— Не дёргайся, парень.

Гетайр попытался встать, но Тевтам от всей души пнул его в живот. Дыхание перехватило. Какие-то мгновения Антенор даже ничего не слышал и не видел. Когда же боль чуть-чуть отпустила, донёсся голос Антигена:

— Мы слово сдержали. Теперь ваш черёд.

— Своё вы получите сполна, — сказал Никанор и приказал, — вяжите его.

Антенор ткнулся лицом в мёрзлую землю и глухо застонал.

Три дня спустя

Этот огромный шатёр, окрашенный пурпуром, расшитый золотыми нитями, разделённый внутри на четыре помещения, стоил баснословных денег. Всей казны царя Александра, имевшейся у него в ту пору, когда он только-только переправился в Азию, хватило бы всего на четыре таких шатра. Соткан он был вскоре после возвращения Александра из Индии и при жизни царь мало успел им воспользоваться. Зато с лихвой восполнил сей пробел после смерти.

Вышло так, что Эвмен, из-за предательства потерпевший поражение от Антигона в Каппадокии, много месяцев осаждённый с горсткой людей в горной крепости Нора, вырвался из окружения, но остался без войска. Тогда он отправился в Киликию, где стояли аргираспиды, охраняя царские сокровища. Кардиец смог убедить их присоединиться к нему. Это удалось сделать с большим трудом, ибо «Серебряные щиты» не желали подчиняться никому, а уж тем более эллину, бывшему архиграмматику.

Дабы завоевать их расположение, Эвмен и придумал взять из сокровищницы этот дорогой шатёр, царский трон и диадему. Шатёр всегда устанавливался посреди лагеря. Возле него на рассвете каждый раз совершались воскурения ладаном — жертвы богу Александру.

В шатре проводились советы командиров. Эвмен уверял всех, что царь незримо присутствует здесь. Якобы видел вещий сон. Себя кардиец никоим образом не выделял, не претендовал на роль командующего. Решения совета объявлялись от имени Александра. Аргираспидам это нравилось. Исполненные благоговения, они сами не заметили, как преодолели неприязнь к «эллину-выскочке». Он вкладывал в их головы решения, нужные ему.

Вот и получилось так, что все считали, будто на следующий день после битвы при Габиене царский шатёр сменил хозяина не во второй, а в первый раз. Теперь здесь разместились покои победителя.

Высокий крепко сложенный старик, левый глаз которого был закрыт чёрной повязкой, неподвижно сидел на заваленном звериными шкурами раскладном походном ложе. Немигающий взор его был направлен на узкий язычок пламени масляной лампы, пляска которого рождала на полотняных стенах причудливую игру света и тени.

Снаружи завывал ветер, но во внутренних помещениях царского шатра его злая сила почти не ощущалась. Даже звуки сюда почти не проникали, лишь приглушённое конское ржание да редкий рёв слонов, которые беспокоились из-за непогоды и малого количества выдаваемой им воды.

В лежащей на колене расслабленной кисти старика покачивалась серебряная чаша с несколькими каплями вина на дне. Старик не был пьян, хотя, боги свидетели, очень хотел бы сейчас сбежать от неприятных дум, терзавших его душу вот уже третий день.

Антигон Одноглазый, сатрап Великой Фригии, называемый недоброжелателями Циклопом, не мог решить, как поступить с самым опасным из своих многочисленных врагов.

Всё изрядно упростилось бы, относись он к Эвмену, именно как к врагу. Врага следует прикончить и вся недолга. С кардийцем Циклоп так поступить не спешил. Причиной была приязнь и большое уважение, которое он питал к этому человеку.

Да, приязнь. Многие соратники Циклопа изрядно удивились бы, если бы им открыли такое.

Несколько раз судьба сводила их на поле боя и каждый раз Антигон всем своим нутром чувствовал, насколько кардиец превосходит его. Если и удавалось его одолеть, то только путём измены, как и сейчас, когда он, наконец, попал в руки Антигона.

После смерти Александра, когда его ближайшие соратники принялись делить взятое мечом огромное царство, архиграмматик присоединился к Пердикке, которого на совете телохранителей и военачальников единогласно избрали регентом.

