Антенор мрачно кивнул.

— Так вот среди них тоже встречались люди знатные, — продолжал Никодим, — и знаешь, что, друг Антенор?

— Что?

— Никто из них жить рабом не стал. Все нашли способ руки на себя наложить. Честь, брат, она превыше всего будет.

Никодим невесело усмехнулся.

— На что намекаешь? — спросил Антенор.

— Сам подумай.

— Считаешь, он трус? Шкурой дорожит превыше чести и гордости? Помогать такому не стоит?

— Ты сказал.

Антенор покачал головой.

— Он не перс и не мидянин. У них не так. Есть у них слово такое, дхарма. Мне объясняли, но я не очень понял, что это такое. Запомнил только, что это что-то вроде закона, установленного их богами. Он очень строг, нельзя преступить, расплата неминуема. Они верят, что души их раз за разом перерождаются и от праведности или неправедности жизни нынешней зависит, какова будет следующая. Плохо жил — возродишься в теле собаки. Человеческая жизнь слишком ценна, чтобы её прервать по своему желанию. Самоубийца ни в Аид не попадёт, ни в Элисион^[41]. Будет душа самоубийцы блуждать злым духом все дни, что были предначертаны, а потом возродится в теле какой-нибудь жабы^[42]. Умереть по своему желанию можно только заморив себя голодом^[43].

— И что ему мешает? — удивился бывший фалангит.

— То, что он должен объявить об этом, дабы получить одобрение общества, которое оценит, достаточны ли основания. Только так смерть не будет считаться самоубийством.

— Понятно, — кивнул Никодим, — стало быть, если единоверцев нет, и никто одобрить не может, то полную чашу должен испить? В таком разе ты кто такой, чтобы против воли его богов идти?

— Я должник его, — ответил Антенор, — он жизнь мне спас при Габиене.

— Понятно, — повторил Никодим. Помолчал немного и спросил, — так что ты хочешь от меня? Выкупить твоего друга?

— Выкупить, — кивнул Антенор, — я отплачу.

— Чем? — усмехнулся Никодим, — рваным хитоном?

Антенор сжал зубы.

— Ты кое-что спрашивал… Я почувствовал, что это не праздное любопытство.

Никодим нахмурился. Бросил быстрый взгляд по сторонам.

— Я могу удовлетворить его, — сказал Антенор, — в обмен на твою помощь. Всё равно у меня нет ничего более ценного. Если для тебя есть ценность в знании, насколько я был близок к Эвмену… Он давно мёртв. А я… Да, был его поверенным в некоторых делах.

— В деликатных, полагаю? — уточнил Никодим.

Бывший конюх кивнул.

Никодим некоторое время молчал. Потом сказал:

— Я думаю, Хорминутер захочет задать тебе кое-какие вопросы.

— Никодим, — окликнула бывшего фалангита Месхенет.

Египтянка весь их разговор стояла подле, не таясь.

Никодим повернулся к ней.

— Ты же, госпожа моя, знаешь, в чём тут дело. Супруг твой должен задавать вопросы, не я.

— Я не о том, — сказала Месхенет, — ты что же, уже пообещал Антенору выкупить его друга?

— Считай, пообещал.

— А хватит ли денег?

— Твой супруг заплатит, — пожал плечами Никодим, — его интерес.

— А если не продадут?

— С чего бы нет?

— Тот, о ком говорит Антенор, принадлежит Бескровному, — негромко произнесла египтянка.

Никодим ничего не ответил, только крякнул с досады, заметно помрачнев.

— Кто такой Бескровный? — спросил Антенор.

— Ты слышал о нём, как о Менесфее Добром, — ответила египтянка.

— Ещё его зовут Камневязом, — добавил Никодим.

— Камневяз… Недобро как-то звучит, — пробормотал Антенор, — по-разбойному. А по иным прозваниям и не скажешь.

— Кровь проливать Менесфей не любит, — пояснил Никодим, — по нему лучше камень на шею и в воду.

— А Добрый, потому что глубокоуважаемый? — догадался Антенор.

— Сечёшь, — подтвердил Никодим, — очень… уважаемый. Половина Сидона под ним.

— Ты должен ещё кое-что знать, Никодим, — сказала Месхенет, — среди людей Бескровного мы сегодня видели близнецов…

— Тоже удивила, — хмыкнул Никодим.

— … и Маади с ними.

