После того, как Цветков быстро пробежал глазами текст, на лицо его наползла тень разочарования.

– Свободен. – Отпустил он радиста и громогласно объявил по ГГС: – Всем БЧ отбой боевой тревоги! Возвращаемся в базу!

Последние слова адресовалось рулевому.

Пришвартовались в Балтийске уже в сумерках. Едва Цветков сошёл на берег, как к нему подскочил офицер-штабник.

– Товарищ капитан первого ранга, мне приказано немедленно вас доставить к командующему флотом, – сообщил, отдав честь, присланный по его душу капитан-лейтенант.

Цветков, изрядно измотанный треволнениями сегодняшнего дня, в ответ тоже приложил руку к фуражке и устало кивнул:

– Раз приказано, так доставляйте.

Они сели в стоявшую тут же, чуть поодаль, знакомую здесь каждому моряку новенькую адмиральскую «Победу» и отправились в Калининград, где находился штаб флота. Путь не близкий. Ехали часа полтора. До места добрались, когда окончательно стемнело. Несмотря на довольно поздний час едва ли не в трети окон здания штаба горел свет. Командующий Балтийским флотом Головко встретил Цветкова радушно:

– Ну, здравствуй, лейтенант! – выйдя из-за стола и пожимая каперангу руку, с улыбкой приветствовал его адмирал. – Давненько не виделись.

Знакомы они были ещё с тех времён, когда Головко командовал Северным флотом. Начало службы Цветкова практически совпало с началом войны. По окончании военно-морского училища он попал на «Гремячий», участвовал проводке Арктических конвоев, в сорок третьем отличился, и в марте, как раз, когда эскадренному миноносцу «Гремячий» было присвоено почётное звание «гвардейского», Головко лично вручил тогда ещё лейтенанту Цветкову орден Красной Звезды. Адмирал молодого офицера запомнил. К слову, пути их после этого не раз пересекались. Так уж вышло, что после войны обоих судьба забросила на Балтику и, опять же, Головко, но уже в качестве командующего Балтийским флотом, назначал Цветкова сперва старпомом, а позже и командиром «Степенного». И неважно, что лейтенант превратился в капитана первого ранга, что к Красной Звезде, прибавилась ещё одна и орден Отечественной войны первой степени, при встрече – разумеется, в отсутствие посторонних, – адмирал неизменно величал его лейтенантом.

– Здравия желаю, товарищ адмирал! – ответил Цветков. – Разрешите доложить…

Головко поморщился, как бы отвергая официоз, и жестом предложил каперангу присесть за стол для совещаний, на котором, как успел заметить Цветков, стояла бутылка «Арарата» и пара рюмок.

– Давай-ка мы с тобой, Василий Васильевич, сперва выпьем! – сказал комфлота, наполняя рюмки коньяком.

Одну он протянул Цветкову, вторую взял сам. Запанибрата они никогда не были, но отказывать командующему в такой малости, как пригубить рюмочку, право слово, не стоило.

– За что пьём, товарищ адмирал? – поинтересовался капитан первого ранга.

– Ну, хотя бы, за то, что ты эсминец не угробил, – ответил Головко.

Что да, то да, согласился с ним Цветков, хоть и осознавал, что в сегодняшнем чудесном спасении корабля его роль не столь уж и значительна – всего-то сделал то, что должно было сделать. Остальное чистое везение. Ну, может, ещё и заслуга тех горе-подводников, которые из засады да с близкой дистанции, а, таки, ухитрились не попасть в такую немелкую мишень, как «Степенный». Вернее всего, опыта и выдержки не хватило – нервишки не выдержали, поторопились. Ведь, подпусти они эсминец ещё на пару кабельтовых, и хана кораблю! Тут уж никакое уклонение не выручило бы. Вот о чём он подумал в эту минуту, но промолчал, решил, что Головко – с его-то опытом! – в подобных объяснениях не нуждается, потому как всё это сам проходил. Они чокнулись и выпили. Приятное тепло разлилось в груди.

– Вот теперь рассказывай! – велел комфлота, отставив рюмку в сторону.

