— Всё-таки боги, — сказал Антенор, — раз уж есть храмы и жрецы.

— Всё сложнее. Скажем, нетеру Баст, радость и веселье, любовь, красота и домашний очаг, на самом деле не существует сама по себе. Баст — это ба нетеру Исет.

— Чего? — Антенор почувствовал, как у него пухнет голова.

— Ба. Совесть, душа, — пояснила Месхенет.

— Как-то это всё сложно и запутанно, — покачал головой Антенор, — наши боги проще.

— Да, — вздохнула Месхенет, — многие эллинские мудрецы приезжали в Страну Реки учиться мудрости наших жрецов, но понимали всё по-своему.

— Ты не закончила свой рассказ, — напомнил Антенор.

— Да, — ответила египтянка.

Она долго смотрела вдаль прежде, чем продолжить.

— Ты знаешь, какой сейчас год исчисляется в Та-Кемт?

— Я не знаю, какой в остальной-то Ойкумене, — усмехнулся Антенор, — раньше бы сказали: «такой-то год Филиппа». Или Александра, или иного царя. В Афинах считают по архонтам. В Коринфе — по Истмийским играм. В Дельфах — по пифиадам. Ну а мы… Даже не знаю, как теперь. Царя-то нет.

— Сейчас восьмой год, как правит Величайший Канахт Меримаат, — негромко произнесла египтянка.

— Это кто такой?

— Царь Филипп Арридей.

— Погоди-ка, ты сказала «правит», — обескураженно спросил Антенор, — но он же мёртв.

— Для вас, да, — кивнула египтянка, — но не для нас. У вас теперь нет царя, но в Стране Реки не может не быть Величайшего. До сих пор во всех записях, при любых торговых сделках указывают его имя. «Написано в год восьмой Мощного быка, любимого Маат».

— Но это же чушь какая-то.

— Для нас не чушь, — покачала головой Месхенет, — народ не допускает мысли, что Величайшего нет. Иначе Страна Реки окажется без защиты и всех нас ждут ужасные бедствия. И вот появляешься ты, сообщающий, что наследник Сетепенра Мериамена жив. Именно поэтому мы едем в Град Весов, чтобы ты рассказал об этом Верховному Хранителю Трона. Менкаура должен знать, что ему есть для кого хранить этот трон.

— Я всё ещё не понимаю, — сказал Антенор, — причём здесь он. Почему не поехать к Птолемею?

Месхенет посмотрела на бывшего конюха.

— Потому что Птолемей — не ремту.

— Но ты ведь помнишь, мы договорились, что я поеду в Мемфис и расскажу про Геракла Верховному Хранителю, а после никакие клятвы уже не сдерживают меня и я всё равно могу поехать к Птолемею и повторить ему эти слова.

— Можешь, — кивнула Месхенет, — но ты хранил эту тайну много лет. Почему сразу не поехал в Александрию после смерти Эвмена?

— Потому что я не хочу для мальчика судьбы его нерождённого сводного брата, — сжав зубы ответил Антенор, — и если бы не обстоятельства, заставившие меня просить о помощи…

Он замолчал, бросив украдкой взгляд на сидящего у мачты Ваджрасанджита.

— Антенор, выполни свою часть договора, поговори с Менкаурой, а потом поступай, как сочтёшь нужным, — попросила Месхенет.

— А как поступите вы? — спросил македонянин.

— Я не из тех, кто принимает решения, — покачала головой египтянка, — я лишь помогаю тем, кто облечён властью, узнавать сокрытое.

Антенор ничего не ответил, сжал борт ладьи так, что костяшки побелели.

На следующий день они увидели на западном берегу громадные пилоны храма Духа Птаха. «Реннет» прибыла в Мемфис.

Глава 10. Откровения

Мемфис

Огненная Ладья Миллионов Лет скрылась за горизонтом и Ра вступил в свою еженощную битву с Апопом.

Таис смотрела вниз, на спускающихся по широкой дворцовой лестнице Антенора и Месхенет. Их сопровождали стражи, исполнявшие её приказ — сопроводить гостей в подготовленные им покои.

— И как ты намерен поступить? — спросила афинянка.

Голос её дрожал от волнения.

— Рассказать всё Птолемею, — прозвучал за её спиной ответ Верховного Хранителя.

Таис повернулась к нему. Облачённый в церемониальную леопардовую шкуру, он стоял, тяжело опираясь на посох Ириса так, будто массивная золотая пектораль на груди подламывала ему ноги. Пектораль изображала Маат, своими крыльями обнимавшую Хранителя за плечи.

— Менкаура, прошу тебя, не делай этого, — взмолилась Таис.

— Почему ты не хочешь, чтобы Двойную корону надел тот, кому она принадлежит по праву? — спросил Хранитель.

