– Зерно легче всего спрятать в куче других зерен.

Надо идти в большой город, где человек европейской внешности не будет привлекать к себе внимание. Уже наступило утро, начали ездить машины, еле слышный звук которых указывал на местонахождение шоссе. Я направился в сторону этого шума.

Хотелось есть, еще больше хотелось пить: почти всю воду я истратил в мечети, на дне фляжки оставалось совсем немного. Надеяться встретить колодец в этой холмистой степи не приходилось. Также не приходилось рассчитывать на помощь яндекс-карты: интернет здесь не работал. Прийдется ориентироваться по солнцу и следовать за звуком дороги, который периодически исчезал.

Вдали в ложбине между холмами я заметил большое стадо овец. Значит, рядом должны быть пастухи. Возможно, у них удасться раздобыть воды. О еде я и не мечтал: наличных денег не было ни в какой валюте, оставшиеся деньги мертвым грузом лежали на бесполезной в этих краях карте.

Я уже стал спускаться вниз, когда услышал громкий лай: навстречу мне мчались 3 огромных собаки. Я знал, что собаки-пастухи не нападают на людей, но воображение рисовало момент их кровожадного столкновения со мной. Еще немного и я кажусь распластанным на земле, терзаемый этими четвероногими хищниками!

Из-за моей спины раздался окрик, услышав который, собаки мгновенно остановились, а потом затрусили обратно к стаду. Обернувшись, я увидел несущегося на меня всадника. Из под копыт невысокого коренастого коня вздымались фонтанчики пыли. Приблизившись ко мне метра на три, всадник осадил коня.

– Здравствуйте! Не подходите близко к стаду, – сказал он на одном из тюркских наречий. Голос был высокий и тонкий даже для такого худенького юного паренька.

– Мир тебе, хозяин,– ответил я на его языке, радуясь, что моих языковых познаний хватает хоть для первого шага к дружественным контактам.

Юноша еще что-то спросил, но я растерянно улыбнулся и развел руки в знак того, что я ничего не понял. Тогда всадник спросил по русски:

– Ты заблудился, куда направляешься?

Ответить я не успел. Из-за холма вылетел еще один всадник и, размахивая плетью, что-то сердито стал кричать юноше. Его грузное тело как бы являлось продолжением такой же приземистой толстоногой лошади. Несмотря на жару, на голове мужчины красовался меховой малахай. Из-за голенища мягкого кожаного сапога выглядывала оплетенная кожей рукоятка ножа.

Подъехав к нам, он внимательно посмотрел на меня узкими черными глазами и не столько спросил, сколько утвердительно сказал:

– Ты пришел оттуда, где вчера стреляли.

Под его острым взглядом я не мог соврать и утвердительно кивнул. Он продолжал молча смотреть на меня с высоты конского седла. Чтобы видеть его лицо мне приходилось высоко задирать голову.

– Не найдется ли у вас немного воды? – спросил я, прерывая затянувшееся молчание.

Он не ответил. Юноша что-то стал ему быстро говорить. По тону можно было догадаться, что он пытался в чем-то убедить старшего, который продолжал молчать. Затем босс (так я про себя назвал второго всадника) что-то сказал первому и поскакал в низину к стаду.

– Отец приглашает тебя погостить у нас, – произнес юноша, – спускайся к стаду, чабаны проводят тебя.

Он слегка с обеих сторон стукнул коня ногами, обутыми в сапоги из необыкновенно мягкой замши, и помчался в обратную сторону.

До сих пор я думал, что именно эти двое всадников и пасут овец, оглядел окрестности вокруг стада в надежде найти чабанов. Тщетно, пастухов видно не было. Пришла мысль о том, что приглашение – один из вариантов азиатского юмора и меня никто всерьез не приглашал.

Все же я не оставлял надежды раздобыть воды и подкрепиться и стал спускаться в ложбину. Наконец среди овец я увидел две неподвижно стоящие поодаль друг от друга фигуры – это и были пастухи. Позже я узнал, что чабанам нет нужды ходить вокруг стада: овцы всегда группируются вокруг стоящего пастуха, стоит ему только сесть, как стадо разбредается в разные стороны.

