Выступая всего за несколько месяцев до своего убийства в 1968 году, Роберт Ф. Кеннеди сказал о нашем основном показателе общественного прогресса следующее:

«В этот ВВП входят расходы, связанные с загрязнением воздуха, и расходы на рекламу сигарет, а также расходы на скорую помощь жертвам аварий на автострадах (15). ВВП включает расходы на особые замки, которые мы устанавливаем на дверях домов, и траты на тюрьмы, куда сажают людей, взламывающих эти замки. В ВВП учтены расходы, связанные с уничтожением лесов секвойи и утратой природных чудес Америки в результате хаотичной эксплуатации. В ВВП также входят расходы на производство напалма, ядерных боеголовок и бронеавтомобилей для полиции, борющейся с беспорядками в наших городах. ВВП учитывает расходы на производство винтовки Уитмена (1 августа 1966 в Остине, штат Техас, 25-летний студент Техасского университета Чарльз Уитмен убил жену и мать, а затем, забаррикадировавшись на 27-м этаже смотровой башни университета, полтора часа вел прицельный огонь по людям внизу. – Прим. пер.) и ножа Спека (Ричард Спек – американский массовый убийца, изнасиловавший и убивший восьмерых медсестер в чикагском общежитии. – Прим. пер.). А также расходы на производство телевизионных программ, которые прославляют насилие для того, чтобы продавать нашим детям соответствующие игрушки. И все же валовой внутренний продукт не обеспечивает ни здоровья наших детей, ни качества их образования, ни той радости, которую они испытывают, играя в свои игры. ВВП не учитывает красоту поэзии или прочность браков, не учитывает интеллектуальный уровень наших политических споров или порядочность наших должностных лиц. ВВП не служит мерой нашего ума или отваги, нашей мудрости или нашей учености, нашего сострадания или нашей преданности Америке. Короче говоря, ВВП измеряет все, кроме того, что делает жизнь достойной».

К этому перечню всех лучших человеческих достоинств и ценностей, игнорируемых нашими экономическими индикаторами, мы бы добавили еще одну: покой и ясность чистого внимания.

Точно так же, как стоимость девственного секвойного леса в нашей системе измерения ВВП имплицитно равна нулю, ему же равна и ценность тишины.

То, как в современном обществе мы измеряем прогресс и производительность, объясняет, почему наши системы оптимизированы для создания максимального шума. ВВП растет вместе с гудением и ревом промышленного оборудования. Но он также повышается, когда встроенный алгоритм приложения определяет, что вы находитесь в тихом моменте своего дня, и вламывается с отвлекающим ваше внимание уведомлением, повышая статистику использования приложения и увеличивая доходы компании. ВВП растет, когда руководство находит новую возможность заставить сотрудника отвечать на электронные письма в 23:00, превращая «непродуктивную» деятельность, связанную с отдыхом, в поддающийся проверке вклад в денежную экономику. Вероятно, не случайно в соцсетях есть кнопка «Нравится». Это одно из самых хитроумных в истории средств захвата дофаминовых рецепторов, а вместе с ним и человеческого сознания, хотя изначально компания стремилась продемонстрировать инвесторам свою потенциальную прибыльность для того, чтобы выйти на открытый рынок.

«Внимание, – говорит французский философ Симона Вейль, – в высшем своем проявлении есть то же самое, что и молитва. Оно предполагает веру и любовь. Абсолютно незамутненное внимание есть молитва». Во всепоглошающем осознанном внимании есть нечто священное.

И все же трудно оценить в денежном выражении нечто священное – будь то полный жизни девственный тропический лес или переживание благодарности. Тишина имплицитно оценивается равной нулю.

Пустое пространство под, между или за пределами интеллектуального продукта негласно именуется «бесполезным». Вот почему нам не удается защитить подростковую психику от экономической динамомашины iPhone или почему у протеста Картика Талликара против шума соседнего дата-центра не было ни единого шанса.

Вот почему мир становится все шумнее.