Цветков в подробностях описал события прошедшего дня. Адмирал слушал, не перебивая. Заканчивая доклад, Василий Васильевич невольно вновь испытал чувствительный удар по самолюбию от того, что довести дело до конца ему так и не удалось, вернее, ему этого не позволили… Он терпеть не мог, проигрывать, и то, что сегодняшняя многочасовая погоня закончилась безрезультатно, вызывало у закалённого в боях офицера чувство острой досады. Цветков почти не сомневался, если бы его не одёрнули, лодку, как говорится, живую или мёртвую, он непременно обнаружил бы и при необходимости добил.

– Эх, дали бы вы мне, товарищ адмирал, ещё часок-другой, я б её на блюдечке преподнёс в лучшем виде! – с плохо скрытым упрёком выплеснул наболевшее командир эсминца.

Головко понимающе кивнул.

– Будь моя воля, я бы дал. Да моего мнения никто не спрашивал, – посетовал комфлота и неожиданно разоткровенничался: – Не доложить об инциденте в Москву я не мог. Думал, примут к сведению и будут ждать, чем кончится. Так нет. Через два часа, как гром среди ясного неба: немедленно всё прекратить, эсминец вернуть в базу.

Цветков в недоумении уставился на адмирала. Вопрос «почему?» готов был вот-вот сорваться с языка каперанга, но Головко уже предварил его ответом.

– Мне растолковали, что сегодня День шведского флага. Национальный праздник. Шведы, видишь ли, ежегодно его отмечают как раз 6 июня. Наше политическое руководство и лично Никита Сергеевич… – имя и отчество Первого секретаря ЦК КПСС он произнёс без должного пиетета, скорее даже с некоторым пренебрежением, – …заинтересованы в установлении более тесных экономических, научно-технических и культурных связей со скандинавскими странами. В настоящее время обсуждается вопрос о визите товарища Хрущёва в Швецию, а тут такое! У людей праздник, а вы… ну, то есть, мы… затеяли что-то вроде боевых действий непонятно с кем в непосредственной близости от границ потенциально дружественного государства… Хочешь не хочешь, а вляпался ты в большую политику! – невесело ухмыльнулся Головко и проложил: – Наверху есть мнение, что цель сегодняшнего инцидента – воспрепятствовать налаживанию отношений между СССР и странами северной Европы, не присоединившимися к НАТО. Кто бы не стоял за этой провокацией, ситуация чревата международными осложнениями. Что нам, что шведам проблемы с разбирательством нужны сейчас, как рыбе зонтик. Ну и наши «чичерины» вроде бы по дипломатической линии уже всё утрясли и совместно со шведами решили, что эта история с непонятно чьей подлодкой не должна получить огласки.

Чувствовалось, адмиралу всякие там политические игрища не по нраву, да только плетью обуха не перешибёшь – указивка спущена с самого верха.

– Слушай и запоминай! – перейдя на официальный тон, жёстко изрёк Головко. – Никакой торпедной атаки на «Степенный» не было. Никакой погони не было. И возле Готланда тебя не было. А вот что было, так это – плановые стрельбы на полигоне боевой подготовки. Всё понял?

– Так точно! – подтвердил Цветков.

– Вот и ладно. С личным составом проведи разъяснительную работу, чтоб помалкивали…

Огромные напольные часы, стоявшие в углу, глухо пробили один раз. Цветков покосился на циферблат. Полдвенадцатого. Командующий проследил за его взглядом.

– Поздненько уже, однако, – заметил он и предложил: – Ну что, по стремянной и до дому до хаты!

– По какой стремянной? – не понял Цветков.

– По стремянной чарке, – уточнил Головко, вновь наполняя рюмки коньяком. – Неужто, не слыхал о такой?

Каперанг отрицательно помотал головой.

– Ты откуда родом? – поинтересовался адмирал.

– Псковский, – ответил Цветков.

– Ну, ясно! Откуда ж тебе знать! А я – из терских казаков, – пояснил Головко. – У нас, когда провожаешь гостя, положено выпить чарку перед тем, как он поставит ногу в стремя. Вот эта чарка и есть стременная. – Улыбнулся Головко, протянув ему рюмку…

Не то чтобы Василий Васильевич позабыл об инциденте, произошедшем 6 июня неподалёку от Готланда, но, в точности следуя распоряжению комфлота, честно старался о погоне за неизвестной субмариной и непонятно даже успешном или не очень бомбометании лишний раз не вспоминать, и уж тем более никому о нём не рассказывал. Однако обстоятельства сложились таким образом, что Цветкову о том случае напомни там и тогда, где и когда он этого меньше всего ожидал.