Естественно, я приписывала все это великолепие только в заслугу папе. Без него было так плохо и так хорошо стало с ним! Вечерами он занимался с нами. Мне читал вслух. Я и сама умела бегло читать, но в этих чтениях было ценно не само чтение, а внимание отца ко мне. С Юрой они вечно что-то конструировали, мастерили, улучшая наш быт. Сложа руки отец никогда не сидел. Мама основательно занялась вязанием носков и отец, когда было время, помогал и ей в этом деле. Жизнь вошла в нормальную колею. У отца гражданской одежды почти не было, и он еще очень долго ходил в офицерском обмундировании, но без погон, конечно.

Прошла зима, пролетело лето и, наконец-то, пришло время мне идти в школу. Моя крестная тетя Фея купила мне кашемировую форму и портфель, родители – все остальное. Первого сентября я с папой отправилась в первый класс Первой Железнодорожной школы. Эта школа и сейчас есть. Тогда улица, на которой стояла школа называлась улицей Ленина, а теперь стала Советской. Она идет от нынешнего проспекта Ленина (бывшей улицы Спартака) до вокзала.

По дороге в школу папа держал меня за руку и нес портфель. Я шла счастливая и гордая, ведь редко у кого из моих сверстников был папа, а у меня был, да такой большой, красивый, в форме – загляденье!

Начались учебные будни, и скоро пришло горькое разочарование. В школе было скучно и неинтересно. Единственное, что еще осталось освоить, было письмо. Печатные буквы я писала еще до школы, а вот прописные давались нелегко. Полгода мы писали карандашом в трёхлинеечных тетрадях. Таких уже больше нет. Современных детей не учат красиво писать. Сейчас считают, что достаточно уметь накарябать слегка понятные буковки, а уж все остальное можно напечатать на клавиатуре и оформить любым даже самым мудреным и красивым шрифтом.

Полгода, а может и весь год мы изучали букварь. Было невыносимо скучно читать в школе «Мама мыла раму, рама мыла маму», ведь дома я уже читала «Пионерскую Правду», или складывать одно яблоко с двумя, в то время, когда я уже легко складывала-вычитала в уме двузначные числа и знала наизусть таблицу умножения. Поэтому я в школе училась спустя рукава. Носила в школу художественные книжки и втихаря читала их из-под парты. Учительница, конечно, видела мои нарушения дисциплины, но пока делала вид, что не замечала. Но однажды все-таки озлилась на меня. Она вызвала меня к доске, а я, увлеченная «Черной курицей», не услышала ее приказа. Учительница отобрала у меня книжку и поставила за урок двойку. Почему-то и книжку она не вернула, видимо сохранив вещественное доказательство на случай разборок с родителями. После того конфликта я невзлюбила училку! Возможно, она и понимала, что поступила непедагогично, но в тот момент ее самолюбие было уязвлено тем, что какая-то мелочь не слушает ее с открытым ртом (как это было модно показывать в кино про школу), а занимается черт знает чем! Учительница, боясь уронить свой авторитет в глазах других учеников, даже спустя время не делала шагов навстречу, а я считала, что меня обидели незаслуженно. Поэтому нелюбовь была взаимной.

По-моему, учительница «первая моя» вообще никого из детей не любила. Ученики боялись ее как огня, зато дисциплина в классе была железная! Я так завидовала ребятам, которые иногда болели и могли не ходить в школу. Хотя бы просто, чтобы не видеть ее! Но я не болела и не пропустила ни одного дня.

Несмотря на такие трудности во взаимопонимании с педагогом, присутствия духа я не теряла и попросилась на новогоднем утреннике прочитать басню «Стрекоза и Муравей». Объяснила свое желание наличием уже готового костюма. Но это предложение не прошло у нашей «Железной леди», которая нам сказала, что басня была «не по теме» в первом классе. Тогда мы еще с одной девочкой придумали коротенькую песенку и танец «Мы белые снежинки».

Дома Клара из марли и бинтов соорудила мне костюмчик. Моей напарнице тоже сшили "снежинку", и мы выступили. Был бурный успех у приглашенной на утренник публики!

