Дети ведут себя агрессивно по самым разным причинам. Иногда я предлагаю посетить психиатра и/или невролога, поскольку психологическая помощь кажется недостаточной. После первой встречи с Петей необходимости прибегать к консультации врачей не возникло.

На второй встрече мальчик нашел в кабинете пластмассового игрушечного Чиполлино – необыкновенно прочную игрушку советского времени, которая вместе с тем могла разбираться на три части. Яростно и настойчиво он кидал ее в стену кабинета. Поднимал и бросал, поднимал и бросал – до тех пор, пока у Чиполлино последовательно не отваливался пучок зелени с головы, а потом и сама голова.

С лица ребенка стекал пот, ему было очень нужно расправляться с игрушкой.

Если бы помещение, где я тогда работала, находилось в медицинском или образовательном учреждении, возможно, пришлось бы вводить ограничение. Соседям, работающим через стенку, подобный уровень шума мог бы здорово мешать. И тогда я искала бы альтернативу действиям Пети – возможность использовать матерчатую игрушку, к примеру. Но ситуация благоволила: кабинет располагался в подвале, его интерьер вполне позволял швырять пластмассовую игрушку в стену. А соседей попросту не было.

Эти, казалось бы, мелкие технические детали важны. В игровой комнате бывает шумно. В сообществе игровых терапевтов ходят байки о том, как могут реагировать на звуки из игровой комнаты люди, не знакомые с подходом. Одна такая история видится мне в стиле карикатур Херлуфа Бидструпа. Двери кабинета закрыты, к ним наклонились, прислушиваясь, несколько взрослых – сотрудники учреждения. Изнутри комнаты раздаются детские крики и возгласы. На взгляд подслушивающих, молодой специалист – игровой терапевт – не справляется с ситуацией. Ребенок внутри плохо ведет себя! Шумит! Вот-вот придется вмешаться в это безобразие!

Вернемся к Пете. Этим интенсивным, даже яростным бросанием игрушки в стену он занимался несколько встреч подряд. При этом часть сессии он посвящал решению математических задач. Как именно? Мелом записывал на доске пример для себя и с удовольствием решал его: складывал многозначные числа, производил вычитание, деление, умножение. «Похоже, тебе очень нравится решать примеры» – сказала я. «Да, я люблю математику», – ответил мальчик.

На одной из встреч Петя обнаружил на столе флакончик для выдувания мыльных пузырей. Заинтересовался. И вскоре по комнате стали разлетаться бликующие разными цветами радуги прозрачные дрожащие сферы и полусферы. Каким восторгом и какой радостью сопровождалось это немудреное занятие! Такое удовольствие само по себе прекрасно.

Но в данном случае ребенок еще и нащупал для себя остров уверенности. Я впервые услышала от человека уверенное похвальное слово самому себе: «Я хорошо умею выдувать пузыри!»

Вы помните, что на первой диагностической встрече рисунки Пети говорили о том, как низко он ценил самого себя? Так вот, в процессе крайне простого занятия ребенок возвращал себе самоуважение, ну или взращивал его.

Естественно, ситуации способствовали мои заинтересованные глаза и теплая реакция на возгласы и действия мальчика. Он не сам по себе ходил по комнате и упражнялся в выдувании пузырей. Другой человек – я – разделял его радость и восторг. «Да, – вторила я реплике Пети, – ты выдул два больших-пребольших пузыря! У тебя получилось!» Или: «Ты знаешь, что у тебя хорошо получается делать это!» Моя реакция в любом случае была эмпатическим откликом. Фактически каждой своей фразой, сказанной, надо заметить, с теплом и любовью, я говорила: «Я тебя вижу, мне важно то, что с тобой происходит, это ценно».

Через какое-то время ребенок оказывается способен заразиться этим отношением к себе, присвоить его, сделать частью своего внутреннего мира. А человек, спокойно и уверенно принимающий себя, ценящий себя и свои проявления, знаете ли, ведет себя в жизни и относится к другим людям иначе, чем человек, лишенный этих свойств!