— Я не понимаю тебя, — ушла от ответа афинянка, — не удивилась бы, если бы ты желал, чтобы она досталась египтянину.

— Это неважно, кровь какого народа течёт в жилах Величайшего, — пожал плечами Менкаура, — за много веков Двойной короной владели и нехси, и та-неху, и аму. Хаки владели короной Дешрет^[69].

— И вы считаете эти годы годами бедствий.

— Не все, — возразил Менкаура.

— Но ведь есть внук Нектанеба… — проговорила Таис.

— Внучатый племянник…

— Пусть так, всё равно он его единственный наследник.

— Только не он, — прошипел Менкаура, — пока я жив, сделаю всё, чтобы род труса держался подальше от трона. Он посвящённый Исет и лучше бы служил нетеру. Большая ошибка, что ему доверили крепость. Но раз уж так, то пусть сидит в болоте, там ему самое место.

Афинянка не нашла, что ответить. Помолчала немного, потом спросила:

— Этот Антенор… Он ведь в душе очень противился своему рассказу. И я его понимаю. Понимаю причину. Я бы тоже не хотела для своего сына…

Менкаура перебил её.

— Он слабый человек.

— Кто?

— Антенор.

— Почему ты так решил?

— Сильного человека нельзя купить, а Хорминутер купил его.

— Я считаю, что Антенор поступил достойно, — возразила афинянка.

— Это не важно, достойно или нет. Никто из ири так бы не поступил. Есть долг превыше личных интересов. Превыше собственной жизни.

— Он отдавал другой долг, — вновь не согласилась Таис.

— Ему был дан выбор, — упрямо мотнул головой Менкаура, — ири выбрал бы иное.

— Ты слишком идеализируешь ири, — сказала Таис, — в чём заключался долг твоего отца?

Менкаура поджал губы и не ответил. Отвернулся.

— Гераклу сейчас двенадцать лет, — сказала Таис, — всю жизнь он прожил в изгнании. Совсем, как Нектанеб младший. И лет ему было в начале той усобицы столько же. Теперь ты хочешь устроить так, что мальчика сделают знаменем для будущих войн. Как сделал знаменем своего воспитанника Кауирпехти. И к чему это привело?

Менкаура не отвечал.

— Ты думаешь, Птолемей спит и видит, как бы вернуть Аргеада на трон? — спросила Таис, — хотел бы, уже давно предъявил бы всем Леонтиска.

Она не боялась говорить Хранителю такие вещи, тот давно дал ей понять, что не слепец и не дурак.

— Нет, — продолжила Таис, — я слишком давно знаю его, чтобы так обманываться. В Вавилоне он противился избранию на царство сына Барсины, думаешь что-то изменилось?

— Люди, бывает, меняются.

— Бывает, — кивнула Таис, — а ещё бывает, что хитрец с годами становится хитрее. Геракл может понадобиться Птолемею по совсем другой причине.

— Госпожа моя, — мягко сказал Менкаура, — ты знаешь, что достаточно лишь твоего слова и я сделаю всё, чтобы за тебя и Леонтиска встали двадцать тысяч воинов.

— Нет, Менкаура, — ответила Таис, — я скорее умру, чем позволю такому случиться.

— И о том мне давно известно, — кивнул Хранитель, — но Священная Земля нуждается в Величайшем.

— Я знаю, — негромко произнесла Таис.

— С твоего позволения я прикажу подготовить «Звезду Обеих Земель» к путешествию. Я отправлюсь с Антенором и Месхенет в Александрию. Леонтиск может поехать со мной. Ему пора возвращаться к отцу.

Таис вздрогнула от того, каким тоном он произнёс последнее слово. Кивнула.

— Живи вечно, госпожа.

С этим словами Менкаура удалился.

Таис набросила на голову тонкий шерстяной платок-диплакс и тоже шагнула в тень.

Знаменитую афинскую гетеру Антенор прежде видел лишь однажды, мельком, в Вавилоне, незадолго до смерти царя. Но, конечно, был наслышан. Всю дорогу до Гиркании войско обсуждало случившееся в Персеполе. Мнения Антенора на сей счёт в ту пору никто не спрашивал, да и, по правде сказать, не было у него своего мнения. Он тогда бывалым в рот смотрел. А тем до дворца Ахеменидов не было дела. Ну сожгла и ладно. Гораздо интереснее, с кем она спит. Прямо даже ставки делали. Большинство на царя. Гермолай тогда с видом знатока заявил, что афинянку своей женщиной считает Птолемей. Ему не поверили. Чем спор закончился, Антенор не помнил, но оказавшись сейчас перед правительницей Мемфиса вспомнил те разговоры и смутился. Почувствовал, как уши запылали.