. Надеюсь, что все пройдет хорошо. Но как будет и с кем Слава: тебя же, наверное, сразу не отпустят домой, может, с неделю придется полежать в больнице? В общем, смотри там по обстоятельствам.

Значит, вы ожидаете приезда Жени с мужем и Веру с детьми. А где же вы все там поместитесь? И почему Женя перестала тебе писать, может, она обиделась за что-то на тебя, а ты нескромно набиваешься на встречу?

С пищей и с этой бражкой будь, пожалуйста, осторожней. Не испорть себе желудок и Славику (этой заразы тебе еще не хватало), а то и так уже, вроде, почти все болезни на себе перепробовала. "По три дня гулять, не просыхая?!" – Так и пить можно научиться. Вот смешно-то тогда будет: муж не пьет, а жене только подавай. Шучу, конечно, Лена, но ты все же не очень увлекайся, контролируй свои действия и не теряй самообладания.

Да, Ленчик, интересная для тебя новость. Зимовченко Иван, который все так "грозился" покончить раз и навсегда со своим холостяцким образом жизни, наконец, привез сюда из Свердловска жену Риту. Живут они теперь в домике напротив нас, где раньше жил старшина. Рите двадцать шесть лет; волосы, видать, у нее покрашены не то в каштановый, не то в белый цвет; фигура есть немного (ноги более-менее), а на лицо лично мне не очень нравится. Все равно ты у меня лучше всех здесь (только, прошу, не зазнавайся). Приедешь – сама посмотришь, оценишь, познакомишься с новой подругой.

Погода сейчас нормализовалась – жарко. А до этого целых четыре дня лил дождь. Значит, к концу месяца, а то и раньше пойдут хорошие грибы.

Пиши, как отдыхаете, куда ходите со Славой? За целый месяц написала всего два письма. Ай-яй-яй, нехорошо. Теперь надо исправлять ошибку, а я посмотрю, как ты уважаешь своего мужа.