— Та-а-ак… — медленно проговорил Никодим, — вечер перестаёт быть томным.

Он вытер жирные пальцы куском хлеба, резко встал из-за стола и направился к выходу из «Сенеба».

— Постой, — окликнула его египтянка.

— Нет, Месхенет, не останавливай меня, — отрезал Никодим, — это уже не только вас касается.

Он вышел прочь.

— Дров наломает… — с болью в голосе произнесла египтянка.

Раздался звук разбившегося горшка.

— Прости, госпожа, дуру косорукую, — запричитала рабыня Вашти и кинулась собирать черепки.

— Что случилось? — в дверях показался Хорминутер, — что это у Никодима с лицом?

— Случилось, — ответила Месхенет, — я, кажется, сказала ему лишнего. Но и промолчать нельзя было. И муж мой, у вас с Антенором кажется есть что друг другу сказать.

— Наверное, не здесь? — Неуверенно спросил македонянин, покосившись на рабыню.

— Конечно, — кивнула Месхенет.

Вместе они прошли во фронтестерион (как он в египетском доме назывался, Антенор не знал). Македонянину было непривычно, что женщина участвует в разговорах мужчин, но он помалкивал.

Никодим так до утра и не появился, что очень беспокоило Месхенет. Хорминутер оставался невозмутим и во время разговора с Антенором, и после, наблюдая за метаниями своей жены, которая стала вдруг раздражённо отчитывать Вашти за разбитый горшок, хотя, как думал македонянин, об этом все успели забыть. Супруги обменялись парой загадочных фраз, после чего Хорминутер удалился в сопровождении раба. Месхенет осталась. У неё дрожали губы.

«Она боится», — подумал Антенор.

Впрочем, Мойра пребывала в оцепенении недолго и сразу после ухода мужа развела бурную деятельность, да такую, от которой македонянин стремительно уподобился хорошо раздавленной и вываренной иглянке, то есть приобрёл пунцовый оттенок.

Результатом хлопот Месхенет стал разинутый рот Репейника, заявившегося следующим утром в «Себек».

— Нет, вы только гляньте на этого мерзавца! — Возопил Дион. — Мы его везде ищем, а он кого-то удачно грабанул и, не иначе как на симпосион собрался!

— Не кричи, сейчас вся улица сбежится, — поморщился Антенор и смущённо, машинальным движением провёл ладонью по аккуратно подстриженной бороде.

Дион обошёл его кругом, недоверчиво и бесцеремонно пощупал ткань новенького антенорова хитона. Македонянин накинул на плечи хламиду, щёлкнул застёжкой. Репейник цокнул языком.

— Откуда это? И на какие шиши? Ты и правда кого-то ограбил?

— Да уж не даром, — мрачно ответил Антенор.

— А может ты это… — родосец кинул настороженный взгляд за спину македонянину, — хозяйской жене вдул? Муж-то у неё уже того… слабоват, наверное. Истосковалась.

— Я сейчас тебе по морде дам, — пообещал Антенор.

— Ладно, ладно, не закипай, — примирительно поднял руки Репейник, — но ты же понимаешь, твой вид…

— Сказал же — не даром это. Не могу всего сказать. Дело у меня, спешу. Извини.

Он обогнул Диона и направился вниз по улице в сторону моря. Однако Репейник, конечно, не мог отлепиться так просто, и Антенору пришлось рассказать, опустив некоторые подробности, куда и зачем он направляется.

— Я с тобой пойду, — вызвался Дион.

— Нет, — отрезал Антенор, — ты не понимаешь, куда собираешься влезть. Это не твоё дело.

— Да, похоже, это как раз ты не понимаешь.

— Может быть… — буркнул Антенор, — но я иначе не могу.

В голове у него закипала каша, мысли затеяли пирриху^[44] вместо того, чтобы чинно маршировать в бой с ясным и продуманным планом.

— Не ходи со мной, Дион.

Репейник остановился и Антенор почему-то через два шага остановился тоже. Повернулся к родосцу.

— Ладно, — сказал Дион, — как хочешь. Не пойду с тобой. Следом пойду. Сам по себе.

Антенор нервно покусал губу и кивнул.

Поправил плащ.

«А точно цена не слишком высока?» — подумалось в очередной раз.

Который по счёту?

На первый взгляд — не слишком. На первый взгляд. Это и смущало.