Новоиспечённые сатрапы осваивались в отхваченных владениях, ревниво поглядывали на соседей, а Эвмен и Пердикка из кожи вон лезли, чтобы удержать государство от распада.

Арридея женили на Адее-Эвридике, его племяннице, дочери Кинаны, старшей из детей Филиппа Македонского. Многие надеялись, что Эвридике удастся забеременеть и род Аргеадов продолжиться, но этого так и не произошло. Эвридика ненавидела слабоумного мужа и не очень-то горела желанием ложиться под него, хотя быть царицей ей очень нравилось.

Царицу-мать Олимпиаду ненавистный ублюдок на троне её сына категорически не устраивал. Эвмен открыл ей, что сын Александра жив, но умолял сохранить это в тайне. Она была бы рада разболтать тайну всем, дабы упрочить своё весьма шаткое положение, вот только упрямый кардиец не говорил, куда дел ребёнка. Сам он метался по востоку и ей оставалось умолять его в письмах. Эвмен оставался непреклонен.

Тогда Олимпиада вспомнила про свою дочь, младшую родную сестру Александра Клеопатру. Та была выдана за эпирского царя, но уже овдовела. Олимпиада предложила Клеопатру Пердикке, который был давно в неё влюблён. К тому же он не собирался довольствоваться ролью регента при недееспособном царе и рассчитывал на большее.

Но свадьба не состоялась. Пердикка сложил голову одним из первых. Эвмен оказался неизмеримо удачливее. Он создавал силу буквально из ничего и умело ею пользовался.

Их противостояние с Антигоном лишь изредка приводило к открытой схватке. По большей части оно представляло собой битву умов, когда мечи оставались в ножнах. Ещё ни с кем Антигон не вёл невидимой войны с подобным тщанием. Его лазутчики, люди «назойливые и словоохотливые» неустанно искали слабые звенья среди соратников Эвмена. Иногда их удавалось найти, но и тогда успехи были кратковременны. Кардиец умел оправляться от ударов с удивительной быстротой.

Он взял манеру самолично с улыбкой зачитывать перед всем войском перехваченные письма Антигона, в которых тот предлагал македонянам оставить кардийца и переходить к нему. После такого желающих, конечно, не находилось.

На каждую попытку Антигона уничтожить Эвмена руками его же людей, бывший архиграмматик находил оригинальный и хитроумный ответ.

Раздражаясь от успехов Эвмена, Антигон, всё равно ему симпатизировал. Их встреча с глазу на глаз состоялась три года назад, когда Циклопу удалось запереть умного и упрямого врага в горной крепости Нора. Пытаясь перетянуть его на свою сторону, Антигон был доброжелателен и учтив. Эвмен отвечал тем же. Их беседа, хотя и не увенчалась для Антигона успехом, тем не менее доставила немалое удовольствие обоим.

Последнее свидание, если можно назвать таковым взгляд друг на друга издали на поле сражения, состоялось минувшей осенью в Паретакене. В тот день кардиец вызвал в душе Антигона совершенно искреннее восхищение. Эвмен был тогда болен. Антигон услышал о том от лазутчиков и уже предвкушал победу, ибо знал, что в стане противника больших начальников много, но полководец только один и сейчас он прикован к постели. Каково же было его удивление, когда он увидел, как вдоль строя противника движутся носилки и там, где они проходят, воины воодушевлённо кричат и трясут копьями. Это одновременно и рассмешило, и потрясло Циклопа. Он отступил.

Битва состоялась позже, когда оба полководца спешили занять для зимовки богатую, нетронутую войной область Габиену. Эвмену удалось обмануть Антигона и перекрыть ему дорогу. Состоялось сражение, в котором кардиец одержал верх. Антигон был вынужден довольствоваться зимовкой в уже разорённой Паретакене.

Два войска расположились в девяти днях пути друг от друга. Их разделяла пустыня, вокруг которой шла старая царская дорога Ахеменидов. Пройти по ней можно было бы за двадцать пять дней, к тому же она сторожилась разведчиками кардийца и того невозможно было застать врасплох. Это совершенно расслабило союзных сатрапов, лагеря которых раскинулись по всей Габиене.