Вот тогда у меня впервые проявилась способность к стихосложению и в дальнейшем, когда я училась уже в Первой Городской школе, я сочиняла стихи, а учительница Елена Матвеевна всемерно поощряла юную поэтессу, помогая и исправляя огрехи. Иногда она отправляла меня выступать даже на вечерах старшеклассников. Эпиграфы к писавшимся на уроках изложениям и сочинениям я тоже по-быстрому сочиняла сама, не указывая автора. Обычно все проходило гладко. Ведь обычно для эпиграфа нужно было вспомнить чью-то цитату, но ничего подходящего на память не приходило. Вот я и сочиняла что-нибудь тематическое.

Этим способом я воспользовалась и на выпускных экзаменах, и на приемных в институт (все равно не поступила, но хоть за сочинение получила «отлично»!)

Через некоторое время в школе интерес к стихоплётству у меня угас и я занялась балетом. Но об этом немного позже.

Первый класс я закончила хорошо. Четверка была только по письму. Грамоту мне не дали, да я и не горевала, ожидая куда больше четверок. К этому времени я уже училась в другой школе, в 68-й, в которую весь наш класс перевели из-за перегруженности Первой Железнодорожной. В Первой школе я поступила в 1-9 класс. Именно так «Первый тире Девять». Тогда классы нумеровали не буквами, а порядковыми номерами. То есть, в школе первых классов было как минимум девять!

Дорога в новую школу и домой стала намного длинней и занимала почти сорок минут пешком. Наша учительница тоже перешла с нами на работу в новую школу. Может, она была сильно огорчена переводом, а может на войне мужа потеряла, но она была всегда какой-то суровой, неулыбчивой, какой-то отстраненной и часто вымещала свое недовольство жизнью на нас мелких.

Но наконец, слава Богу, все закончилось. На заключительное родительское собрание вместо родителей, которые в этот день работали, я привела брата Юру. Он уже закончил пятый класс, был серьезным и ответственным мальчиком. Ему и отдали мой «аттестат» с пятерками и без каких-либо комментариев.

Последний день у нас, первоклашек, был 19-го мая. Был теплый солнечный счастливый день. Наконец-то наступили летние каникулы, впереди целое лето – красота! Домой я не бежала – летела как на крыльях!

Возле дома сидел соседский пацан Борька Пушкарев (кстати, дальний родственник). Он подобрал где-то возле молокозавода маленького хорошенького щенка. Мать выгнала Борьку из дома вместе со щенком, и он ждал меня возле ворот в надежде, что мои родители окажутся больше расположены к наличию собаки в доме.

– Возьмешь?

– Конечно!

Нашей Динки уже не было, и родители позволили мне взять щенка. Он был еще совсем кроха и даже лаять не умел, зато мне стал настоящим подарком и хорошим другом на несколько лет.

Летом случилось новое интересное событие.

Моя крестная Леля купила дом в центре города! И по доброте душевной пригласила нашу семью разделить с ней новое просторное жилье. К деталям появления дома я перейду немного позже, а пока уделю внимание собственно Леле.

Почему-то все сестры считали её немного слабоумной, что-ли. Но я в дальнейшем убедилась, что это совсем не так. Мнимое слабоумие скорее всего было следствием обычной женской зависти. Леля была доброй, простодушной, обаятельной женщиной. Из всех сестер только она была высокой. Все полутораметровые пигалицы, а она под метр-семьдесят! Ох уж как они ей завидовали по этому поводу! У Лели была прекрасная фигура и красивое лицо. Был только один недостаток – редкие волосы. Но она умела так их уложить, что выглядела отлично!

Жизнь у Лели сложилась не очень. Она вышла замуж за взрослого уже мужчину с двумя почти взрослыми сыновьями. Он работал машинистом паровоза. Жили они в согласии, но через несколько лет он погиб на работе. Сыновья разъехались, и Леля осталась одна на всю оставшуюся жизнь. Своих детей она так и не родила. Жила в комнате в полуподвальном помещении в доме по улице Труда. Окна комнаты выходили прямо на тротуар и были почти вровень с асфальтом. На широченном подоконнике можно было бы спать, если бы не дуло. У Лели там стояли горшки с живыми цветами, отчего серый асфальт за стеклом не казался таким уж беспросветно серым.