Ленточка джелалабадской разведроты змейкой скользила по скалистому склону горного отрога, забираясь всё выше и выше. Каждый новый шаг давался тяжелее предыдущего. Едкий пот струйками стекал со лба, заливал глаза, сокращал и без того ничтожную видимость. От недостатка кислорода дыхание становилось всё более затруднённым, ведь воздух на высоте трёх тысяч метров был весьма разрежённым. А ещё Максима мучала жажда, но у разведчиков считалось дурным тоном пить, не закончив подъём, и он терпел. Новенькая фляжка, с горько-солёным на вкус отваром верблюжьей колючки, похлопывала по бедру, как бы напоминая, что она цела и невредима. Мол, цените нас, пока мы живы… Вспомнились события недельной давности, связанные и с самой целебной жидкостью, и с баклажкой, висящей на его солдатском ремне. Лейтенант улыбнулся.

Магическое Семиречье прокручивало на чёрном экране неба звёздную феерию немыслимой красоты, которую не увидишь на равнине. Вокруг всё было чужим и враждебным, но звёзды, висевшие над головой, были свои, до боли родные. Голубовато-белый Регул, золотисто-жёлтый Поларис, светло-изумрудный Мицар, оранжевый Арктур. Все четыре его звездочки, по две на погон.

Шёл восьмой месяц второй войны лейтенанта Кольченко. Крупные операции чередовались с непродолжительными рейдами. Тура-Бура, Сурхруд и Спингар сменялись Асмаром и Бар-Кандаем. Суруби, Мехтарлам и Улусвали-Алингар – Камой и Адой. Три мятежные провинции: Нангархар, Лагман, Кунар. Бригада металась по замкнутому кругу, как белка в колесе. Бесконечный спектакль в театре военных действий. В коротких промежутках между боевыми выходами, как в самом обычном театре, изредка случались антракты. Чаще всего – малые, но иногда, как и предсказывала Максиму его очаровательная волшебница, могли объявляться и большие антракты, в виде отпуска или командировки в Союз. На войне вся жизнь, от антракта до антракта…

К рассвету разведрота вышла на седловину, связывающую отрог с основным хребтом, и рассредоточилась на ней по фронту. Когда ночной мрак окончательно рассеялся, разведчики уже успели раствориться в расщелинах ближайших скал и выемках небольших уступов и приступили к наблюдению за раскинувшимся на дне широкого ущелья кишлаком Салау.

Тем временем две десантно-штурмовые роты начали спускаться по пологому склону в долину, а третья рота ушла вправо по гребню хребта, подковой окружающего долину. Левую оконечность этой каменной подковы контролировала разведрота, а для охраны перевала, через который прошли десантники, командиром батальона был оставлен гранатомётный взвод. Подразделения действовали чётко и слаженно: не доходя до населённого пункта метров триста, роты, разделившись на два потока, приступили к окружению Салау. Замкнув круг оцепления, живое кольцо начало сжиматься.

– Красиво идут, – тихо произнёс Максим и обернувшись к лежавшему за соседним камнем Виктору, спросил, – как думаешь, пустят в кишлак без боя?

– Похоже, что в Салау действительно никого нет, но бой обязательно будет. Никак только не могу понять, откуда начнут стрелять, – ответил ротный, не отрывая глаз от окуляров бинокля, – ты, на всякий случай, подготовь данные вон по тому узкому дефиле, ведущему в соседнюю долину.

– Я ещё вчера по карте подготовил данные для стрельбы по вероятным целям, это цель сто седьмая, – ответил ему лейтенант и, немного помолчав, добавил, – думаю, стрельбы не будет. Духи же не самоубийцы, понимают, что если мы оцепим ущелье, то деваться им будет некуда. Они, наверно, ещё с вечера ушли со всем своим барахлом и живностью.

– Не было ещё такого, чтобы они в Лагмане живое селение без боя сдали, – пробормотал себе под нос Казачёнок, и, словно в подтверждении его слов, из кишлака донеслись звуки завязавшейся перестрелки.

