В этот вечер все рано разошлись спать. Все, кроме Роула. Он успел застать возвращение Энни, которая опасливо глянула на него и быстро прошмыгнула в ванну.

«Учёба ещё не началась, а она уже где-то шатается», – с раздражением отметил её приход Роул. Он бы тоже с удовольствием прогулялся вместо того, чтобы полдня заполнять эти клятые журналы.

Энни, которая специально дожидалась, когда все уснут, чтобы самой спокойно лечь, немного расстроилась, что застала Роула, но рассудила, что командир это не так плохо, как если бы в гостиной сидела очень эмоциональная Джина или, хуже всего, Нор. Неприязнь Роула не задела её – она не была по-настоящему злой. Привычный фон для эмпата.

Она, конечно, справится и с присутствием остальных, но сегодня, когда она была расстроена, это бы её вконец измотало. А нужно было набраться сил для завтрашнего дня.

Джина в своей постели на нижнем ярусе тихонько похрапывала. Энни забралась наверх, стараясь не шуметь, укрылась колючим шерстяным одеялом, поудобнее подбила куцую подушку, покрутилась на жёстком матрасе.

О Первые, как же хорошо. Сытная еда. Постель. Тепло. Крысы не бегают. Когда все спят – такая чудесная тишина. Чужие чувства не исчезают, но притухают, и не нужно прилагать дополнительных усилий, чтобы понять, где своё. Перед тем как заснуть, её угасающее сознание зацепилось за светлую ниточку чужого сна – доброго, радостного. Она позволила себе прислушаться к ней и заснула с блаженной улыбкой.

Лисёнок был счастлив как никогда. Первая взрослая охота! Ещё бы, он же старший. Ух как он потом расскажет всё сёстрам!

Легко быть храбрым, когда идёшь с матерью, и впереди неизменно маячит кончик её хвоста. Легко быть храбрым, когда ловишь зазевавшуюся птицу и чувствуешь, как она бьётся и дрожит в твоих зубах. Когда мама рядом, можно расхрабриться и отбежать подальше. И даже не страшно выглянуть на шум чьих-то незнакомых шагов.

Конечно, он знал, какими бывают люди. Лисёнок и сам мог принимать их обличье. Правда, часто у него это получалось непроизвольно, но он ведь ещё маленький. Золотой ветер подарил лесному народу вторую шкуру много-много солнц назад.

То, что перед ним человек, лисёнок понял сразу. Ни один лис не сел бы верхом на такого странного безрогого оленя с длинным хвостом. Второе существо было человеком только наполовину, а снизу всё тот же олень. Рядом с чужаками крутились существа, похожие на волков.

Ветер задул в сторону лисёнка, настойчиво толкая его прочь отсюда и унося его запах подальше от людей и их зверей. Ветер – друг на их земле.

Ему нужно было возвращаться сразу, как только он увидел чужаков, а не рассматривать их, затаившись в траве. Тихонько пробраться к ближайшей тропе домой и бежать без оглядки. Мать большая и сильная, она не даст себя в обиду. Но он медлил, и ветер сердито потрепал его за хвост. Ему всё ещё не было страшно.

Собаки залаяли и бросились вперёд. Человек на своём олене и его спутник побежали. Лисёнок поспешил к деревьям, услужливо прикрывших его ветвями. До чуткого слуха донеслись крики людей и рычание. И в этот момент ему стало страшно. Они охотятся на неё! А если мать не уйдёт? А если…?

Он не пошёл домой один. Не мог ничего сделать, но и просто так уйти без мамы казалось неправильным. Как жаль, что он ещё такой маленький и ничего не умеет. Он мог бы наслать на охотников морок из самых страшных зверей своей земли и обратить их бегство. Он мог бы приказать огню забрать их воздух. Он не мог ничего. Мог только ждать, спрятавшись за деревом в двух прыжках от тропы. Лисёнок поменял шкуру и досадовал, что не способен обернуться назад. Стоять на двух ногах вместо четырёх так сложно, да и слух с обонянием становятся заметно хуже. Даже собственный облик был ему пока не подвластен!

Он почуял кровь и понял, что мать ранена. Но она была уже так близко, почти добралась. Ещё немного, и они уйдут отсюда вместе.

