– Ты на пару с Кольченко убитых душманов считал? Или вам сам Халес о своих потерях доложил? – ехидно уточнил он. – У страха глаза велики. Десятки духов… Не знаю. А вот десяток наших десантников запросто могли положить!

– Ну, вот опять за рыбу деньги, – хмыкнул себе под нос лейтенант, с ухмылкой глянул на командира разведроты и начал перемножать в уме двузначные цифры.

– Идите, отдыхайте и считайте, что вам очень повезло, что на огневых позициях сработали без ошибок, – тяжко вздохнув, подвёл итог разбора комбриг, – и не считайте меня занудой. Знаю я, что победителей не судят, только вот победа любой ценой меня не устраивает. Она, зачастую, оказывается Пирровой.

Молодые офицеры, приложив руки к панамам, развернулись через левое плечо и вышли из штабной палатки под успевшее почернеть бездонное афганское небо.

– Плюнь ты на эту выволочку! Не бери дурного в голову, а тяжёлого в руки! Главное, что все живы. Благодаря тебе и артдивизиону четыре матери не будут пока хоронить сыновей, а одна лейтенантская жена сегодня весьма счастливо избежала участи стать молодой вдовой, – Казачёнок по-дружески хлопнул Кольченко по плечу.

– Забавная штука жизнь… Как говорится, «уснуть под звёздами – проснуться под картечью», – грустно отозвался Максим.

– Красиво излагаешь! – Виктор задрал голову, всматриваясь в ночное небо.

– Это – Гюго. «Девяносто третий год». Роман, – Кольченко тоже устремил взгляд на небеса.

– Пуштуны, между прочим, считают, что звезды – это души погибших воинов, – поделился непонятно откуда ему известной информацией разведчик.

– А что, вполне может быть. Мы ведь все состоим из звёздной пыли. Из древних, погибших в страшных катаклизмах первых двух звёздных поколений… В каждом из нас 65% кислорода, 18% углерода, 10% водорода, 3% азота и 2% кальция. Всё это богатство нам досталось от Большого Взрыва, случившегося четырнадцать миллиардов лет назад, – тоже решил блеснуть знаниями Максим.

Казачёнок сморщил лоб. Он явно складывал озвученные артиллеристом проценты.

– Восемьдесят восемь плюс десять… Девяносто восемь. А что в оставшихся двух? – пытливый мозг разведчика угнетала любая, не до конца понятая им, информация.

– А это у всех по-разному. Вот у нас с тобой – золото. У комбрига – ядовитый мышьяк, а у некоторых, типа начальника политотдела, вообще – дерьмо, – с серьёзным выражением лица пояснил лейтенант, продолжая разглядывать яркие гроздья южных звёзд.

– Да ну, тебя! Пойдём отсыпаться… Завтра – домой, под джелалабадские пальмы!

Офицеры пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны.

На другое утро, выстроившись в колонны, запылённые батальоны с приданными им подразделениями двинулись в сторону Джелалабада. Долгая лагманская операция завершилась, а впереди был месяц май. Вращались колёса автомобилей, хищно лязгали гусеницы танков и боевых машин десанта и пехоты. Домой… Как бы странно это не звучало, но бригада шла в пункт своей постоянной дислокации, как-то незаметно ставший для неё домом. Где-то, в середине длинной колонны, весело посвистывая двигателем, катилась трофейная МТЛБ лейтенанта Кольченко.

Он лежал на плетеной кровати под распахнутым настежь квадратным люком десантного отсека и безмятежно спал. Судьба, пока, была добра к нему, и до очередного отпуска оставался всего лишь один месяц. Предвидение Златы о ташкентской встрече в первые дни мая, однозначно не сбывалось, хотя Максим сделал всё от него зависящее, чтобы очередной отпуск начался именно в эти дни. Человек предполагает, а Бог располагает. По мнению командования отпуск Кольченко был положен лишь в июне, но калейдоскоп событий раскручивался всё быстрее и быстрее…

