— Сдохни, тварь! — пролаял тарентинец.

«Может и не доведётся».

Клинки не встретились. Чужой царапнул плечо, а махайра Антенора на противоходе рассекла бедро противника. И щит того не спас. Насколько серьёзна рана врага, македонянин увидеть не успел. Лошади разминулись и Антенор схватился со следующим тарентинцем, который попытался уязвить гиппарха дротиком.

Часть гетайров, почти не растеряв разбег, вписалась в круг варваров, разя мидян в спины. Другая, во главе с Антенором, отклонилась в противоположном направлении и сразу увязла. Гиппарх, отмахиваясь от вражеских мечей и дротиков, правил умного коня к центру круга, где трубили израненные стрелами слоны.

Возглавляли четырёхугольник несколько сильнейших самцов. Они ярились, рвались вперёд и Ваджрасанджиту, сражавшемуся верхом на Парвате, вожаке, крупнейшем в стаде, с немалым трудом удавалось сдерживать их. «Несокрушимое оружие Индры» отдавал команды низким тигриным рыком, вертел головой в чёрном коническом шлеме и безостановочно бил из лука. Стрел у него хватало, а Дханур-веду^[37] кшатрий познал в совершенстве.

Избиваемые животные отчаянно трубили и не слушались команд махаутов. Один из сбитых с коня мидян, видать знатный воин, в чешуйчатой броне, очухавшись, подскочил сзади к Парвате^[38] и всадил ему в правую ногу копье. Раненый слон протяжно затрубил и попятился, разворачиваясь к обидчику. Ваджрасанджит закричал на махаута, но тот ничего не мог поделать — Гора не подчинялся. Острый анкас в руках погонщика лишь добавил Парвате злости. Слон замотал головой и махаут едва не слетел на землю.

Ваджрасанджит, хотя и раздражался, но, тем не менее, доказывал, что тряска, качка и непослушание слона такому воину, как он — не помеха. Индиец только что всадил стрелу прямо в лицо одного из мидян и теперь, извернувшись в кресле всем телом, несмотря на неудобную позу (не с руки стрелять из лука себе за спину с правой стороны), выцеливал излишне шустрого обидчика Парваты. Растянул тетиву до уха и выстрелил, но промахнулся: за мгновение до того, как он отпустил тетиву, чужая стрела вонзилась ему в плечо.

Парвата крутился на месте, пытался схватить хоботом кого-нибудь из суетившихся вокруг людей, жалящих так больно, но они старались держаться на почтительном расстоянии. Истыканный стрелами, он все больше напоминал огромного ежа. Махаут свалился на землю со стрелой в горле, но и будь он жив, обезумевший от боли слон всё равно бы не подчинялся. Ваджрасанджит, уже трижды раненый, к счастью, легко, продолжал сражаться.

— Марана!^[39] — рычал воин, выпуская стрелу за стрелой.

Мидянин, улучив момент, попытался снова поразить Парвату в ногу, но тут у него не выгорело — конь Антенора сбил его с ног.

— Ты жив, Вадрасан? — крикнул македонянин, — держись, мы отгоним этих сынов шакала!

Ваджрасанджит в ответ пророкотал что-то одобрительным тоном. Антенор не разобрал слов, да и не до того ему было, опять пришлось сцепиться сразу с двумя варварами. Он не видел, что его гетайры уже рассеяли большую часть нападавших, лишь здесь, возле вожака жарило совершенно не по-зимнему. Антенор потерял меч — клинок увяз в теле незадачливого варвара. Тот вцепился в махайру македонянина мёртвой хваткой и стёк с коня наземь. Второй варвар, так же лишившийся оружия, ловко перепрыгнул за спину гиппарха. Его мозолистые пальцы сомкнулись на горле Антенора. Конь от неожиданной новой ноши попятился, оседая, но всё же удержался на ногах. Гиппарх захрипел, выпустил поводья и вцепился в клешни варвара, но оторвать их не получилось, мидянин оказался очень сильным.

Оба свалились не землю. При падении варвар умудрился оказаться сверху. Антенор приложился так, что ничего не слышал, не видел, перед глазами пульсировало темнеющее разноцветное пятно. Он хрипел и пытался извернуться. Безуспешно. И вдруг клещи ослабли. Варвар за спиной обмяк.

Македонянин, хватая ртом воздух, будто рыба, вытащенная из воды, с трудом спихнул с себя покойника. Между лопаток у того торчала красная стрела. Так красил древки своих стрел Ваджрасанджит.