Как часто вы, уважаемый читатель, бесконечно едите себя поедом за сделанные ошибки или несовершенства, как часто привычно критикуете себя, уже даже и не замечая этого? На самом деле, к сожалению, это довольно распространенная история – усвоить критическое отношение к себе, сделать его своим внутренним механизмом.

Игровой терапевт способен вернуть ребенка к невинности самопринятия, а соответственно, и к большему принятию других людей. И это дорогого стоит, на самом деле. Кабинеты игровой терапии должны быть в каждом заведении, где учатся или лечатся дети 3–10(12) лет. И вовсе не только для так называемых проблемных мальчиков и девочек. Нам всем нужен кислород, чтобы дышать.

Что касается Саши, то через несколько встреч разборки с Чиполлино сменились игрой в кегли. Он пригласил и меня поучаствовать. При этом, естественно, сам устанавливал правила, а также вел таблицу результатов, отмечая там набранные очки. Я довольно часто вижу в игровой такие переходы от игр с агрессивными сюжетами к спортивным поединкам.

Не прошло и десяти встреч, как родители сообщили, что Саша (впервые за много месяцев) захотел выйти во двор погулять с ребятами. На родительской консультации был вскользь упомянут эпизод, когда на ребенка агрессивно навалились несколько ровесников. Вероятно, это происшествие и стало травматическим событием, вызвавшим потом и агрессивность мальчика, и его желание избегать контактов с ребятами.

Во всех четырех историях дети сами решали, чем им заниматься. Это базовый принцип подхода: инициатива в игровой комнате полностью отдается ребенку. Каждый из мальчиков использовал время наших встреч по своему усмотрению. Митя выдирал фигурки футболистов с поля и топил дельфинчиков. Андрюша инициировал поединки Буратино и лесных обитателей. Саша рисовал стихийные бедствия и устраивал битвы пластилиновых бойцов. Петя швырял пластмассового Чиполлино, выдувал мыльные пузыри и решал математические примеры.

Я ни о чем не расспрашивала мальчиков. И, разумеется, не рассуждала о том, как надо управляться с гневом, к примеру. В фокусе нашего общения ни разу не появилась ни одна так называемая психологическая проблема. При этом родители всех ребят отмечали те или иные улучшения в их поведении.

Как это вообще возможно? Ведь дети, как может показаться на первый взгляд, «просто играли».

О важности свободной игры для душевного благополучия ребенка было подробно написано в прологе. Здесь же отмечу, что в нашем подходе игра рассматривается как язык ребенка, способ его самовыражения. Обратите внимание: жизненные истории мальчиков не отражались в их игре напрямую. Митя не брал фигурки мамы, папы, мальчика и младенца. Андрюша не играл в больницу. Собака появилась в сюжете Саши один раз, совсем ненадолго. Петя не инсценировал сцены общения с одноклассниками и ребятами со своего двора.

Но. В игровой активности детей выражались самые настоящие чувства и переживания. До терапии они не имели возможностей (внутренних и/или внешних) признать и адекватно выразить их. Митя не мог в полной мере понять и грамотно обойтись со своим негодованием по поводу рождения сестрички. Андрюша испытал страх и бессилие в ходе болезненных медицинских манипуляций. Саша пережил ужас во время нападения собаки. В жизни Пети был эпизод, когда на него напали несколько мальчиков, и сопротивляться им в полной мере он не мог.

В игровой комнате эти ребята встретились с изнаночной стороной испытанного страха – ядерными запасами гнева. Эти боеприпасы, хранившиеся на дне души, стали взрываться один за другим, как только позволила ситуация. Кабинет на время словно бы стал специальным, предназначенным для этого, полигоном.

Будучи признанными и прожитыми, болезненные переживания теряют власть над поведением и состоянием человека, перестают рулить им, по-партизански появляясь, откуда не ждали. В полной мере проявляясь, выражая себя в игровой комнате, ребенок наводит порядок в закоулках своей души. В итоге Митя обнаружил способность мирно уживаться с родителями, Андрюша стал освобождаться от плаксивости и боязливости, у Саши пропало желание перестрелять всех вокруг, а Петя начал восстанавливать способность нормально общаться со сверстниками.