Где-то в Западной России, середина 90-х

Высоко в небе, чуть ниже проплывающих над землей облаков, парил орел. Широко расправив сильные крылья, он скользил по воздушному течению, стиснув в когтях мертвого кролика. Летнее солнце зависло в самом зените, далеко внизу неторопливо тянулась унылая травяная равнина, и лишь изредка острый взгляд птицы различал одинокие островки сухостоя. Наверху знойный ветер был разгонист и неуправляем, только орел не отклонялся нипочем. Он не обращал внимания на капризы стихии – то вдруг обрушивающейся прямо из ниоткуда, то коварно затаившейся в наползающих тучах. Организм великолепно справлялся сам, настолько привыкший к всевозможным воздушным перипетиям, что действовал без участия разума.

Орел был молод, однако он обладал памятью поколений – о чем никогда не узнают ученые и что не может быть зафиксировано никакими исследовательскими данными. Орел познал мир, ему была известна изнанка жизни. Непростые времена и странные события всегда отличали эти места; внизу, окруженные необъятными пространствами, теснились деревеньки, где часто проливалась кровь. Генетическая орлиная память свидетельствовала о кровопролитии и преступлениях без цели, ради удовольствия. Орлу это было непонятно, но он не обладал способностью суждения.

А еще эти места были отмечены истинным Хищником! Тем, Кто Охотится. Периодически Хищник возникал, как стихия, из тайных глубин небытия, и бесчисленные поколения сражались за свои гнезда, за место под солнцем – бились в воздухе и на земле, побеждали и проигрывали, выживали и гибли, отступали и нападали вновь. Эти координаты всегда были средоточием смертельной вражды, пролитая на земле кровь пробуждала Хищника из спячки, а орлы первыми вступали в схватку испокон веков. Орел не пытался покинуть ареал обитания. Он принимал судьбу, как есть, он не обладал оценочными навыками.

Впереди него что-то возникло. Неясное, расплывчатое очертание. И орел мгновенно понял, что пришло его время вступить в бой и умереть за свое потомство, которое поджидало его в гнезде. Взгляд стал острее, по оперенью прошлась легкая дрожь предвкушения, когти выпустили добычу. Мертвый кролик, кувыркаясь, полетел вниз. Сегодня семейство не дождется пропитания, впрочем, как и самого орла.

Прямая его полета изогнулась влево; краем глаза следя за чуждым явлением, орел попытался зайти с фланга. Без вариантов – дрожание воздуха среагировало молниеносно, переместившись разом и вновь преградив путь. Сейчас орел вдруг осознал неким чувством, свойственным лишь зверям и птицам, что он не является целью и привычной пищей для Хищника. И стоит ему отступить, оставить эти места, он может сохранить жизнь и спасти свой род. Но отступление или трусость были чужды гордой птице.

Издав решительный клекот, орел ринулся в бой. Едва его клюв коснулся поверхности вибрирующего сгустка, как орел потерял себя. Крепкий клюв не встретил никакой ощутимой формы, куда можно было бы нанести удар. Стремительная атака рассыпалась на несколько беспомощных кувырков. Через секунду орел вылетел с другой стороны: он прошел сквозь соперника, даже не успев этого осознать.

Явление разрослось и рывком придвинулось к птице. Орел попытался уйти в сторону, но не успел. Правое крыло взорвалось болью; орел издал душераздирающий крик, когда крыло отделилось от тела и исчезло с глаз. Из раны хлестала кровь, разметаясь по воздуху отдельными кляксами. Сгусток вновь придвинулся, и чьи-то мощные, невидимые зубы впились в птичье тело.

Орел был еще жив, когда падал вниз без своей нижней половины, разбрызгивая по ветру кровь. А потом сгусток совершил последнюю атаку и поглотил оставшуюся половину тоже.

Март Александрович Зимний полол грядку с луком, находясь возле своего жилища с выходом на земельный участок, огороженный хилым заборчиком. Это был пожилой человек в старых грязных штанах с дырой на боку и в большой соломенной шляпе. Его обнаженный, загорелый дочерна торс весь лоснился от пота, вытапливаемого из тела жарким солнышком; ноги были обуты в потрепанные, видавшие виды сапоги. Он стоял на коленях в проеме между двумя грядками и сосредоточенно вырывал из земли сорняки: каждую травинку он изучал внимательным взглядом, затем обругивал и отбрасывал за пределы грядки.