В ноябре 2020 года Сайрус Хабиб прямо из кабинета вице-губернатора отправился в 30-дневное безмолвное затворничество, где он молился и анализировал свои мысли, одновременно учась строго выполнять духовные упражнения святого Игнатия Лойолы. Это было время президентских выборов, но Сайрус, непревзойденный политик, даже не успел узнать результаты. У него не было ни телефона, ни Интернета, ни связи с семьей или друзьями.

Что касается акустической и информационной стимуляции, то он сидел на полной элиминационной диете. (Элиминационная диета – это программа питания, рассчитанная на 30 дней. Ее придерживаются для того, чтобы понять, какие продукты не подходят организму. Суть диеты заключается в том, что из рациона исключается определенные группы продуктов, например, зерновые, бобовые, молочные продукты, алкоголь. – Прим. пер.)

И все же Сайрус заметил, что ему все еще приходится бороться с наваристыми, обильными порциями внутреннего шума.

«Меня терзали сомнения, когда я начинал спрашивать себя: «Боже мой, что же я делаю? Неужели совершил ужасную ошибку?»

Несмотря на то что, по словам Сайруса, он стал иезуитом, чтобы «настроить свою жизнь на высокую частоту Божественного», в его сознании царила внутренняя болтовня, которая приводила его в волнение и выбивала из колеи.

Но после нескольких недель тишины он понял, почему столкнулся с таким количеством внутреннего шума. «Я не спрашивал себя: «Счастлив ли я?» Я задавался вопросом: «Как люди относятся к тому, что я делаю?»

Сайрус понял, что продолжает ставить в зависимость свою удовлетворенность жизнью от того, как его воспринимают окружающие. Это было особенно проблематично, потому что к этому моменту он понял, что люди считают его «полным придурком». Ведь он только что превратился из видного государственного деятеля в начинающего члена строгого религиозного ордена.

«Я хочу сказать, это же надо было так учудить!»

Пока Сайрус сидел в тишине с пониманием того, с чем он связывает свое психологическое благополучие, что-то изменилось. «Я достиг точки, когда понял, чего на самом деле желает мое сердце. Если бы я просто спросил себя: «Чего ты хочешь?» Ответ был бы: «Быть именно там, где я нахожусь».

Чтобы добраться до этого места радостного присутствия, потребовалось «уменьшить акустический шум и объем информации, которые я получал», – говорит он нам. Но, по его словам, в конечном итоге речь шла еще и о другом. Ему пришлось принять решение, что он «больше не выступает».

Постоянная необходимость думать о том, что сказать, чтобы оправдать ожидания людей, по словам Сайруса, может создать «помехи, которые вытесняют сигнал. А сигнал – это то, что действительно находится в сердце», – говорит он..

За последнее десятилетие ряд авторов, в том числе Алекс Сучжон-Ким Пан, Крис Бейли и Арианна Хаффингтон, описывали, что деловитость, загруженность работой в настоящее время являются основными символами высокого статуса в нашем обществе. Как и Сайрусу, нам знакомо то чувство, когда тихие размышления уступают место неуверенности в себе, и даже чувству вины. Разве я не должен что-то делать? Разве мне не следует зарабатывать на жизнь? Разве мне не обязательно высказывать свое мнение, оставаться на связи или развивать свой бренд?

Писатель и исследователь Линда Стоун предполагает, что за этим может стоять нечто большее, чем просто наше преклонение перед продуктивностью. Почти 30 лет назад она ввела термин «непрерывное частичное внимание», что, по ее мнению, отличается от многозадачности. В то время как многозадачность вызвана желанием быть эффективным, непрерывное частичное внимание вроде как гарантирует, чтобы мы ничего не упустили в своей жизни (16). Постоянно сканируем ландшафт – в наши дни, как правило, цифровой – в поисках связей, самоутверждения и перспектив. Это непрекращающаяся бурная деятельность, синдром упущенной выгоды во всех его проявлениях. Стоун говорит, что непрерывное частичное внимание имитирует «почти постоянный кризис» в нашей нервной системе. Лежащий в его основе страх остаться вне игры или не соответствовать социальным ожиданиям, объясняет, по крайней мере, частично, почему 69 % миллениалов испытывают тревогу, оставаясь даже на котроткое время без смартфона (17).