А пока посидите в отдельной камере Лубянской тюрьмы. Ждите. Я распоряжусь, обед вам принесут.

Понимая, что встреча или, точнее, аудиенция у него окончилась, встал, привычно уже положил руки на спину, вежливо попрощался и выше, конвоируемый неведомо как появившимся нквдешником Вадимом.

Его попаданское пике до сих не выходит из критического выпада. А сможет ли он остановится, или его цель — три аршина земли?

Идти им по зданию оказалось на удивление мало — сначала по ярко освещенному, но безлюдному коридору, потом спустится по затемненной лестнице, и наконец пройти по почти темному коридору. После ярко освещенного кабинета наркома НКВД Н.И. Ежова и первому коридору, тоже неплохо снабженному лампочками Ильича, коридор, почему-то освещенный лишь одной маломощной лампочкой, выглядел именно так. Хотя, кошки, например, с этим бы поспорили. Но ведь Сергей Александрович был еще человек!

Впрочем, после этого темного отрезка пути снова пошли по новому освещенному коридору. Пусть не так ярко, но все же было очевидно, что он предназначен для людей, а не для ночных животных с их острым взглядом.

Здесь его конвоира Вадима сменил классический тюремный надзиратель. Рассмотреть на все же тусклом свете мельчайшие подробности своего нового тюремщика Сергей не успел. Его камера с открытой дверью оказалась вдруг перед ним. Все, можно отдохнуть!

Нуте-с, внутренняя тюрьма ВЧК-ОГПУ-НКВД для особо важных для власти узников. Здравствуйте, милдрузья! Растем, однако, из простых арестованных в особо важные вырос. Хотя чего уж тут радоваться. Лишь бы не разложили по косточкам ненароком в ходе такой «успешной» карьеры. А то ведь у нас и так можно.

Впрочем, и надзиратель тут же показал, что и здесь все будет непросто, что тюрьма это никак не санаторий.

— Спать разрешается только ночью, с 22.00 до 6.00. Днем находиться на кровати категорически воспрещается! — сообщил спокойный металлический голос жесткий местный распорядок.

Тюрьма, где как бы нечаянно проводили следствие, били и допрашивали, а потом, в скорости, нередко ничего и не узнав, судили и приговаривали к расстрелу, в лучшем случае к максимальному сроку наказания (к этому времени — 10 лет), оказалась в прошлом.

На день (ночь) сегодняшний — знаменитый зловещий тюремный порядок Лубянки. Сергей Логинович, влетев «по-попадански» в СССР 1937 года, сначала познал порядки обычной линейной тюрьмы, куда сейчас гнали большой толпой арестантов и был соответственный уровень организации. Как всегда в нашей стране, в шуме и в гвалте, при минимуме налаженности.

Теперь попаданец должен был познакомиться с уже образцовым тюремным уровнем, когда узник встречался только с тюремщиком и еще следователем (следователями, если он был настолько важен). И уж, конечно, никак не мог пообщаться ненароком с «коллегами» заключенными. Орднунг!

По инерции влетев в свое помещение и подождав, когда дверь защелкнется на замок, Сергей с некоторым даже любопытством огляделся. Теперь это его новая «квартира» и как бы не последняя. Тут с этим делом легко, генеральный комиссар госбезопасности Н.И. Ежов сообщил об этом прямым текстом. Может даже в эти же сутки расстреляют, но, скорее всего, в последующую ночь. А пока обустраиваемся!

Одноместная камера была сравнительно небольшой — несколько шагов вдоль и вдвое меньше поперек. А и то, для занятия физкультурой помещение не было предназначено. Не фиг тут жировать! Зато в камере была настоящая койка. Пусть простенькое железное, обычное тюремное одноместное спальное место. Но ведь было. Радоваться такой койке был настоящий нищий, так ведь по объему имущества арестант им и был!

Только после нахождения суток с минимумом на полу, когда единственной вещью мобилировки был скромненький пиджак 1930-х годов, оставленный от реципиента, понимаешь, как это здорово. Койка же! И матрас, пусть и очень тощий и явно древний. И простынка на него тут явно отсутствовала, как вещь. Зато было шерстяное одеяло, хоть тоже тощее и, видимо, не раз штопанное, может еще подогнанное сюда от щедрот императорского казначейства.

