Отчаянно нуждаясь в продовольствии для многотысячного войска, Антигон решился на рискованный переход через пустыню. Ему почти удалось застать Эвмена и сатрапов врасплох. Узнав о его приближении, они не успевали собрать свои силы. Но кардиец смог избежать и этой ловушки, он обманул разведчиков Антигона, подставил им в ночи ложный лагерь и выиграл время. Он и битву почти выиграл. Последнюю свою битву…
Что с ним делать теперь? Этот вопрос не давал Антигону покоя. Вместо торжества победителя тяжкие думы. Словно злой червь жрёт изнутри. Отпустить Эвмена? Нет, невозможно. Он не отступит. Препятствия и ненависть македонян только придадут ему сил. Он всё преодолеет и придётся драться с ним снова и снова. Переманить на свою сторону? Бесполезно. Антигон пытался. Тогда, под стенами Норы он даже посылал к нему Иеронима, который перед тем угодил к нему в руки. Предварительно залил земляку архиграмматика уши сладкими речами. Обласкал и осыпал почестями, дабы тот увидел, «что Антигону служить так же естественно, как дышать».
Иероним помог составить текст присяги, к которой Антигон надеялся привести Эвмена в обмен на освобождение. Текст вышел мудрёным. Вроде бы присяга приносилась царю, и кардийцу не пришлось бы идти против совести (на что и был расчёт). Но если вчитаться как следует — присягнуть предлагалось Антигону.
Эвмен, конечно, уловку раскусил. Текст поменял и обвёл вокруг пальца стратегов, которых Циклоп оставил вместо себя сторожить Нору. Дурни в новой присяге не увидели подвоха и кардийца выпустили. А тот, оказавшись на свободе, указал им на то, что по произнесённым речам это не он, а Циклоп обязан ему подчиниться. И был таков.
Антигон усмехнулся, поднёс к глазам давно опустевшую чашу. Повертел, разглядывая чеканку. Как он орал тогда на своих болванов, и как потом хохотал, восхищаясь кардийцем. Поистине, Одиссей был бы посрамлен.
И вот этот человек станет ему служить, изменит себе? Нет, никогда этого не будет.
В тексте присяги Эвмен упомянул Геракла. Фраза была очень хитро завёрнута, и на первый взгляд там подразумевался сын Зевса, но перечитав текст не один раз, Антигон заподозрил неладное. Он вспомнил про сына Барсины. Он не слышал о нём уже восемь лет. Тогда, в Вавилоне предложение Неарха не поддержали, а через два года на совете в Трипарадисе о мальчишке уже и не вспоминали.
Похоже, мальчишка жив, кардиец его спрятал. Ради него он воюет.
Сын предлагал держать Эвмена в почётном плену. Антигон обдумал и это.
Верный Ономарх, один из ближайших доверенных, ловкий и надёжный человек, пригодный к любым, даже самым деликатным поручениям, спросил, как охранять пленника.
— Как льва, — последовал ответ.
Можно ли удержать льва, посадив на собачью цепь?
Антигон поставил чашу на застеленную коврами землю, потянулся к раскладному столику, заваленному папирусами, и взял один их них. Развернул, пробежал глазами по строчкам.
Здесь были списки захваченных у кардийца трофеев, людей, лошадей и слонов. Поимённый перечень одних только младших командиров, декадархов, синтагматархов, поражал своей внушительностью. Но можно ли доверять этим людям? Пленным сатрапам, присягнувшим вчера победителю, точно нельзя. Эвдама, сатрапа Индии, захваченного во время битвы слонов, Антигон сразу же казнил, отомстил за давнюю обиду. Но остальных пощадил. Посмотрят на судьбу Эвдама и сделают выводы. Полезный урок. Они ещё пригодятся. Как и их люди.
За пологом послышался шорох.
— Кто там? — спросил Антигон.
Вошёл раб-постельничий.
— Господин, тебя хочет видеть твой сын.
— Пусть войдёт.
Антигон грустно усмехнулся. Деметрий всегда входил к нему без доклада стражи, в любое время, но сейчас, когда в лагере несколько тысяч бывших врагов, следовало принять меры предосторожности.
— А ты кликни Ономарха и пусть он приведёт Сибиртия.
Раб поклонился и исчез.
Деметрий вошёл, вернее ворвался в покои и с ходу принялся извергать молнии.