Сверху было трудно разобрать, где именно вспыхнул бой, так как десантники уже углубились внутрь населённого пункта, но ощущение было такое, что стрельба велась по всему периметру сжимавшегося кольца оцепления. Из наушников стоящей рядом с офицерами радиостанции, настроенной на частоту ДШБ, доносились переговоры десантников. Со слов командиров рот, численность душманов не превышала двух-трёх десятков, и солдаты уверенно теснили их к центральной части кишлака, но, к сожалению, появились первые раненые и два «двухсотых». Несмотря на завязавшийся бой, прочёсывание кишлака шло вполне успешно. Об этом свидетельствовали характерные звуки: длинная очередь из автомата, прошивающая по диагонали входную дверь, и секунд через пять глухой хлопок гранаты, разрывающейся внутри дома. Более деликатно и интеллигентно заходить в жилище пуштунов не позволял имеющийся с предыдущих операций горький опыт безвозвратных потерь.

Через десять минут перестрелка смолкла, и десантники, додавив сопротивляющегося противника, вышли в центр селения. Командир батальона доложил в штаб о результатах проведённой зачистки: ни оружия, ни боеприпасов в кишлаке не обнаружено, а оборонявшиеся душманы бесследно исчезли, словно сквозь землю провалились. Точнее, ушли под землю, в кяриз. Из штаба бригады поступило распоряжение – входы в кяриз найти и взорвать, раненых и убитых сосредоточить на северной окраине населённого пункта для дальнейшей эвакуации по воздуху. В пару МИ-8, готовящихся к вылету в Салау, загрузились сапёры с несколькими ящиками тротила.

Обманчивая тишина длилась не более десяти минут. Перестрелка возобновилась сразу в нескольких местах. Она была яростна и скоротечна, и через пару минут стрельба смолкла. Духи вновь нырнули в кяризы. Стало ясно, что десантники нарвались на банду так называемых «подземных партизан». Это было довольно неожиданно, так как в провинциях Лагман и Кунар кяризы встречались редко. Здесь, для нужд земледелия, хватало воды, бегущей с гор в виде рек и ручейков, а на засушливых участках сеяли мак, который практически не нуждался в орошении. Зато на юге провинции Нангархар, в Чёрных горах, в Сурхруде и в предгорьях Спингара подземных катакомбов было вполне достаточно, и бригаде уже доводилось иметь дело с духами из подземелья.

Поговаривали, что подземные водоводы, кяризы, афганцы начали рыть ещё со времён Александра Македонского. В степных и пустынных районах этой высушенной солнцем страны выжить можно только за счёт грунтовых вод. Из поколения в поколение крестьяне копали колодцы, порой глубиной до пятидесяти метров, соединяя их между собою подземными ходами. По ним сочилась живительная влага, сливаясь в тонкие ручейки, которые, выходя на поверхность, давали жизнь садам и виноградникам. Сами кяриз обычно невелики, но объединённые в систему, представляли из себя внушительные сооружения. В военных целях духи использовали это «метро» весьма умело. Они внезапно появлялись, наносили удар и вновь исчезали под землёй, чтобы выйти на поверхность в безопасном месте.

Халес и Нери наблюдали за происходящим в долине со своего наблюдательного пункта, расположенного с противоположной стороны от позиций разведчиков. Чуть ниже них, в зарослях колючего кустарника, находился один из входов в разветвлённую систему кяризов. Отсюда просматривался и кишлак, и отрог хребта, на котором закрепились разведчики, и дефиле перевала, занятое гранатомётным взводом. У ног Антонио стояла радиостанция, настроенная на бригадную частоту. Сквозь шипение и потрескивание эфира из наушников отчётливо доносилась русская речь.

– «Валдай», я «Заря». Загнал духов в кяризы. Обнаружил три входа. Забросал гранатами…. Я «Затвор», у меня – два входа… Я «Урал», сапёры заканчивают погрузку тротила. Вылет – минут через десять. Двухсотых и трёхсотых сосредоточьте на наименее опасной окраине. Температура воздуха перевалила за пятьдесят, вертушки уходят на базу.

– Господин Халес, через десять минут в воздухе появится пара МИ-8, их надо достойно встретить. Пора выносить пулемёты на поверхность, – Нери старался говорить очень разборчиво, но полевой командир, прекрасно знавший английский язык, без труда понимал его, – вертолёты доставят сапёров и тротил. Будут взрывать входные колодцы. Отправляйте своих людей к заранее оговоренным выходам, а внизу пусть остаются только дежурные расчёты.