Пока агонизирующие головастики семени ударялись о стены черного мрамора, ища несуществующий выход, внутренний голос сказал мне: «Когда теряется лицо, теряется страх».
Потеряв свое «я», я получила маску, и эта безличность стала для меня символом старинных традиций. Теперь я сравнялась с Наставником.
Наши языки сплелись, как слепые змеи, из глубины истории до нас дошли громовая дрожь мириад сердец, сорванных с вершины пирамид, и возбуждающий аромат людской крови. Я ощупала его фаллос с почтением, какое питаешь к орудию убийства. Он стал ласкать меня ацтекским языком, вскоре превратившимся в ланцет.
Под лицом, уже ставшим маской, я оставалась никому неведомой, окутанной спокойствием моего черепа. С моих пальцев исчезли лабиринты линий, словно сдутые настойчивым ветром. Поскольку я была пустой, словно чаша, вылизанная множеством языков, то могла заполучить в свою ладонь живой скипетр непонятной власти. Его сила пропитала мои клетки и сделала меня глухой к пению сирен старой морали.
Я, изведавшая, как жертва, каждую благословенную ступень боли, теперь могла стать палачом. Вот доказательство: я заканчивала обрезать свои нижние губы без посторонней помощи.
За моей спиной дух человека, раньше меня достигшего безличного наслаждения, побуждал меня устранить малейшую тень жалости, которая могла затмить жестокое солнце — им сделалась моя душа.
В полном учеников амфитеатре, где медицина показывала свой ядовитый лик, Наставник велел мне отрезать ему член, а затем вставить, как трофей, в мое лоно.
Итак, я была рядом с ним; он потрясал окровавленным скальпелем. Теперь его органы принадлежали мне. Собрание людей в масках, извращенных от чрезмерного знания, рукоплескало, ожидая свершения последнего ритуала.
С неодолимой силой я нажала ему на плечо — так, что колени его согнулись. Я заставила его коснуться лбом земли, запятнанной сгустками крови, спустила ему брюки, выставила на обозрение молочные ягодицы, сильно надавливая бедрами, изнасиловала его в зад, — тот раскрылся, как томный цветок с розовыми лепестками, навстречу вершащему справедливость копью.
Все закончилось. Я узнала наконец, что под масками множества людей скрывалось одно лицо: лицо моего отца… Мой живот понемногу засасывал отрезанный член, пока тот не превратился в вагину. Я больше не боялась быть взрослой. Девочка, владевшая мной, перестала управлять моей жизнью. Я сама стала Руководителем.
Хлыст, палка, булавки, расправа с чувствами, беспощадная суровость, — все это сделало из моей девочки современную женщину, свободную от слабости, сообщаемой воспоминаниями. Образы прошлого стали так же неважны, как сухие листья… В моей школьной программе значилась одна тема: обучение жизни. И был один преподаватель: я сама. Ежедневно я изучала одну фразу: «Сегодня — дисциплина».
Считая, что отправляют безжалостные ритуалы своих предков, они ступали на мой волшебный ковер, чтобы подчинить своей воле; мое повиновение было единственной доступной им радостью.
Коленопреклоненные, связанные веревками, они дрожали от страха передо мной, ибо знали, что я в любой момент, меняя правила игры, могу поглотить их души.
Отныне я могла пуститься в обратный путь. Хотя дверь была прочно заперта, стены начинали рушиться, предвещая крушение и реку обломков, которая унесет меня во внешний мир — мир других. Тело мое сочилось кровью. кровью мужского органа отца. Моим завершающим освобождением будет избавление от этого красного щита. Теперь я могла сама добиться неуязвимости.
Я появилась на свет, точно раковина моллюска, рожденная девой. Медленно я брела по деревне, отвечая щедростью на жадность простолюдинов, которые с младенческими стонами лизали мои груди. Я пришла к кладбищу: на могиле моего отца какой-то юноша поставил кровать.
«Я искал тебя сквозь бесчисленные смерти», — сказал он. Поцеловав юношу, я заметила, что волосы его превратились в перья. На голове выросли два крыла. Деревья стали заполонять пространство между могилами. Вскоре мы были окружены девственным лесом. Тысячи птиц вместо пения издавали крики удовольствия.
Мое зрение, мой слух, мое обоняние, мое осязание, мои кости, моя сущность, — все нашло продолжение в моем языке.
С его помощью я взмолилась, ласково упрашивала, пока ангел не омыл мне лицо своим белым глаголом.
Я поняла, что мужской член — не оружие, а орудие наслаждения. Он встает не чтобы проникнуть, а чтобы стать поглощенным.
Научившись быть свободной, я могла принять его.
Я обратилась в прожорливую бездну.
Я покрыла его, зная, что под ним лежит не только мой отец, но мои бабка с дедом, и дальше вглубь — мои предки, вплоть до идеального образца, первого человека, сотворенного из глины.
То, что мое лоно глотало, испытывая неизъяснимую усладу, протягивало корни через плоть, червей, кости, прах, в поисках творящего дыхания. Через него я любила всех мужчин и, в конечном счете, — Господа. Когда семя Вечного проникло в каждую мою клеточку, экстаз был таким бурным, что прошлое-настоящее-будущее убежало, как черная собака, оставив меня лежать белым яйцом в женском облике. Я избавилась от мира видимостей.
Природа, очищенная, стала пустыней. Я могла осознать, что, хоть и освобожденная от памяти, я все еще не выбралась из более древней ловушки под названием «вес». Вес этот делал меня сестрой скал.
Я стерла изначальную заданность и навсегда оторвала ноги от земли.
Новые энергии наполнили мое существо, они шли из иного измерения, которое до того оставалось невидимым для меня. Я начала превращаться в ту, которой всегда была. Белая скорлупа раскололась на тысячу кусков. Я вытянула мои сверкающие мембраны. Я утратила жалкий людской язык. Мое горло… узнало… новые.
Ghan odn аг dbir vahnis dgug dgyud hgzor Ь/ап hdren seeh ehrsta suram satah!
