Повертев белокурой головой, она заприметила по другую сторону изгороди чугунный желоб, по-видимому, давно отслуживший водостоком. По-девичьи подхватившись, Хильда ринулась к желобу, зачерпнула в пригоршню стоячей дождевой воды и на полусогнутых ногах помчалась к больному. Соблюдая осторожность, она остановилась в шаге и опрокинула содержимое прямо на физиономию забывшегося глубоким обмороком архивариуса. Последний тотчас взвился в воздух, принялся отплевываться и откашливаться и, напоследок издав булькающий звук, завалился на бок. Совершенно сраженная бесчувствием господина, мадам посуровела и, по-журавлиному проследовав к его кругозору, произвела на свет свое возмущенное «фи»:

– Не изволите ли объясниться, голубчик, какого рожна вы здесь разлеглись?

Архивариус с трудом разомкнул веки, окинул предъявительницу отсутствующим взглядом снизу-вверх и болезненно зажмурился: с востока уже вовсю палило солнце. Судорожно припоминая события прошлой ночи, но толком ничего не вспомнив, он собрал остатки своей чести и, со скрипом опершись на локоть, уселся.

– Чудесный восход, мадам Шеппард! – склонил он голову в жалком подобии приветствия. – Похоже, накануне я совершил решительную прогулку, – и, бросив полный боли взгляд на пришедшую в негодность обувь, поспешил признать: – Только вот куда, не припомню.

В неясном предчувствии Шиперо стал себя осматривать. Конечности отекли, и кое-где зияли кровоподтеки. «Что же это? – сетовал он про себя. – Давно ли здесь эта плутовка Шеппард? Много ли она видела?»

Та в свой черед задавалась вопросами совсем иного рода и даже не помышляла лицедействовать. Напротив, мистеру Шиперо она благоволила, да и в ее природе зла заведено не было. Посему сочувствовала она ему со всей строгостью, собственной добродетели. «Эва как расчувствовался, голубчик! Того и гляди, совсем духом падет дорогой сосед…» – конфузила она самое себя.

– Не след, любезный, в вашем-то почтенном возрасте особняком от людей жить. А уж в совиный лес ходить – и подавно: ей богу, смерть там свою сыщете! – последнюю фразу Хильда для пущего эффекта саккомпанировала, обхватив руками собственную шею.

– Смерть-то, мадам, от удушья, должно статься? – не сдержал смеху измученный старик, глядя, сколь удачно мадам изобразила кончину.

– Паясничать вздумали? А я вас как увидела! Много какие слухи ходят об Аускриме… Вам ли не знать, мистер Шиперо! – предприняла та неловкую попытку ответить разом на все вопросы. – Я уж было подумала, вы того… Ага! Потом только умом дошла душу ощупать. А теперь вот… Сидите, фиглярствуете. Бог не обидел – так сосед осмеял, – и тотчас ее казистое лицо зардело, к глазам прилила сырость, фартук тут же устремился к носу – унимать дамскую слабость, как мистер Шиперо, наконец, изволил воспарить с насиженной земли навстречу любезностям.

– Ну что вы, мадам! – подхватил он второпях смуглую ручку фонарщицы. – И в мыслях не было докучать вам! Мне и самому толком не вспомнить… Лишь… А, впрочем, пожалуйте к дому! Могу я, ей-богу, отплатить вам за добрую услугу?

К еще большему замешательству воспрявшего архивариуса, Хильда выпятила грудь, совершила около дюжины энергичных движений головой из стороны в сторону и кинулась собирать опрокинутую утварь. Несколько мгновений спустя она уже, расшаркиваясь, извинялась за отвергнутое приглашение и желала скорейшего выздоровления, а еще через миг подол ее выцветших кринолинных юбок уж скрылся из виду в ольховой сени.

– Вот же чудачка! – глядя ей вслед, почесал покрытую трухой макушку Шиперо и направился к дому.