Пункт постоянной дислокации 66-й бригады и крупнейший на территории Пакистана центр подготовки моджахедов разделяли сто тридцать километров автотрассы и государственная граница – знаменитая линия Дюранда, возникшая в результате англо-афганских войн, в которых Великобритания пыталась расширить свою Британскую Индию. Вдоль этой линии располагалась зона традиционного проживания пуштунских племён. Дорога между афганским Джелалабадом и пакистанским Пешаваром была проложена по легендарному Хайберскому проходу, через пятидесятикилометровый перевал в горном массиве Гиндукуша, который ещё с доисторических времён связывал Афганистан с индийским субконтинентом. Со времён седой древности по нему передвигались богатые караваны, шедшие знаменитым Шёлковым путём. Большая часть Хайберского прохода расположена на территории Пакистана и тянется вдоль величественного хребта Сулеймана, мимо мечети Али Масджид к старому Джамруду. Этот длинный, извилистый путь через бесплодные места – один из самых известных и стратегически важных горных проходов в мире. В течение многих веков он и связывал, и разъединял народы и империи. Этой дорогой шли воины Дария Великого, Александра Македонского и Бабура – основателя империи Великих Моголов, шли дервиши и буддийские проповедники. Его использовали афганцы для совершения своих грабительских набегов на Индию. Хайберский проход овеян мифами и легендами, как никакой другой горный перевал на планете Земля.

Во времена господства Британской империи он играл ключевую роль в войнах с Афганистаном. Захватившие его англичане построили здесь несколько фортов, но, несмотря на это, и они были вынуждены откупаться от местных пуштунских племён, нападавших на британские конвои. Пакистанское правительство и по сей день контролирует лишь основную магистраль, а живущие здесь племена пуштунов проложили ещё одну дорогу через Хайберский проход, чуть в стороне от главного шоссе. Это позволило им беспрепятственно заниматься контрабандой всевозможных товаров – от опия и видеоприставок до оружия и боеприпасов.

Пешавар – город большой, даже по американским меркам. С севера его опоясывает полноводный Кабул, а со всех остальных сторон окружают бесчисленные поселения афганских беженцев. Это и немудрено, ведь он считается неофициальной столицей зоны пуштунских племён.

Новенький «Ланд Крузер» неторопливо бежал по серой ленте шоссе на юг в сторону посёлка Бадабер. Загорелая рука нажала кнопку включения магнитолы и из автомобильных динамиков донеслись ритмичные звуки рока. «Deep Purple», «Дым над водой». Нога водителя, лежащая на педали газа, дернулась в такт музыке, и машина побежала резвее.

Гражданин соединённых штатов Америки Антонио Нери ехал на работу. Работа эта ему была не по душе, но он добросовестно выполнял свои обязанности, потому что был ответственным человеком. Ему здесь не нравилось абсолютно всё: и природа, и окружавшие его люди, а ещё его ужасно раздражал убийственно жаркий климат этой страны. Он скучал по своей семье: жене, темпераментной красавице-итальянке Лючии, лишь изредка прилетавшей к нему на несколько дней, и двум сыновьям шести и четырёх лет. Все они остались в Кентукки, в Форт-Кемпбелле, в уютном домике, стоящем у подножия холма под старым раскидистым вязом. Антонио не мог бросить работу и вернуться в свой дом. Он был на службе. Да и вся его жизнь – сплошная служба.

Он родился в 1951 году, на Аляске, в семье второго лейтенанта американской армии. Его отец за долгие годы военной службы успел повоевать в Корее и во Вьетнаме, а закончил службу командиром бригады в прославленной 82-й воздушно-десантной дивизии, завершив прямой путь офицерской карьеры в звании бригадного генерала. Антонио без особого труда поступил в академию сухопутных войск. Закончив обучение в Вест Пойнте, он сразу же был откомандирован на сорокадневные, специальные курсы в Форт Брегг и по их окончанию, получив зелёный берет, убыл к месту службы в Кентукки, в пятую группу сил специального назначения.

Судьба перебрасывала молодого офицера из одной взрывоопасной точки земного шара в другую, словно горячую картошину из руки в руку. В 1978 году, после годичного обучения в центре специальных способов ведения войны имени Джона Кеннеди, он был зачислен в первый оперативный отряд специального назначения «Дельта», в его контртеррористическую пятую группу «Blue Lights», но после трагического провала операции «Орлиный коготь», затеянной ради спасения соотечественников, взятых в заложники иранцами, их группу расформировали.