Взгляд мало-помалу прояснялся. Антенор сел, ошалело покрутил головой, приходя в себя. Стрелы вокруг больше не свистели, никто не пытался угостить его копьём или дротиком-пальтоном.

Всё… кончилось? Это победа? Не удалось Одноглазому слонов отбить?

— На-ка, выкуси, Циклоп! — радовался кто-то из «товарищей», — завтра добавки получишь!

— Вайа Антенор? — окликнул низкий голос, — саджива?

Гиппарх обернулся. Ваджрасанджит всё также сидел на Парвате. Горе изрядно досталось, он бешено сверкал глазами, высматривая новых злодеев. Гетайры держались от него подальше. Лошади беспокойно фыркали, боялись слонов. Антенор, сидевший на голой земле чуть ли не прямо под ногами Парваты, ощутил, как по спине пробежал холодок. Разъярённому Горе всего-то и надо пару шагов сделать, чтобы от приведшего подмогу гиппарха мокрое место осталось.

Антенор, всё так же сидя на заднице, начал отползать прочь.

Один из слонов, лишившийся погонщика и воина, подошёл к вожаку и положил свой хобот тому на бивни. Гора понемногу успокаивался.

Уцелевшие воины Циклопа удирали. Ваджрасанджит победно вскинул лук и проревел:

— Джайа!^[40]

Его клич подхватили другие индийцы, а слоны во главе с Парватой протяжно затрубили.

— Спасибо, — негромко прохрипел Антенор, — спасибо…

Сидон

Вайя… Антенор… Саджива… Намас Индра.

Эти слова не шли из головы македонянина.

Друг Антенор. Жив. Хвала Индре.

Друг…

Да, он жив. А мог бы лежать там, в солончаке этом. Спаситель, которого пришлось спасать.

А Вадра здесь.

Всё там случилось так быстро… Он и не подумал тогда, после главного сражения, о судьбе кшатрия. Никаких мыслей в голове не осталось, никаких чувств, кроме ненависти.

А вот в Циклопе её не было. Ненависти. По крайней мере к ним, побеждённым. К Антенору и Иерониму. Не унизил и не глумился. И даже сделал вид, что очень огорчён случившимся. Урну серебряную выдал от щедрот…

Эвдама Циклоп казнил, но тут понятно. Давняя вражда, старые обиды. А вот прочих побеждённых постарался склонить на свою службу. И многие склонились. Как Иероним.

А Вадра почему здесь?

Почему раб?

Отказался служить, не иначе. Но почему? Если подумать, он же не обязан ничем, ни тем, ни этим. Не наёмник, подарок царя гандхаров своим македонским союзникам, что помогли прибрать к рукам царство Пора-Пурушоттамы. Если и приносил клятву верности, то человеку, а не делу его. Человек мёртв, и клятва обратилась в прах. Почему бы не пойти на службу к победителю?

К победителю… Гордость помешала, не иначе. Ну и как, сохранил честь здесь, за тридевять земель от своей родины, в этом рубище, под кнутом надсмотрщика? Раб…

После возвращения в «Себек-Сенеб» Антенор сразу подошёл к бывшему фалангиту. Тот сидел за столом и степенно трапезничал, макая куски жареного мяса в какой-то соус. Антенор подсел напротив и завёл разговор без долгих предисловий.

— Мне нужна твоя помощь, Никодим.

— Говори, — кивнул тот, пододвинув гостю блюдо с мясом и миску с соусом.

У Антенора, однако, кусок не лез в горло.

— Нужно освободить одного раба. Этот человек, как и я сражался за Эвмена и после нашего поражения попал в плен и рабство.

— Вот как? — приподнял бровь Никодим, — ты не попал, а он попал?

— Да, — ответил Антенор, — такие вот разные жребии боги достали.

— Кто он такой?

— Индиец. Знатный воин.

Антенор рассказал историю Ваджрасанджита.

Никодим скептически хмыкнул.

— Знатный воин, говоришь? И рабом стал? Знаешь, я знавал людей, что противились нашему царю до последнего. Тирийцы. Кое-кто из людей Спитамена никак не хотел покоряться, даже когда их повязали, а перед Александром положили голову их вождя. А царь наш, как ты помнишь, не выносил непокорности и на расправу был скор. Кое-кого сразу зарезали. А иных нет. Иных, как Линкестийца-изменника — в клетку. Или в рабство. Чай сам не раз был свидетелем?