Из детей ее, а своих внуков, мать Кали предпочитала мальчика. Девочку она принимала и терпела, но все вкусные кусочки демонстративно приберегала для него. И даже не пыталась это скрывать. «Вот приедет внучек, вот ему и отдам блинчики с мясом, а тебе на вот, покушай, обычные, простые блиночки без ничего». Внучка не обижалась, поскольку за 19 лет уже привыкла к закидонам бабушки. В Испанию, кстати сказать, ее тоже в свое время не взяли, только внука.
День по-прежнему оставался вязким, дождливым и снегосмесительным. И она отправилась в ту дальнюю часть дремучего леса, где довольно редко бывала, разве что по особым случаям. Сегодня был как раз такой случай. Ей хотелось во что бы то ни стало повидать свою стародавнюю подруженцию, колдунью и мастерицу в одном лице. Та была действительно мастером на все руки. Подручные материалы как будто сами собой складывались во что-то изящное, занятное или забавное. Под чутким руководством волшебницы Элины в течение трех долгих кропотливых часов Кали выкладывала тоненькие шерстинки-былинки в определенном порядке, так чтобы из них в конце концов получилась картина. Причем картина эта отчетливо воспринималась как акварельная. И в этом тоже была какая-то странная и притягательная смесь – снег, вода, шерсть, живопись. И создавала она как будто бы поле и цветы. Но под конец там все равно откуда-то взялись чайки в небе. И небо, таким образом, оказалось вдруг тоже связано неразрывно с морем.
Вернувшись, наконец, домой, она в задумчивости взяла в руки колоду таро. Та вдруг сама собой раскрылась на жрице с ее многочисленными гранатами. Прежде всего плодовитость, потом Персефона, потом творчество как таковое. Обожаю гранат, подумала Кали. Эту рачительность, заботливость, предусмотрительность, с которой зерна так тщательно уложены, одно к одному, и аккуратно обтянуты пленкой, дабы уберечь и дополнительно защитить. И каким колдовским багрянцем они переливаются каждое, при этом будучи достаточно прозрачными, чтобы позволить увидеть скрытое ядро внутри. Так о чем же нам сообщает жрица? О том что нужно прежде всего творить, каждую минуту своей жизни создавая все из всего и осмысливать другие творения и славить их. Все остальное лишь побочный эффект. Уровень жизни и прочие неурядицы.
…
Ютьюб услужливо сообщил ей, что существует на свете философия ваби-саби. Она утверждает, что мы все тщетно стремимся к идеалу и совершенству, но при этом лишь тратим свои ресурсы на несбыточные мечты, выбиваясь из сил и понимая, что так и не достигли идеала. А прелесть и мудрость заключается в том, что нужно любоваться и наслаждаться тем, что у тебя есть, и тем, что ты наблюдаешь: всем несовершенством и асимметрией природы – и человека, и отношений, и вообще всех явлений. Значит ли это, что не нужно стремиться вообще ни к чему, а довольствоваться тем, что есть, и находить в нем свое скромное очарование? У нее не было ответа.
Кали замерла на несколько секунд, любуясь тем, как причудливо улеглись очистки моркови поверх шкурок от авокадо. Оранжевое на темно-зеленом. Линии их напоминают какие-то иероглифы, написанные одни поверх других. И все вместе они составляют какую-то письменность на незнакомом языке. Тут идея языка подкрадывается незаметно.
Точнее, она и не исчезала никогда никуда. Как в фильме про пришествие инопланетян, гептаподов, даровавших человечеству великое орудие/оружие – умение воспринимать одновременно прошлое и будущее и настоящее, точнее выходить за пределы этих категорий. И сразу после его просмотра возникает вдруг щекочущее ощущение где-то на кончике языка, как будто ты уже на самом деле понимаешь и знаешь – как это делается. Просто надо чуть дальше проникнуть вглубь вещей. Во всяком случае, из прошлого вещи умеют являться мгновенно, во всей полноте картины. Почему бы вещам из будущего не поступать точно так же? Ты слышишь пару коротких фраз о том, как англичане впервые встретили австралийцев и возникло слово кенгуру – и тут же, за долю секунды всплывает в твоей голове комната, взрослые, сидящие на диване, застолье, в комнате довольно заметно накурено; тебе лет десять, ты стоишь вполоборота в дверях, собираясь уйти к себе и вдогонку тебе эту историю про кенгуру рассказывает, усмехаясь и щурясь, один из гостей.
