«Командир гарнизона Шесельхоффа. Носитель частиц нейнарис». Дальше шли специфические символы читать которые могли только служители церкви.

– Признаться, я, их, богов, понимаю… – продолжил священник – а вот вас с мужем нет!

– О чем вы? – спросила женщина.

– Ведь только же недавно, вы, казалось, разговаривали как обычно! – сказал священник.

– Да, недавно… – отстраненно и грустно ответила Дина, сев рядом со сферическим надгробием. Она положила цветы туда, где уже лежало несколько других уже увядших и тяжело вздохнула.

– Да и свадьба ваша, как будто была совсем недавно, – продолжал священник.

– Да. Тогда я так переживала, что вы, служители церкви, не подтвердили нашу с Дарнием совместимость.

– А мы никогда и не подтвердим! Сказали же, что ваши частицы совершенно несовместимы и что из брака вашего ничего хорошего не выйдет. Рано или поздно это должно было плохо кончиться! Так и получилось, в конце концов! Четыре надзирателя больше не смотрят на нас. Но, пусть люди и прочие живые существа не думают, что, нарушая божественные законы, они смогут уйти от кары.

И про ребенка вашего я также говорил. За грехи родителей расплачиваются дети. Девочка с внешностью унку и самыми беспорядочными частицами, что я видел в своей жизни! От нее стоило сразу избавиться! Безобразный плод несовместимости многих поколений!

– Прошу вас, – обратилась к священнику Дина, – оставьте меня наедине с моим мужем! Я благодарна вам, что вы сделали эти надгробия погибшим защитникам деревни, но теперь я хочу побыть одна.

– Береги себя и будь осторожна, ибо сказано в учении хоргокиды: «Свет никогда не победит тьму! Потому что бог света мертв.»

Священник ушёл внутрь храма. Дина осталось сидеть у сферического надгробия.

«Что бы ни говорили эти священники, – сказала Дина, – но знаешь, Дарний, я была рада быть твоей женой. Я рада, что нарушила запрет церкви и тайно вышла за тебя замуж. Во мне есть частица тебя, а в тебе была частица меня, даже если жрецы и отвергают это. Я пойду. Там Мия меня ждет. Счастливой тебе и спокойной сферизации», – сказала она и поднялась.

Мия ждала за оградой кладбища. Вместе с матерью, молча, они направились к небольшому пролеску. Здесь стояли четыре одинокие халупы, окруженные плетнем. Эти дома находились на самом краю деревни и, по счастливому стечению обстоятельств, не были тронуты старосферами. Худая и низенькая фигурка в бежевом платье вышла на крыльцо одного из домов.

– Карла! Будь она неладна! – сказала Дина раздраженно. – Дурные они с мужем люди. И почему из всей деревни именно они выжили? Так, еще и хату рядом с нашей заняли! Мия, давай-ка высыпи все клубни в одну корзину, чтобы они с мужем не увидели их, а то еще отнимут, чего доброго.

– Ладно, – согласилась девочка. Они свалили все клубни в одну корзину. Девочка опять четко услышала, что клубни недовольно запищали.

– Ты слышишь? – спросила она у матери.

– Что?

– Да так… Почудилось!

Получилась горка из клубней.

– Так, теперь под куст ее! Вот так! – сказала Дина, пряча корзину. – Ну все! Теперь порядок. Пойдем!

Они приблизились к дому. Дина приветливо помахала соседке. Пятидесятилетняя женщина в чепце помахала в ответ левой рукой. Ее правая рука была сломана. А привязанная каким-то тряпьем деревяшка, видимо, помогала женщине.

– Кто идет! Кто идет! Вечно сиять! – поприветствовала она мать и дочь.

– Вечно сиять! – ответила мать.

– Вечно сиять тетя Карла! – весело поздоровалась Мия.

– Так неужто и впрямь удалось что-то найти? – спросила Карла, кинув взгляд на корзину.

– Да куда там! Нашли пару грибов да коры надрали.

– Дашь взглянуть?

– Ну взгляни, – сказала мать и поставила корзину перед соседкой. Карла, не без труда наклонилась и пошарила в корзине.

– Эх! М-да, – расстроенно сказала она, – что-то негусто.

– Так иди, сама собирай.

– Ага. Я бы рада. Да только не ослепла ли ты, соседка? – спросила она грубо и показала руку.

– Ну раз так, – сказала мать.

