Видя, что смерть сына принесла ей такое горе, теперь Сонджу понимала, почему свекровь так злится на Первую Сестру, пусть даже та была совершенно не виновата. Свекровь продолжила:

– Мой второй сын – старший из выживших. Он всегда был болезненным мальчиком. После физической активности он часто заболевал.

Сонджу мягко сказала:

– Сейчас он кажется здоровым.

– Это самое худшее, что только может случиться. Когда ребёнок умирает раньше родителя. Это так неправильно… И я прошла через это уже четыре раза.

Сонджу взяла испещрённые венами руки свекрови в свои и погладила их в утешение.

– Оставьте меня, – сказала свекровь напряжённо.

Чинвон встала.

– Я пойду в Большой Дом. Надеюсь, там будут мальчики из клана.

Сонджу вернулась в комнату, думая о том, как свекровь сейчас плачет в одиночестве. Её сердце переполнилось сочувствием. Сонджу сказала себе: нужно быть к свекрови добрее.

Вскоре после возвращения в комнату к Сонджу пришла Вторая Сестра.

– Я видела, как вы с Чинвон ходили в комнату досуга свекрови. О чём вы говорили? – спросила она с улыбкой, как будто имела полное право знать всё, что происходит в семье.

На сердце у Сонджу всё ещё было тяжело. Она боялась, что этот разговор чересчур взбудоражит Вторую Сестру, которая часто критиковала свекровь наедине. Она сказала:

– Чинвон убедила бабушку рассказать мне историю семьи. Оказывается, у нашей свекрови не было официального имени.

– Да, я слышала об этом. Всё потому, что она родилась девочкой. И всё же, – Вторая Сестра подняла указательный палец вверх, и Сонджу приготовилась к тому, что сейчас снова начнутся пылкие обвинения, – и всё же она говорит Чхулджину прямо перед его сестрой, что он особенный, потому что мальчик, и что однажды он станет главой семьи. Знаешь, почему к женщинам в обществе до сих пор такое отношение? Из-за таких вот свекровей, как наша.

Сонджу сделала глубокий вдох. Как её нейтральная фраза превратилась в очередной повод для Второй Сестры пожаловаться на свекровь? Сонджу поджала губы.

Вторая Сестра поправила юбку, помолчала. Заговорила снова:

– Я не собираюсь заставлять моих детей вступать в брак. Не собираюсь заставлять своего сына и его жену жить с нами. И я не собираюсь порабощать свою будущую невестку.

Её лицо разрумянилось от эмоций: она вздёргивала указательный палец в воздух при каждом «не» в своей речи.

Сонджу подождала, пока её щёки снова вернутся к обычному персиковому цвету, и заметила:

– Матушка сказала, что твой муж в детстве много болел. Это правда?

– Да. Хотя сейчас он выглядит здоровым, он не слишком выносливый. После свадьбы Матушка не позволяла нам возлечь с ним около месяца. Она сказала: «С красавицей-женой он слишком переутомится в первую ночь и заболеет». Она учила меня играть в карты по ночам, чтобы развлекать мужа, пока он не уснёт. Я так уставала, что засыпала иногда прямо в разгаре игры. Целый месяц ничего больше между мной и мужем не происходило. В каком-то смысле я была этому рада: к тому времени, как мы консумировали брак, мы успели друг друга узнать.

Сонджу представила, что было бы, если бы её муж тоже не обладал хорошим физическим здоровьем. Тогда у неё тоже был бы целый месяц, чтобы узнать его получше и подготовиться к первой брачной ночи. Иногда она гадала, не повлияла ли эта первая ночь на её восприятие интима. Однажды она попыталась представить Кунгу с ней в постели, когда муж в очередной раз навалился на неё ночью, но в результате только разозлилась на себя – слишком это было неправильно.

В день посева риса женщины Второго Дома и служанки проснулись на рассвете, чтобы наготовить еды. Вскоре внутренний двор заполонили работники, теснившиеся вокруг столов на соломенных циновках в ожидании завтрака. Служанки носили еду с кухни на столы – один поднос за другим. Незадолго до полудня в поля отнесли обед. В следующие три дня работы было всё так же много. На четвёртый день три деревенских женщины пришли на кухню и поместили еду в большие корзины, которые собирались отнести в поле. Поставив корзины на головы, они готовились уйти.

