Игровой терапевт – человек, выдерживающий подобные напряжения. Как часто в обычной жизни один человек может слышать боль другого? Не пытаясь утешить, переключить, предложить более оптимистичный взгляд на ситуацию? Скорее, это большая редкость. А вот кабинет игрового терапевта – это специальное место, где можно встретиться с самыми разными своими переживаниями. И изжить их.

Расправившись с серым человечком, Саша стал рисовать. На этот раз на листах бумаги появлялись до зубов вооруженные люди с прорисованными кубиками мышц на торсе. Конечности этих устрашающих персонажей иногда становились оружием. И тогда вместо кистей рук у героя обнаруживались огромные металлические когти.

Защитная агрессия – так можно было бы трактовать для себя эти рисунки. Мальчик вооружался, готовился сразиться с тем, что недавно так сильно напугало его. Во время неожиданного нападения, казалось бы, дружелюбного пса ребенок не мог обороняться. Он пострадал физически и был напуган. Теперь же обнаружил возможность встретиться с пережитым заново.

На следующем занятии он вылепил огромного человека из оранжевого пластилина. Они с серым начали сражение. Саша сидел за столом, фигуры ожесточенно сражались друг с другом. Сначала просто нападали – так, как, мне кажется, происходит во время кик-боксинга. Потом мальчик решил использовать стеки для пластилина в качестве оружия своих воинов. Он протыкал пластилиновые фигурки насквозь, активно двигая руками, громко воспроизводя крики и стоны своих персонажей.

Не один и не два раза он отбегал с одной из фигурок от стола до ближайшей стены, показывая, как один из бойцов отлетал от зверского удара своего противника. Это были очень экспрессивные эпизоды. Саша придумал сюжет, в котором много действовал как победитель, активный участник происходящего. Положение жертвы во время нападения собаки заставило его замереть, заморозить чувства, которые сейчас поднимались наружу с неукротимой силой.

Как-то, после очередного занятия, в кабинет ворвалась бабушка мальчика: «У меня только один вопрос! Он дома играет в ужасные игры, лепит фигуры из пластилина, срезает им головы и протыкает их насквозь! Это можно разрешать?» Небольшое время перерыва между сессиями нужно мне, чтобы привести кабинет и саму себя в порядок, а не для бесед с кем бы то ни было. Но передо мной уже стоял человек с важным насущным вопросом. Ни времени, ни желания на попытки эмпатически понимать состояние женщины у меня не было. У нас состоялся очень короткий разговор по существу.

– А по отношению к вам, семье, другим людям есть агрессия? Словесная? Физическая?

Женщина замахала рукой:

– Что вы, что вы! И близко нет.

– Вы хотите, чтобы Саша вылечился?

– Конечно!

– Тогда пусть играет, как играет.

– Спасибо большое!

Сашины войны между тем достигли своего апогея. В один из кульминационных моментов сражения оранжевого и серого (человечков) в его монологах стали звучать отголоски учебы в начальной школе.

Со слов родителей я знала, что учительница позволяла себе публичные и совершенно не парламентские выражения в адрес мальчика. И вот в игровой комнате я слышу хлесткие оскорбления (было понятно, что это дословные цитаты из речи учительницы), ожесточенно вылетающие из уст ребенка. Слова сопровождались ударами и тычками – один из пластилиновых персонажей был нещадно бит.

Во время этой, опять-таки очень эмоциональной, работы, незадолго до окончания сессии, Саша стал смеяться. Смех этот казался принудительным. Сам мальчик заметил: «Что-то я не могу остановиться». При этом он, как обычно, старался навести порядок на столе, где занимался, убрал куски пластилина в коробку, положил на место стеки. В коридоре его ждала бабушка. Мальчик тут же взял у нее бутылку воды и жадно выпил. Смех продолжался. «Сколько можно! – Женщина попробовала приструнить ребенка. – Если не перестанешь (смеяться), оставайся вон еще у психолога». – «А я с удовольствием», – тут же раздался бойкий искренний ответ. И они ушли, оживленно разговаривая о планах на день.