Утром следующего дня, ровно в 7:30, Лойд неподвижно сидел на плетеной скамье крохотной веранды собственного дома. Рядом с ним стояли два чемодана для путешествий – с небольшим выбором туалетов и походными лекарствами. Одет он был парадно, что лично ему самому было не по вкусу. Новенький фрак из сукна табачного цвета, какие теперь носили только по деловому случаю, придавал ему шарма, но изрядно теснил плечи. Блуза и спинная часть пикейного жилета взмокли, не успел он переступить порог. Пестрый шейный платок под стать жилету грозился его задушить. А новые лаковые туфли с тупым носом – подарок Берни по последнему модному слову – дьявольски сплющивали пальцы ног, да так, что те устроили мыльную возню за место в строю.

Выстукивая каблучками дробь, как щеголь-зазывала, герой наш заметно нервничал. Последние сутки дались ему с трудом. Весь прошлый день он провел в постели, опаивая себя снотворным и тщась уснуть. Назойливые думы никак не шли из головы. Молодой отец, окруженный нагими краснокожими воинами. Мать, сраженная холерой и бьющаяся в агонии. Хриплый безликий голос. Мерзкие ползучие твари, копошащиеся в камине архива. Непроглядный мрак и сырость болот. И крики, истошные крики армии сов, норовящих напасть со спины и выдрать кусок мяса из его трепещущей плоти.

К закату он таки способился извлечь свое существо из кровати и начеркать короткую записку, адресованную его другу-часовщику, с просьбой доставить его ранним утром к поезду на Са́ппард.

Единственным способом сообщить о своих планах Гарольду было послать весть с кем-то из соседских сыновей, промышлявших в западной части города. Так он и поступил: облачился в первое, что попалось под руку, и, прихрамывая, поплелся к Стоунам.

– Доброго здравия, Мириам! – отдал он приветствие, едва из-за отворившейся двери показался одутловатый профиль. – Не взыщите за мой нелепый вид, мне… Мне нездоровится, Мириам. Не окажете мне услугу по такому случаю?

Мириам, немолодая женщина в мешковатом домашнем платье и шелковом чепце, таившем в себе копну пепельного цвета волос, измерила озабоченным взором давно забытую физиономию и, тотчас спохватившись, расплылась в улыбке.

– А-а, мистер Шипе-еро! Покорнейше прошу! – поманила она его широких жестом в гостиную. – К такой редкой чести я велю Роберту накрыть на стол. Гусиная печенка, верно, уже подоспела.

И только она вобрала побольше воздуху в легкие, чтобы издать боевой клич, как Лойд поспешил расстроить ее планы.

– Что вы, Мириам, прошу вас: не утруждайтесь! Я строго по делу!

Мириам застыла в ожидании, и Шиперо, выудив из недр шлафрока клочок бумаги, протянул его ей.

– Смею просить вас об одолжении. Моя дорогая Бернет ждет меня с визитом в Бруммансе, и завтра же ранним утром я надеялся поспеть на поезд в Саппард. Поскольку я малость расхворался, не могли бы вы распорядиться доставить письмо моему доброму приятелю Гарольду в западную часть города?

Отерев руку о подол платья, мадам взяла письмо и однократно кивнула.

– Услужу вам, голубчик, будьте спокойны. Где, говорите, навестить вашего друга?

– Он часовщик, мадам. Трудится на Паут-Роджерс в собственной конторе. Кажется, это бывшая скобяная лавка.

– А-а, – понимающе протянула Мириам. – Ну что ж, будь по-вашему, дорогой сосед!

– Вы чудо, Мириам! Я ваш вечный слуга! – и, раскланявшись, архивариус удалился.

Жмурясь в борьбе со своими кошмарами и то и дело бросая нетерпеливый взор на дорогу, Шиперо просидел так с четверть часа. Когда из-за угла мостовой наконец показалась пятнистая лошадиная морда, архивариус облегченно вздохнул и, подскочив на ноги, окликнул кучера:

– Гарольд!

Дюжий смуглолицый господин осадил жеребца и спешился.

– Поторопись, братец! Упрямое животное никак не желало сегодня становиться к возу, и я немало умасливал ее, теряя драгоценное время. Того и гляди не поспеем!

В два счета миновав палисад, осанистый господин ухватился одной ручищей за большой чемодан, а другой спешно похлопал по плечу старого приятеля и зашагал обратно к коляске. Спустя считаные минуты они уже неслись во всю прыть по мощеной мостовой.

– Что за спешка? – Гарольд норовил перекричать истошный стук колес, чуть нагнувшись к приплясывающему на кочках пассажиру. – Берни здорова?