– Слушай, а разве не две корзины у вас было?

– Ну да было две. Теперь одна. В лесу мы наткнулись на ухокрыла. Не знаю уж, засекло нас то чудище, но…

– Эта тварь? Такая с ухами – крыльями, да? Напала на вас? Целы?

– Целы, как видишь. Нам удалось убежать. Вот и не принесли ничего. А Мия еще и корзину потерять умудрилась.

– Эх ты, разиня! – упрекнула девочку Карла. – Она не гналась за вами?

– Нет. Мне удалось отвлечь ее.

– Ох! Не к добру это! Говорили старики, что тварь та на много сотен энким вокруг все слышит. А ну как вас старосферцы выследили? Небось больше не придётся тама ходить спокойно.

– Того я не знаю. Только лес и раньше опасен был.

– Карла! – послышался хриплый вопль откуда-то из дома.

– Неверий зовет! – сказала Карла.

– Ну, мы с Мией пойдем. Выздоравливай! И передавай привет мужу!

– Ага. Вечно сиять! – ответила Карла, как-то приторно. И, открыв дверь, ушла во тьму своего дома.

– Ну, что? Я за корзиной, а ты домой, бегом, – прошептала мать Мии.

Их дом располагался тридцатью шагами севернее, того, что заняли Карла с Ниверием. Это была большая и крепкая, но очень старая изба. Похоже, что ей было не меньше восьмидесяти лет. Над избой нависли ветви толстой, многовековой сосны. Поэтому в соломенной крыше застряло не одно поколение шишек. Нижние бревна поросли мхом. А по ставням полз грибок – ставнеед.

Настолько старый дом был редкостью для такого поселения, как Шесельхов, разоряемого старосферами каждые несколько лет. Видно, что этот дом, издревле берегли неведомые силы. А возможно, что это четыре надзирателя, хранили дом, все жители которого на протяжении многих десятков лет были солдатами, носителями частиц нейнарис.

Тринадцать лет назад, по распоряжению Агеноридской армии этот дом был передан Дарнию, отцу Мии. Но про самого него ходил слух, будто он происходил из рода, в чьих жилах текла кровь Унку.

Мия толкнула тяжелую и крепкую, дубовую дверь, вспомнив, что отец открывал ее очень легко. Он был сильным. В доме было темно, тепло и сухо. Окна были заткнуты тряпками. Пахло старой соломой, поленьями и копотью. Сзади неслышно подошла мать. Она закрыла дверь и задвинула тяжелый, деревянный засов. Стало темно. Но глаза быстро привыкли и начали различать предметы.

– Ставь корзину! – сказала мать.

Мия подошла и поставила на длинную, расположенную у стены, лавку свою корзину. В это время, мать выложила картошку на стол.

– Ты ее сейчас будешь готовить?

– Ну да. А что? Ты что, есть перехотела? Который уж день голодной ходишь.

– Да, не то чтобы перехотела.

– Тогда садись и чисти ее! А я пока печь затоплю, – сказала мать и, подложив в поленья сена, начала высекать искру из огнива.

Мия взяла старый, порядком сточенный нож в правую руку, а в левую, боязливо и брезгливо взяла красноватый клубень. Ей снова показалось, что рот – глазок шепчет ей что-то. Тем временем солома в печи занялась, и сухие сосновые поленья затрещали и засвистели. Отблески осветили стену напротив печи. В комнате стало светлее. Девочка нерешительно поднесла нож к клубню и сделала небольшой надрез. Клубень в тот час страшно запищал и заверещал. Девочка бросила его на стол и вскочила с лавки.

– Что такое? Снова? Этих клубней испугалась?

– Да-да! – дрожащим голосом произнесла девочка. Оно! Она! Орало! Пищала!

Сидя на карачках и шевеля деревяшки кочергой, мать ответила:

– Да не неси ты чушь! У тебя просто мороки с голодухи. Это поленья пищат. Слышишь?

– Слышу. Да это поленья, мама, – ответила девочка, чуть успокоившись.

Мать села на лавку рядом с дочерью. Затем взяла нож и картофелину, начав уверенно её чистить. Мия смотрела, как с клубня слетают очистки кожуры, как оголяется розовато-телесная мякоть с красновато-лиловыми прожилками, похожими на вены. Она смотрела на то, как мать спокойно и уверенно чистит это создание, словно оно и вправду обычный картофель.