Воронка травмы – термин, хорошо известный специалистам. Поначалу Саша начал работать с травматическим опытом, связанным с нападением собаки. Позже в фокус стали попадать более ранние болезненные переживания. Под последним я имею в виду оскорбления учительницы, недовольной умственными способностями мальчика. Испытанная им боль легла на дно души и дождалась своего часа – возможности быть выплеснутой наружу. Ребенок снова прожил то, что происходило раньше. Точнее, ему удалось встретиться со своими переживаниями в связи с тем, что случалось в школьном классе. Но теперь он сам управлял ситуацией, а не был вынужденной жертвой и заложником обстоятельств, это в его руках и по его сценарию действовали игрушечные персонажи.

Телесные рисунки смеха и рыдания очень похожи. Саша не столько осмеивал некоторые страницы своей жизни, сколько рыдал над ними. По моим впечатлениям, произошла мощная разблокировка подавленных эмоций, ярко проявившаяся телесно.

Именно на этой встрече мальчик слепил пластилиновых персонажей в один комок, яростно сжимая в руках. Напряжение было так велико, что его щеки подрагивали. Выпустив комок из рук, он поднял на меня глаза и проникновенно признался: «Я никогда так раньше не делал!»

Когда я могу, то делаю перерывы между встречами с детьми побольше. Потому что порой возникает ощущение, что поработала проводом под высоким напряжением. Та встреча с Сашей была именно такой. Хотелось просто посидеть и помолчать в тишине.

После этого занятия он пришел изменившимся. Если раньше он комментировал игру или сетовал на некоторые обстоятельства текущей жизни, то на этот раз вдруг разговорился о другом. Школьная жизнь, спортивные тренировки, музыкальная школа – он рассуждал обо всем этом из нового состояния. Я увидела рассудительного, спокойно размышляющего о жизни, как будто враз повзрослевшего мальчика одиннадцати лет.

Интенсивность и энергетическая насыщенность предыдущих встреч сменилась некоторым умиротворением, мягким чувством юмора, сожалением о расхождениях во взглядах с родителями. Как если бы на смену бурному течению горной речки пришло равномерное движение волн реки равнинной.

В последние встречи Саша продолжал делиться размышлениями о своей жизни, а также увлеченно лепил подводный и надводный мир в прозрачной емкости с водой. На поверхности плавали зеленые листья и стебли растений с диковинными цветами (спасибо плавающему пластилину). В глубине можно было увидеть другие растения, камни, живых обитателей водоема.

На завершающей сессии мальчик вдруг взял листок бумаги и, словно уловив мои мысли, сделал прощальный рисунок простым карандашом. В центре располагалось дерево, на нем было гнездо с птенчиками, паучок, рядом шевелились муравьи, была и тучка с дождем, и солнце – много самых разных проявлений жизни. А вот ураганов, смерча и других стихийных бедствий, на которые так щедра была первая серия рисунков Саши, больше не было. Как не было и воинов, вооруженных до зубов. Воинов, за которыми стоял сильнейший испуг. В них больше не было внутренней необходимости.

Десятилетний Петя оказался у меня на приеме после того, как в школе стали жаловаться на его агрессивность. Педагоги опасались, что, будучи в гневе, этот рослый, плотного сложения мальчик покалечит кого-нибудь из одноклассников.

Вопреки ожиданиям, я увидела воспитанного, немного застенчивого ребенка. По моей просьбе он сделал несколько рисунков, а потом получил возможность играть, как хочет. Изображения навели меня на мысли о защитной агрессии и о невысоком мнении Пети о себе.

Играя, он был очень сдержан – ни громких возгласов, ни экспрессивных телесных движений. Не зря первые встречи в игровой терапии – это знакомство. Знакомство с игрушками, со специалистом, с правилами нахождения в комнате. Так что мальчик осваивался в новом пространстве, но в то же время уже проявлял себя в игре.

Петя выбрал конструктор с человечками и устроил сражение. Друг другу противостояли две армии – синие и джентльмены. Последних можно было узнать по стильным шляпам с полями. Джентльмены победили. И эта победа имела прямое отношение к внутренней жизни ребенка, его стремлению быть вежливым и неспособности адекватно и вовремя выражать свое неудовольствие.