— Отец, это бесчестно! Это недостойно! Мне ненавистна сама мысль, что весь наш род навеки будет заклеймён позором из-за твоего деяния!
— Я отдал приказ к выступлению на рассвете, — спокойно сказал Антигон, — тебе сообщили?
— Ты меня не слышишь?!
— Прекрасно слышу. Хотя я и стар, но от глухоты оградили меня боги. И я, пока ещё твой военачальник, задал вопрос — тебе сообщили о моём решении?
— Да, стратег, — вытянулся в струну Деметрий, — твоё приказание будет исполнено.
— Остыл немного? Хорошо. А то ты сейчас словно Зевс во гневе, — голос Циклопа был сух и спокоен, ни одной ноткой он не выдавал далеко не ровное течение мыслей полководца, — видно мне надлежит довольствоваться тем, что ты употребил слово «деяние», хотя весь твой облик однозначно кричит — «злодеяние». И на том спасибо, сын.
Деметрий поджал губы и чуть потупил взгляд.
— Прости меня, отец. Я вышел из себя, догадавшись о твоём втором решении, которое ты не счёл нужным мне сообщить. Ты решил заморить Эвмена голодом? К чему эти мучения? Не милосерднее ли просто казнить? Хотя сама мысль об этом разрывает мне сердце.
— Я вижу. Перед тобой тут был Неарх. Едва не на коленях умолял пощадить Эвмена. По старой дружбе. Во всём войске только двое вас и сыскалось, заступников. А всё прочие жаждут крови и мести. «Он убил Кратера! Казни его, Антигон! Отомсти!»
— Он не убивал Кратера, — сказал Деметрий, — ты прекрасно это знаешь. Кратер пал в честном бою. Победа над столь достойным полководцем лишь добавила Эвмену славы. А вот нам его кровь принесёт одно только бесчестье.
— Ты ещё очень молод, сын, — покачал головой Антигон, — и очень похож на Александра. Тот тоже поначалу хотел понравиться всем. Хотя с первого дня царствования руки его уже были по локоть в крови.
— Спасибо и на том, не назвал его своим привычным словечком — «сынок упырихи», — сквозь сжатые зубы проговорил Деметрий.
— Да потому что так оно и есть, кривись, не кривись. Пока эта мстительная тварь жива, и за тридевять земель нельзя ощущать себя в безопасности. А что до Кратера… Верно, кардиец тогда всех нас удивил, мало не показалось. Какой-то грамматик взял и одолел самого доблестного, самого способного полководца. Тебе, понятное дело, привиделось в том славное деяние, а вот македонянам почему-то нет. Все любили Кратера.
— Любили… Любили, да. Но если бы не твои шептуны, которые взбаламутили всех, никто бы не стал бросаться этим словами — «враг государства». Селевк подло убил Пердикку, избранного всеми регента — ты на это и слова не сказал. А Эвмен победил в честном бою, но он враг государства. Ещё бы, ведь он чужак, а Селевк — «свой сукин сын».
— Это называется — «политика». Ты с малолетства выучен быть воином и полководцем, но сие тонкое искусство тебе ещё предстоит постичь.
— Искусство лжи, — скривился Деметрий.
Антигон усмехнулся.
— Меня всегда восхищала твоя прямота. Люди непременно пойдут за тобой, такой вождь приглянется каждому. Таким был, вернее, таким казался нам всем Александр. Знаешь, когда я говорил с теми, кто неотлучно находился подле него все двенадцать лет его царствования, то видел — пелена спала с их глаз только после его смерти. А мне из Фригии довелось разглядеть куда больше, хотя я и крив на один глаз.
Деметрий не ответил. Некоторое время оба молчали, потом юноша спросил:
— Ты знаешь, что там снаружи кричит Антиген?
— Знаю.
— Мы с Неархом просим тебя. Допустим, Неарх тебе никто, но я-то твой сын. И я тебя прошу. Нет, умоляю. Хочешь, на колени встану?
— Если и правда встанешь, я тебя отхожу палкой по спине, как в детстве, когда ты воровал сласти.
Деметрий и ухом не повёл.
— Мы тебя просим пощадить Эвмена. Антиген не просит. Он требует убить его! Он требует! Он, видите ли, оскорблён тем, что Эвмен всё ещё жив!
— Этот бешеный шакал совершенно потерял берега, — кивнул Антигон, — думает, если оставил за собой поле, так уже самого Зевса за яйца схватил. Ничего, его черёд тоже придёт.