– Хочу пойти за ними, – сказала Сонджу.

Вторая Сестра уставилась на неё в изумлении. Затем усмехнулась.

– Полевая экскурсия?

– Да. Давай я что-нибудь понесу.

Взяв кувшины с водой, Сонджу пошла за женщинами, которые, миновав железную дорогу, вышли к рисовым полям. Женщины общались между собой и смеялись.

– О чём вы смеётесь? – спросила Сонджу.

– О том, что вы, госпожа, говорите так быстро со своим сеульским акцентом, что мы слышим только половину.

– Мне стоит говорить помедленнее?

– Нет. Мы уже начинаем привыкать.

Сонджу посмотрела на их корзины, полные мисок и еды.

– Как вы носите эти корзины на головах?

– Мы носили тяжести на головах с самого детства, – ответила одна из женщин. – Но, госпожа, зачем вам понадобилось в поле с нами?

– Я хочу увидеть рисовую плантацию. На фермерских угодьях моей семьи на окраине Сеула работают доверенные люди, так что я никогда не видела ферму своими глазами. Мой младший брат думал, что рис растёт на деревьях.

Женщины перехватили свои корзины покрепче и расхохотались.

– Рис – на деревьях! – повторяли они и смеялись, пока не достигли полей.

Сонджу смеялась вместе с ними, пока её внимание не привлёк хор голосов: мужчины и женщины стояли рядами на затопленном грязном поле и пели. Они сажали рис в такт песне – не поднимая глаз от семян, с голыми по колено ногами, по щиколотку в воде.

Сонджу с женщинами поставили еду, воду и выпивку на соломенные циновки под одиноким деревом на краю поля. Принесли ещё больше еды. Закончив песню, работники перестали сажать и пришли к циновкам – пахло от них потом и влажной почвой. Они втирали в ноги землю, чтобы отцепить напившихся крови пиявок. Капли крови они вытирали грязными руками. Прежде чем они сели есть, женщины полили им руки водой.

Сонджу смотрела, как после обеда работники возвращаются к посеву. На следующий год эти мужчины и женщины всё так же будут издольщиками и полевыми работниками и всё так же будут делать эту изнурительную работу в том же поле для таких людей, как она, которые не гнули спину и не пачкали рук. И всё же она не видела в их пропитанных солнцем лицах той горечи, которую она бы ощущала на их месте. Их стойкость внушала уважение.

Когда она вернулась на кухню с пустыми кувшинами, Вторая Сестра спросила:

– И что ты увидела?

Сонджу ответила:

– Есть что-то прекрасное в людях, которые не боятся тяжёлой работы.

– Моему мужу понравились бы эти слова. Вы во многом похожи. А вот я – другая.

Показав рукой куда-то за горизонт, Вторая Сестра сказала:

– Если бы я могла, то уехала бы отсюда как можно дальше.

Возможно, она была права насчёт их сходства. Сонджу казалось, что деверя она могла бы понять лучше, чем своего мужа: тот был тихим и вдумчивым человеком, осторожно подбиравшим слова. Однажды она видела, как он достал с антресолей над кухней фарфоровый сервиз периода Корё, поставил его на стол и долго разглядывал, медленно поворачивая каждый предмет с удовлетворённой улыбкой на лице. Сонджу это в нём нравилось – его способность ценить красоту.

Когда её муж пришёл домой, ей не терпелось рассказать ему всё.

– Сегодня я ходила в поле, чтобы посмотреть, как сажают рис. Ты знал, что работники поют, пока трудятся?

Он отвёл взгляд.

– Зачем ты с ними общаешься? Это не…

Это мигом остудило её пыл. Она попыталась оправдаться, презирая необходимость этих объяснений:

– Но ведь твой брат ходит в поле и говорит с издольщиками и работниками. Он рассказывает твоему отцу, сколько работников вам понадобится в этом году, сколько урожая ожидать и по какой цене можно будет продать рис. Я нахожу всё это интересным.

– Мой брат ходит в поле, потому что это его обязанность, – сказал он напряжённо. – А у тебя обязанности другие.