— Но ведь ты сделал их такими!

— Да, я и многие поколения правителей до меня. Мы это сделали, потому что скотом повелевать легче. И ты недалеко ушла от меня: твои подданные, зовущие тебя матерью и такие предупредительные с тобой, по твоей указке прирежут собственного отца. Разве они не животные?

Голова женщины поникла, светлые волосы разметались по плечам.

— Ты прав. Они животные, и я их ненавижу. Мне некуда деться от своей доли, мне нужен был хоть кто-то, кто сумел бы меня понять, и вот… вот поэтому я сейчас перед тобой. Я прошу твоей помощи. Мы одинаковы, я хочу объединиться.

— Нельзя объединиться, если остаются препятствия, — его голос звучал задумчиво и глухо, — а препятствие — это знание.

По её губам скользнула горькая усмешка.

— Ты знаешь, что я, хоть и зову своих подданных детьми, давно не делаю между ними различий. Одно лицо сегодня, другое — завтра… мне всё равно, кто из них умрёт. Мы ничем друг от друга не отличаемся, и я хочу, чтобы… если это так, я хочу, чтобы я смогла быть ближе к тому, кто меня понимает. Чтобы между нами не было этих стен и недомолвок. Чтобы мы могли обмениваться мыслями и знаниями в живом разговоре, а не в переписке. Я хочу, чтобы твоя безвольная скотина пополняла мои рудники, возрождая мой край, чтобы мои люди помогали тебе, сколько им хватит сил. Я хочу вместе с тобой шагнуть в новый мир, который мы построим вдвоём.

— А жертвы, которые нам придётся принести… — негромко промолвил он, стискивая её руку.

— Разве они имеют значение?

Тишина и спокойствие обволакивали их троих. Вместе они проделали уже довольно значительный путь и не желали останавливаться. Вела их Астаэль: она прекрасно ориентировалась в загадочном мире зелёной травы, высоких и толстых деревьев, кору которых прорезали глубокие извилистые морщины, она ловила звуки природы, её дыхание; Астаэль сама была как будто дочерью природы, плоть от плоти этого таинственного, непознанного, загадочного. Астаэль шла танцующим шагом, пробиралась там, где юноши вставали в немом непонимании и разводили руками, она не боялась наступить в лужу, встретиться с диким зверем и одолеть его, ей не чужды были хозяйственные заботы. Астаэль стала для них надёжнейшим проводником. Непознаваемая, как лес кругом, отстранённо-улыбчивая, как звёзды в тёмной гущи неба, она была так же прекрасна и так же полна тайн, к которым нельзя было подобрать ключик.

Недосягаема.

— Скоро мы доберёмся до старой деревни, — говорила Астаэль, — она считается частью Города, но держится несколько обособленно. Надеюсь, нам удастся застать госпожу. Я знаю, что госпожа остановилась там, но не уверена, что у нас получится встретиться.

Она вела их дальше и дальше, а они покорно, точно слепые котята, следовали за нею. И вправду, они были слепы в этом дивном новом мире, все неожиданности и особые законы которого они не могли понять, принять сразу. Они чувствовали себя здесь чужими и лишними. Касиад быстрее привыкал к мягкому шуму природы, учился ориентироваться, охотиться, свыкался с отсутствием людского шума, людской мешанины вокруг. Дэраэлю это не удавалось.

Он оставался отвратительно отдалённым от этих прекрасных картин, пейзажей и звуков. Его не тянуло назад в Город, о котором он вспоминал со страхом, с потаённым ужасом, но и полюбить то, что оказалось за Стеной, ему не удавалось. И его это немало огорчало, пусть и прятал свои чувства, прятал искусно, как и полагалось любому уважающему себя преступнику, что много лет с риском для жизни спасается от преследований полиции и стражи. Он мечтал добраться до цивилизации — и боялся этого. Боялся потому, что тогда Астаэль, смешавшись с остальными, погибла бы для него. Он мечтал о том, чтобы путешествие закончилось — потому что желал безопасности, жаждал жизни, которая хоть чем-то напомнила бы жизнь прежнюю. Потому что свобода выбора его наверняка отрезвила бы. Он увидел бы, что Астаэль совсем не уникальная, не единственная в своём роде, и ему стало бы легче дышать.