Потом лисёнок услышал мать. Они не общались голосами – только напрямую из сердца к сердцу.

«Уходи».

Тот, что слез с оленя, поднял острую палку и замахнулся.

«Пусть золотой ветер овеет тебя своим дыханием. Пусть этот зверь будет проклят».

Несколько ударов сердца. Несколько пропущенных вдохов. Ветер зашептал ему на ухо что-то тревожное и утешительное одновременно, обнял своими туманными руками.

В груди стало холодно, захотелось кричать, но воздуха не хватило.

Счастье обернулось кошмаром.

Здесь больше нельзя было оставаться. В полной растерянности он сделал шажок назад. Под неуклюжей ногой предательски треснула ветка, человек обернулся на звук. Прятаться не имело смысла, два прыжка – и он уже побежит по тропе, где его не догнать. Но человеческая шкура мешала, и лисёнок напряг все силы, чтобы перекинуться в нормальный облик. Сердце ликовало, когда он почувствовал, что у него получается, а чёрные лапки вот-вот коснутся сияющей дорожки. Его прыжок, как и сон, оборвался.

Лисёнок открыл глаза и зажмурился от солнца, ослепившего его прежде чем окончательно скрыться за горизонтом. Подходил к концу второй день заточения.

Равнодушный ветер слегка взъерошил шёрстку и принёс с собой запах, заставивший его ощетиниться по-настоящему. Из-за сетки вольера на него смотрел светловолосый охотник. Шагов его лисёнок не услышал, значит стоял он здесь долго и неподвижно, прислонившись плечом к одной из опор.

***

Энни в смятении открыла глаза. Что это за существо, глазами которого она сейчас смотрела на мир? Маленький испуганный… кто? Ребёнок, пожалуй. Она смутно понимала его мысли, хоть и видела мир из его сердца. Как будто они говорили на разных языках, хоть и очень похожих. Энни слышала разговоры, о том, что близость Пустоши иногда искажает магию. Может ли такое быть, что это касается её ментальных способностей тоже? Или это просто случайная фантазия перегруженного мозга?

Энни аккуратно спустилась – Джина ещё спала. Выглянула в гостиную – до подъёма оставалось полчаса. Рассудив, что уснуть вряд ли удастся, она отправилась приводить себя в порядок.

В соседней комнате судорожно вздохнул Лас и стиснул зубы, сдерживая боль в груди. Он так привык прятать её, что даже во сне не издал ни звука.

Нор открыл глаза и лежал, разглядывая потолок. Прислушался. Друг задышал ровнее.

«Фантомные боли, – смутно пояснил мастер Феб, когда с Ласом это случилось впервые, – конфликт магии, я не смогу здесь помочь». Нор вспомнил выражение лица мага. Тогда он не понял. Наверное, не захотел понять. Укоризненный взгляд, адресованный ему.

Нор ожидал чего-то подобного здесь, вблизи Пустоши. Она уже действовала на Ласа. Боль усиливалась – это и без слов было ясно.

«Это ненадолго, – утешал себя Нор. – Скоро я всё исправлю, немного потерпеть».

Энни, уже собранная, сидела в общей гостиной, разложив перед собой книги. Письменные принадлежности лежали в простенькой сумке через плечо, также выданной школой.

В комнате мальчишек завозились, и Энни стало немного легче. Лас был как будто расстроен, но эта эмоция не была тяжёлой. Она с удивлением отметила, что он в целом был для её восприятия легче и приятнее. Вчера она не вслушивалась в него специально, и сейчас поняла, что на фоне остальных даже не обратила на него внимания.

«Подслушивать нехорошо», – некстати вспомнились слова Нора.

Людям неприятно, когда их читают вот так, словно открытую книгу. Энни хорошо это знала, иначе какая ещё у них может быть причина её не любить и бояться? Но ведь и не её вина, что ей не нужно даже прилагать усилий, чтобы прочитать их всех.

Ей всё-таки стало немного стыдно. Одно дело, когда ты не контролируешь свой дар, другое – специально прислушиваешься. Она спешно сложила книги в сумку и вышла в коридор. Корпус просыпался.

Лучше она подождёт у входа в столовую.