Может быть это только у меня так, подумала Кали? Может быть это какая-то особенность восприятия? Да нет, вряд ли. Наверняка у всех бывают такие вспышки. Откуда-то вдруг возникают слова – из книги, которую читала 15 лет назад. Или мельком виденная картина. При том что Кали вовсе не могла похвастаться какой-то особо цепкой памятью. Цепкая как лиана скорее. Оплетающая что-то очень локальное, ту опору, в которой она нуждается, из слов и лиц. Именно их и сохраняет.
..
Ей было немного грустно. Точнее пусто. Еще точнее – она понимала, что нужно расстаться с очередным иванушкой-дурачком. Что они не перестают, что их всегда было и есть много вокруг нее. И почему-то она привлекательна для них и вызывает в них бури эмоций всегда. Но вот беда: проблема ли это иванушек как вида, или мутации генетические конкретных особей – но только ей всегда катастрофически везло на сильно пьющих представителей. Они какое-то время мужественно держатся, в пылу прихлынувших чувств. Потом постепенно сдают позиции, позволяя себе изредка расслабиться по конкретным поводам. А под конец уже не стесняясь говорят – да, я пью! А кто не пьет?! И патетически обводят рукой воображаемую аудиторию. Что характерно – сами в этот момент искренне убеждены, что весь мир действительно состоит из женщин, детей и алкашей. Страшноватый такой мир, если честно.
Задумалась, почему иванушек всегда так неудержимо тянет к ней?
Шакти выражает животворящую силу Вселенной и отражается в самом имени Шивы: в отсутствии шакти Шива становится просто «шва», что в переводе с санскрита означает «труп».
И потому их так отчаянно магнитит всегда. И тоска такая в глубине глаз у них. Они просто понимают, что рискуют остаться неоживленными. И в ожидании истиной любви целуют всяких земноводных.
Узнала случайно, что во Франции, в 19 веке по крайней мере, называли проституток лягушками. С чего бы это вдруг? А потом их доступные женщины оказываются на наших болотах и почем зря ловят стрелы, возможно вовсе не им предназначенные.
…
«Мы живем на окраине рукава Ориона», обнаружилась вдруг у нее в голове когда-то прочитанная фраза. Это тот самый, вероятно, рукав, из которого при взмахе вылетают лебеди и озера. Ну, у некоторых правда, куриные кости, тут уже по обстоятельствам. Так вот – Орион, его рукав, еще какие-то элементы одежды, Солнце, Земля, одна шестая, и где-то тут, примерно по центру, стоит город большой. На холодной земле, конечно же. И стоит окнами на лес высокий дом. Вот в нем живет Кали. Хорошо живет, надо сказать. Почти не грустит.
Глава 2.
Сегодня ей снилось, как она ходит по просторной светлой комнате и переводит стрелки часов на нескольких циферблатах на стене. Причем они, кажется, все отстают, но ее задача сделать так, чтобы они, по крайней мере, отставали синхронно. А иванушка сидит в кресле насупившись, и что-то там бурчит под нос. Но она, собственно, ради него все это и делает. Точнее, ради того, чтобы он хоть изредка соблюдал какие-то договоренности и следил за временем. Потому что время-то свои обязанности выполняет и следит за иванушкой. А вот он за ним нет. И потому вечно опаздывает, пропускает, перепутывает и вообще не соотносит себя с «временными таймингами». Это его собственное выражение. Первый раз она хохотала, когда его услышала, потом рыдала от злости, потом пыталась объяснить всю нелепость этого сочетания слов. Но все без толку. Тайминги к нему намертво приклеились. Будто проклятие какое.
Если поднести настенные часы к самому уху, можно расслышать, как там внутри копошатся секунды, шкворчит на сковороде время, изжаривается на каком-то вечном огне. В геенне огненной, возможно. Но скорее всего нет, ни о каком наказании речь не идет. Просто где-то во вселенной горит огонь, и на нем прогорают и улетучиваются в вечность мгновенья.