– Черт тя возьми!– бурчал он себе под нос, недовольно водя глазом вокруг.– Разрослась тут, мать ее еттить. Недельку всего не полота, а уж наглеет, будто тебе тута лес. Не ровен час, на башке повылезает. Хм! – Он удовлетворенно хмыкнул, радуясь незнамо чему: то ли победе над сорняковой стихией, то ли удачной шутке.

Действительно, огородишко, на всю неделю благополучно предоставленный самому себе, подвергался теперь неукротимому нашествию мелких, зловредных травинок, которым дай волю – поглотят весь мир. Однако не отъезд или отсутствие Зимнего послужило причиной садового беспорядка. Разве что мысленное отсутствие, если можно так выразиться. Он вообще выходил из дома всю неделю только лишь в хлев и в клозет, поскольку методично опустошал лошадиными дозами огромную бутыль самогонки. Бутыль он приобрел у ближайшего соседа за два дома, а почему за два – потому как ближние дома были пустыми, заброшенными и вымершими. Каким вскоре станет здесь все.

Выныривая засветло по внутренней побудке из затхлой ямы сна, Зимний отправлялся в хлев, пристроенный к дому, где кормил тощую коровенку, что жила с ним с незапамятных времен. Потом забирался снова в дом и там перманентно поглощал бухло, уныло взирая в окно на безрадостный пейзаж и слушая радио в транзисторе – единственной связи с внешним миром.

– Ну вот, кажись еще грядка готова, провались она,– пробормотал Зимний и мученически, трясясь всеми членами, поднялся на ноги с ножом в руке.

Обозрев остальную часть возделываемой землицы, Март Зимний недовольно выпятил челюсть: парочка прополотых грядок терялась в травянище и была лишь началом в борьбе с вредоносной травой. За оградой, привязанная к вколоченному в землю колышку, мирно паслась коровенка, пощипывая травку и время от времени благосклонно мыча, радуясь первой за неделю вылазке. В ответ Март Зимний беззлобно бросал «тьфу, кляча!» и продолжал работу.

Он почесал в затылке, поправил шляпу и переступил на новую грядку.

Март Зимний был детдомовский вскормленник. Именно там ему присудили имя, а также дали фамилию в нагрузку, а почему именно так – он не знал нипочем. Знал только, что среди детей был еще один Март – Песенный. Был Июль Жаркий и Июнь Благополучный. Был Май Праздничный и Октябрь Увядший, которого все дразнили Хрентябрь Увядший. Кто-то там среди работников номенклатуры очень любил сказку «12 месяцев». Или не любил, как поглядеть. И все поголовно были Александровичами, что бы это ни значило для будущих поколений. Странно, ведь Александры среди руководства детдома не числились; был лишь дядя Шурик, завхоз, не самый доблестный кандидат в кумиры.

Когда его выпустили из детдомовских застенков, Март перебрался сюда в деревню, где укоренился и жил поныне. Колхоз помог с отстройкой дома, Март же долгое время покорно трудился на благо страны. Сейчас, временами оборачиваясь назад, Март дивился чрезвычайно: он не мог сопоставить картины памяти с тем, что видели его глаза сейчас. Он словно подвис между двумя мирами, так разительно отличались эти картины. Некогда бурлящая жизнь тогда и великое захолустье ныне раздваивали сознание, иногда Марту даже хотелось прослезиться. Но тут он вспоминал о своем увлечении и, напротив, благодарил судьбу за такие наимудрейшие перемены. Ведь постепенная глухомань – это именно то, что ему было нужно для утех и услад.

Утехи и услады Марта Александровича Зимнего заключались в том, что он был душегубом.

Началось в классическом стиле, с отравления соседской собаки, которая заколебала гавкать по его душу, а однажды вцепилась в зад и продрала штаны. Мерзкая шавка, надлежит уничтожить вовеки! Март умертвил пса совсем не деликатно. Отравил какой-то медленной дрянью, так что псина выла часа три, прежде чем подохла. Сосед, конечно, смекнул, чьих рук дело, но доказательств не имел и затаил злобу. Между ними установилась молчаливая вражда, переходящая в ненависть, так что через несколько лет Март отравил и соседа – от греха подальше.