Ближний ко мне чабан стоял, опершись подбородком о длинную сучковатую палку с загнутым концом, отшлифованным ладонями и многолетним использованием до зеркального блеска. Это был еще не старый сухощавый мужчина, точный его возраст определить было трудно: ему могло быть и 30, и 50 лет. Фигура была жилистой и крепкой, но глубокие складки у рта и какой-то тусклый взгляд старили его.

Приблизившись к нему и поздоровавшись, я попытался ему объяснить, что хозяин пригласил меня и он должен быть моим проводником. Но чабан, кажется, не слушал меня, он молча уставился на меня ничего не выражающим взглядом. Через минуту он повернулся ко мне спиной и направился в сторону дальнего холма.

Дальнейшее меня очень удивило. Часть овец со всех концов огромного стада стала стекаться вместе и направилась за идущим пастухом! Другая часть осталась мирно пастись: они явно были подопечными второго чабана. Я сделал вывод, что овцы знали своего пастуха и подчинялись именно ему. Этот заставило в очередной раз усомниться в исключительной монополии человека в интеллектуальной сфере. Во всяком случае, в области наших общественных структур есть явное сходство.

Я также отправился за чабаном, который шел мерным неспешным шагом. И как в момент начала путешествия по этой степи, снова я погрузился состояние спокойного равновесия, сходного с медитацией. За все время пути чабан не проронил ни слова.

Мы поднялись на очередной невысокий холм, внизу я увидел две юрты и большой загон для овец. Деловито сновало несколько мужчин. К перекладине загона рядом с ближней к нам юрте была привязана лошадь, рядом стоял тот самый юноша, который спас меня от собак. Чабан рукой указал мне на эту юрту, я оставил компанию овец и направился к ней.

Подойдя поближе, я громко произнес известное мне приветствие, не обращаясь ни к кому конкретно.

Пожилая женщина, сидящая рядом с огромным кипящим котлом, кивнула в ответ.

От аппетитного аромата готовящейся в котле мясной похлебки у меня закружилась голова. Юноша вышел из-за крупа лошади и направился ко мне:

– Пойдем, отец ждет тебя.

Я удивился: не думал, что начальник всего этого хозяйства удостоит меня личной аудиенции. Я пошел вслед за моим проводником к крайней юрте. Откинув войлочный полог, мы вошли внутрь.

Я и раньше во время экспедиций бывал в юртах. Меня не удивили относительная прохлада, крупные узоры войлочных ковров, подушки, лежащие на полу, слабый запах кислого молока. Удивило другое: почти четверть пространства юрты занимал большой резной средневековый шкаф или комод! Мне уже приходилось встречаться с такими вещами. Это была целая инженерная конструкция с хитрыми приспособлениями для различных нужд и причуд средневековых чудаков. Один из таких шкафов был оборудован под домашнюю цирюльню: в нем обсыпали голову в парике пудрой. Другой шкаф выполнял роль своеобразной дезинфекционной камеры: здесь с помощью благовоний выкуривали паразитов с тела его богатого владельца. Третий был хранилищем ядов. Редкая вещь, каким-то чудом оказавшаяся в таком неподходящем для нее месте! Никогда раньше я не видел, чтобы кочевники таскали за собой такие громоздкие вещи, не являющиеся предметами первой необходимости.

Хозяин полулежал на низкой скамейке напротив входа, опираясь на подушку. Рядом сидели еще трое мужчин: одиного из них я только что видел во дворе. Передним каждым из них стояла пиала с горячим чаем, в котором быстро таял кусочек масла.

Я повторил знакомое мне приветствие.

– Хозяин (я его сразу про себя стал называть «босс») в ответ произнес какую-то длинную фразу.

Я догадался, что это означает что-то типа:

– Гость в доме – к радости.

–Как тебя зовут? – спросил затем босс по-русски без малейшего акцента.

Он налил чай на дно пиалы и протянул мне.

Вошел уже знакомый мне молодой человек, разувшись перед порогом юрты, снял замшевую жилетку, войлочную островерхую шапочку. и вниз упали две толстые косы, достающие до пояса.