Глава 5. Любовь разлучная

Премьера “Трех сестер” А.П.Чехова было событием национальным и даже событием европейского масштаба. Чехов был автором века прошедшего, «в очень большой степени века ушедшего» как говорили и говорят в семье Коробейниковых. Однако «Три сестры» это произведение в стиле реализма, а реализм всегда находил у нас поддержку и вызывал интерес у молодежи из религиозных семей.

Прадед Максим Максимович был, как я уже говорил, большим другом отца Григория, поскольку он считал его человеком полным идей, и, поскольку он любил поспорить с ним, в то время как Чехов никогда не говорил о литературе, разве только о деньгах, которые он заработал или сможет заработать благодаря своей литературной деятельности. И кроме всего прочего Чехова никогда не приглашали к нам на большие званные ужины, поскольку дед Николай и бабушка Елизавета считали его неисправимым безбожником. Что касается мамок, тетушек и их подружек, всего нашего матриархата, то Чехов им совсем не нравился поскольку они его считали «вдохновителем идей социализма» как было напечатано в одной из наших газет. Или он просто был для них «ничего особенного».

Он ел суп прихлебывая из тарелки и таким способом мог опрокинуть себе всю тарелку в рот одним махом. И в частности, в одном из своих произведений он имел смелость назвать горошины маленькими пульками, на что тетя Аграфена, считавшаяся у нас авторитетом в литературе благодаря своим отношениям с Раулем, разгневанно обозвала его болваном.

Тетушка Аграфена во время своей болезни чахоткой проводила время за отдыхом, чтением книг и своими печалями. Федор Петрович, врач, рекомендовал ей проводить больше времени на свежем воздухе, избегая, однако, солнечных лучей (как было модно в те времена), и хорошо питаться, избегая излишеств. Я проводил много времени с тетушкой Аграфеной подле ее шезлонга в садике, у каштана, или в ее комнате, сидя у открытого окна. Тетя Аграфена слушала скрипичную музыку и оперы Верди, посылала двойные открытки Николаю II, который в ответ присылал букеты цветов и открытки с короной, не говоря уже о стихах Рауля, которые она берегла у себя, как я уже говорил. Был ли у нее светлый период? Нет. Темными очами смотрела она на яблони в саду, на ее алых губах таял мед, на алых губах, постигших высоты знания недоступные мудрецам. Молодой Пикассо забегал проведать ее всегда очень поздно и дарил множество раздетых и одетых людей, нарисованных его рукой.

- Мои извинения мадемуазель Аграфена, вы застали меня между голубой и розовой эпохами. Сегодня я уже занимаюсь другими вещами.

Но тетушка Аграфена больше не любила его, как не любила и Николая II, или его таинственного двойника, с которым они бывало проводили время уединяясь в особняке на Каменном острове, поскольку она пылала мистической и духовной страстью, подобной страстям Святой Терезы, только без присутствия божества, была любовь к этому чернокожему парижанину Раулю, с которым она была теперь разлучена.

— Знаешь, Сережа, однажды вечером мы были в парке в Царском Селе, у Екатерининского дворца на большом пруде с лебедями, и похоже эта обстановка вдохновила Рауля, и на него нашло глубокое молчание, долгое, печальное, мрачное. Раздался крик павлина, в котором прозвучал ужас приближения темноты ночи и прощания со светом дня.

Лебеди белыми гондолами, сворачивали к царскому дворцу, рисовавшемуся в ночных очертаниях. Рубен посмотрел на меня, вид у него был такой поэтический, что мне стало не по себе, он признался мне в любви и сказал мне, мадемуазель любовь жестока, и она преображает нас вселяя в нас безумные мысли. Мне было страшно, Сережа, клянусь тебе, я испугалась, но я испытала наслаждение от этого страха, восхитительного, загадочного, страха которого хотелось еще и еще. Разве могу я после этого любить кого-то другого кроме Рауля?

Глава 6. Еще одна несчастная любовь

Тетя Аграфена просила разрешения у доктора Федора посетить премьеру пьесы «Три сестры», которая привлекала ее своим свободомыслием и революционностью. Федор был невысокого роста, сдержанный, немногословный и решительный в своем диагнозе, на все случаи жизни имеющий ответ, и без какой-либо риторики, что сегодня так трудно встретить среди докторов. Доктор Федор излучал ауру вежливости и глубокого знания своего дела, аскетизма настоящего ученого и простоты в обращении со своими пациентами. С другой стороны, доктор Федор происходил из известного рода медиков ХIХ века, работавших во Франции со светилами медицины Пастером и Прустом. Доктор Федор разрешил Аграфене принять участие в премьере «Трех сестер», которая обещала быть событием, подобным скандальной премьере в Париже драмы В.Гюго «Эрнани», запрещенной у нас цензурой сразу же после того представления.

На представлении было топанье ногами, шквал аплодисментов, неистовствующая толпа, библейский гвалт, и кончилось все тем, что публика разнесла в щепки зрительский зал и люди колотили друг друга обломками кресел. Тетя Аграфена не столь из любви к Чехову, а скорее в силу своей образованности, как уже говорилось, была сторонницей прогрессивных идей, реализма и социализма. На премьеру пришло много молодых интеллектуалов, среди них были такие многообещающие личности как Лев Троцкий.

Тетя Аграфена кричала так, что после представления начала кашлять кровью, и ее привезли домой из театра в компании всех сестер, родственниц и подруг, а также нескольких Ники-подобных юношей, обожавших ее молча и на расстоянии, поскольку тетушка Аграфена была в то время музой Рауля Капабланки, пусть и из крови и плоти, как говаривал сам поэт.

Тетя Аграфена вернулась к своему постельному режиму, согласно указаниям доктора Федора, в окружении нашего женского клана, который конечно же в то время никто бы не осмелился так назвать, а также среди букетов живых цветов, которые ежедневно посылали ей Пабло Пикассо, Николай II и многочисленные юноши поэты, восхищавшиеся ей словно богиней, поскольку она была музой известного поэта.

Пикассо присылал ростопшу, Николай II, или некто очень похожий на него, присылал белые розы, поэты модернисты приносили белые лилии, цветок, который для Рауля происходил от слова – очарование –, а не брал название из ботанических справочников, и его другу Валерию стоило большого труда объяснить, что это за "лилия" растет на пруде в парке.

- Чехов был очень, очень хорош – говорила посетительница, сидевшая в изголовье у нашей больной.

- В нем есть что-то масонское.

- Чехов человек во Христе, также, как и Толстой, и оба они в конфликте с церковью.

- Вольнодумец.

- И большой писатель.

- Конечно, это произведение – звоночек.

- Россия меняется.

- Это меняется время, приходит новый век.

- А мы то ведь не видим, не можем понять этого.

- Да, время летит.