Он перестал бы мучиться из-за своей зависимости, сделавшей его слабым, ничтожным, смешно жалким. Он практически стыдился себя — этого глупого нового себя, — и не мог убить то, что в нём появилось. Эти странные ощущения сбивали его с толку, лишали рассудка так, как не лишали, когда он жил с Асиэлью. Однажды они довели его до большой беды.

Это случилось глухой звёздной ночью. Касиад мирно спал, накрывшись своей изорванной курткой, Дэраэль и девушка грелись у разожжённого костра и хмуро смотрели в пламя. Она рассказывала ему о своём напарнике, и глаза её горели, горели странным и пугающим его вдохновением. Раньше она никогда не поминала своего погибшего собрата так, и в Дэраэле оттого поднял голову яростный, дикий, неконтролируемый зверь. Схватив Астаэль за запястья, он вгляделся в её глаза, вгляделся так, словно желал перевернуть всю её душу изнутри, а она, застыв, опустила голову. Тяжко и быстро дышала она, но освободиться не пробовала.

— Ты ведь знаешь, зачем я это сделал? — прошептал Дэраэль, продолжая удерживать её руки. — Знаешь, что ты уже давно не даёшь мне покоя? Зачем ты это делаешь?

Её плечи дрогнули.

— Я ничего не хочу с тобой сделать, Дэраэль, — прошептала она, — выпусти меня.

Она совсем не походила сейчас на ту грозную и гордую женщину, которая поглядывала на них, своих спутников, что спасли её от верной гибели в Секторе, свысока. Она явно была напугана, но это не могло отрезвить Дэраэля, напротив, распаляло ещё больше.

От внезапного прикосновения чужих губ к своей шее она вздрогнула, вскидывая голову. Её глаза расширились, наполнились искренним непреодолимым ужасом, когда по коже её заскользила ладонь, осторожно забирающаяся под потрёпанную куртку.

— Отпусти меня! — дёрнулась она.

— Не могу.

— Опомнись, что ты делаешь? — Астаэль забилась, стараясь вырваться. — Ты сходишь с ума!

— Возможно, — выдохнул он.

Проворная, ловкая, она, извернувшись, выскользнула из его рук и вскочила на ноги. Она грозно смотрела на него, словно разозлённая богиня, грудь её тяжело вздымалась, и глаза яростно сверкали. Она выставила перед ним руку и отчётливо сказала:

— Не подходи! Если попробуешь меня тронуть, я буду драться.

Но и это не остановило бы Дэраэля. Касиад, вдруг всхрапнув, нелепо перевернулся на другой бок, и произведённый им шум напомнил двоим о том, что они не одиноки в этом природном мире. Девушка и преступник, отвернувшись друг от друга, сели подальше от костра в границах отбрасываемого пламенем светового круга, и больше они не обменялись ни единым взглядом. Они так и сидели в молчании, в угнетающей тишине, пока не наступил рассвет и не начался новый день.

Они были вместе, но она уже не разговаривала с ними и на Дэраэля косилась с опаской, с тревожной подозрительностью. В глазах её не отражалось совсем ничего, но он чувствовал, чуял, как она взволнована. Она ложилась спать позже всех: наверняка боялась его. Он и сам уже плохо понимал, что с ним происходит. Дни уходили за днями, а никто так и не отважился стронуться с той точки, на которой они остановились.

А потом стало поздно: потому что путешествие их прервали.

Она выпрыгнула из сплетения ветвей неожиданной, опасной и грациозной чернильно-чёрной тенью. Сверкнули два обнажённые меча, скрещивающиеся друг с другом: Дэраэль вовремя отразил удар. Девушка отлетела назад, перекувыркнувшись в воздухе и быстро группируясь. Раньше она могла казаться глупой и неуклюжей, сейчас она словно где-то выучилась, измучила тело тренировками и стала грозным противников. В глазах Майту ничего не отражалось, и смотрела она на Дэраэля так, словно понимала, что дерётся с ним против своего желания. Медленно и всё так же плавно, спокойно, тихо, поднялась она с колен и отряхнулась. Голова её почему-то склонилась к груди.

— Уйди отсюда к чёртовой матери! — заревела ещё одна тень: мощная и могучая — вырываясь из-под древесной сени следом и отпихивая молча стоящую Майту плечом. — Ничего не можешь — так не мешайся!