На это, однако, педантичное сознание возразило, что эта тюрьма, как таковая, появилась только с Советской властью и поэтому царские интенданты здесь не при чем. Впрочем, постельные принадлежности могли переехать из царских органов снабжения и через посредников, те же красногвардейские казармы. Во всяком случае, было одеяло старое и потрепанное временем, но, тем не менее, еще существовавшее. И, видимо, относительное теплое.

И подушка! Скорее всего, ватная и снова тонкая, держащая голову на высоте подзаголовка лишь условно. Но и она существующая и не только в сознании.

Интересно, а который сейчас час? В кабинете у приснопамятного наркома было, кажется около трех часов, когда его выводили. Тогда, как это не странно было, спать не хотелось. Нервы, видимо.

Ну а сейчас уже где-то четыре — половина пятого. До побудки в шесть часов оставалось почти ничего, но надо хоть немного постараться поспать. Днем-то для пользования постель строго заказана, как сказал надзиратель.

Да и в тюремной литературе, читанной еще в XXI веке, подробно описывался строгий порядок Лубянки и его жестокие работники. Как говорится, это вам не то. Как и положено, днем надо бодрствовать, ночью спать. И если ночью по каким-либо причинам поспать не удалось, днем все равно спать нельзя.

Так что спим! Как есть в одежде, нырнул в кровать и… почти час ворочался, скрепя пружинами. Уснуть удалось только ближе к шести. Много он поспал — десять минут, двадцать? А потом наступил «день» и неумолимый надзиратель поднял его с кровати. Не положено, скаженно же!

А положено ему, оказывается, в это ранее время оправляться и умываться, готовясь к завтраку. Во как! Это вам не прежняя тюрьма, где кое-как помоешься питьевой водой, полученной для внутреннего употребления, и ждешь, пока рак на горе свистнет.

А тут Лубянка, где, между прочим, уже есть признаки цивилизации ХХ века — водопровод и канализация. Правда, сказав А, государство замерло, остановившись на это моменте. То ли посчитали, что много для арестантов фаянсовых умывальников и унитазов. А, может, просто чиновников самих арестовали, это же сталинская эпоха!

В общем, умывальник в камере наличествовал, но был, как и тут и положено в стройном ряду мебели, древним и ветхом. Причем, по форме и по особенностям металла, попаданцу Сергею как бы и показалось, что он был сделан еще в XIX веке. И все бы нечего, но ржавчина и почему-то прозелень (где здесь медь?) делало внешний вид очень неряшливым и очень неприличным. А еще дурной запах. Толи вырвало в умывальник какого-то узника в сто лет в обед, и эта рвота потихоньку высохла, а потом по частям отмокала, как умоется новый посетитель. Или просто мышь подохла и теперь разлагается.

И ведь, с другой стороны, чувствовалось — умывальник периодически моют и чистят. Все заметные части его блестели, даже сверкали, а терпкий дух какой-то рвоты частично перебивался карболкой. Но при этом в итоге создавался такой комбинированный тошнотворный запах, что даже Сергей Логинович, уж насколько он был терпелив и покоен к таким гадостям, едва не потерял остатки пищи в желудке, пока мыл лицо и руки.

К арестованным, между прочим, и в дальнейшем подходили с заботой. В встроенной мыльнице умывальника находился небольшой обмылок хозяйственного мыла, показывающий все теплоту тюремной администрации к невольным посетителям. То есть, если они могут быть расстрелянными, то пусть, на все божья воля и генерального прокурора. Но болеть и еще умереть от простуды и от заразы узники не имеют права!

Что же, он не против. Попаданец только теперь, после суток пребывания, познакомился со здешним парфюмом. Ну что сказать, так особо не матерясь? Хозяйственное мыло 1930-х лет — это была такое «чудо» советской промышленности, что не только бактерии, он сам, кажется, готов сдохнуть от резкого химического запаха.

Только не надо в скепсисе корчить свои моськи при этих словах. Сергей Логинович не был критиком советского прошлого, но мыло бы ему следовало выдать получше. А то помыл кожу лица и рук и такое чувство, что ободрал ее наждаком. Аж полностью проснулся! Это, разумеется, хорошо, но кожу во многим местам больно. Ладно хоть, как предчувствовал, глаза крепко закрыл во время процесса умывания. А то бы зрения лишился на фиг!