Но во сне ее шляпка сама по себе расправила крылья и перелетела на другую сторону каньона, поймав солнечный свет, как закладывающий вираж ястреб, а мать с Минди зависли в воздухе вместо того, чтобы падать в белый поток, потому что тоже научились летать, в этом не было сомнений; когда он проснулся под поздними звездами, где-то вдалеке пронзительно и одиноко кричала гагара, подкладка его куртки оказалась мокрой, и он понял, что снова плакал.

Джек вскочил еще до восхода солнца, стряхнул с себя усыпанный инеем спальный мешок, подняв облако снежинок, которые поплыли по воздуху стайкой ледяных бабочек-однодневок. Он разжигал огонь и варил кофе, пока Винн спал или читал. Ничего на свете ему не нравилось больше, чем просыпаться первым, колоть растопку для костра и делать кофе.

Озеро хранило неподвижность, бледный полумесяц садился над кромкой деревьев. Он разыскал жестянку с табаком в кармане рубашки и втянул первую за день порцию, сидя на бревне и наблюдая за разгорающимся пламенем, что облизывало коряги. Об этом сне он старался не думать. За исключением того, что кобыла Минди, похоже, и впрямь научилась летать наяву и избежала верной смерти, поскольку в то же утро разведывавший новую тропу для июльских клиентов рыболовный гид видел, как она выбралась на правый берег, вся дрожащая и с дикими глазами. С ног до головы в порезах и синяках, с глубокой раной на правом боку и растяжением связок, но в остальном совершенно целая. Она полностью оправилась, но никогда в жизни больше не позволяла водить себя по речным переправам. Мать оказалась менее удачлива. Он остановил эту мысль. Посмотрел на воду, несущую розовые и серые отблески рассвета. Ладно. Немногим людям повезло умереть в самом расцвете сил, получив признательность за все заключенное в них добро. Пусть все остается, как есть, подумал он. Не худший расклад из возможных.

Рыбы наловить они не удосужились, поэтому он смешал немного яичного порошка с кусочками чеддера, смазал маслом сковороду с длинной ручкой, а затем принялся бросать камни в палатку и развлекался этим до тех пор, пока Винн со стоном не поднялся.

Этим утром каноэ шло гладко, как по маслу. Снова на север, к верховьям озера, где брала свое начало река. Они позволили своим взглядам блуждать по берегу в поисках цветных палаток или шатров, силуэтов лодок на пляже, но разглядели только еще больше вкраплений желтого в кронах деревьев и скопление оранжевых рудбекий у их корней. Они наблюдали полет стаи гусей над северной оконечностью озера, птицы выстроились в клин только наполовину, их неровная фаланга изгибалась и выпрямлялась, строй выравнивался на лету. Издалека донесся лай. Джек подумал о том, как часто природа бывает несовершенна, а также озадачена и сбита с толку. Однажды, проезжая на Герцоге сквозь заросший шалфеем луг, он налетел на золотого орла, только что полакомившегося луговой собачкой; огромная птица подпрыгнула и попыталась взлететь, но плотный обед чересчур отягощал ее. Она развернулась, горделиво выпрямилась и свирепо уставилась на всадника, ожидая своей участи, но дождалась лишь унизительного смеха Джека.

Все утро пожар снова ничем не напоминал о себе, и они задались вопросом, не утих ли он как-нибудь сам собой из-за ранних заморозков. Это позволило бы им расслабиться.

– Поглядеть бы, что там, – сказал Джек, – Разведать обстановку, прежде чем мы окажемся на реке.

– Ага, стоило бы.

– Как тебе идея причалить и забраться на какое-нибудь дерево, или вроде того?

– Полезешь ты.

– Да не вопрос, – согласился Джек.

Они пристали к берегу с западной стороны разреза, обозначающего исток реки. Лиственницы частично затеняли узкие скальные гряды, сквозь камень пророс жесткий коровяк, сейчас уже высохший, его высокие стебли отец Джека обычно звал ковбойскими подсвечниками. В солнечных лучах порхали белые мотыльки и оседали на окаймляющих пляж астрах. Ребята вскарабкались по заросшей деревьями морене и выбрали для своих целей высокую, прямую бальзамическую пихту. Винн переплел пальцы и подсадил Джека до нижней ветки.

Для его веса она была в самый раз, он ухватился за нее поближе к стволу, потянулся к следующей и начал восхождение. Иглы осыпались вниз вперемешку с его проклятиями. Не то чтобы ему мешали ободранные ладони или липнущие к лицу и рукам пузырьки смолы, просто ругаться во время подъема было приятно, это задавало движению определенный ритм. Само собой, обоих волновала перспектива того, что необъятный пожар уже мог превратиться в струйки белого дыма, последние вздохи умирающей катастрофы. Джек обвил ногами истончившийся ствол со сноровкой наездника в седле брыкающегося пони. Он закрыл лицо предплечьями, просунул голову сквозь ароматную хвою и взглянул на северо-запад. Уже готовое слететь с его губ радостное проклятие застряло костью в горле.

– Ну? – спросил Винн, не дождавшись победных воплей, – Как оно там?

Тишина.

– Ты в порядке?

– Не особенно.

– Что случилось? Тебе смола в глаз попала? – но он достаточно хорошо знал Джека, чтобы понимать, смола здесь не при чем, – Там все настолько плохо?

– Я не знаю, уместно ли здесь слово «плохо», здоровяк. Погоди минутку.

От Джека порой можно было услышать нечто в этом роде. Дайте мне минутку. Например, когда он правил кормовым веслом в обход опасных порогов. Он использовал эту фразу, если его переполняли эмоции, например в пабе в Лейк-Плэсид несколько недель назад, когда особо крупный незамутненный детина в рубашке от Ральфа Лорена застал его беседующим со своей женой. Джек понятия не имел, чья она там жена, но у него был безотказный радар для распознавания придурков, и он прямо вопил о приближении очередного. Кольца девчонка не носила и выглядела очень заинтересованной в общении. С чувством юмора у того человека явно отношений не было, и радар Джека взвыл сиреной. Он встал, намереваясь предоставить их самим себе, но мужчина хлопнул его по плечу и вопросил:

– Эй, чувак, ты правда думаешь, что можешь вот так пристраиваться, если парень отошел в туалет, и отползать, как только он вернется?

Джек поставил на стол бокал красного лагера «Каноэ» и попросил дать ему минутку. Мужчина очень смутился, потому что Джек действительно задумался – он на полном серьезе взвешивал варианты, решая, что же ему делать. Затем он кончил взвешивать и отделал того мужика. Позже в машине Винн со смехом перефразировал Уильямса:

И вот теперь, когда Джек снова произнес свое «дай мне минутку», Винн почувствовал, как все его внутренности сжались.

– Тебе когда-нибудь казалось, что ты просто спишь и видишь всратый сон? – наконец подал голос Джек.

– Ну типа, всегда, когда я зависаю с тобой?

– Знаешь, будь ты здесь, наверху, шутить бы в момент передумал.

– Настолько плохо?

– Ну, – Джек раздраженно сплюнул вниз, по другую сторону дерева от Винна, поплотнее уперся ногами в ветку, – Шлейф дыма движется прямо на юг. Может, самую малость забирая к востоку. Почему-…

– Почему им не пахнет?

– Да, и на самом деле это даже не шлейф, здоровяк. Я бы предложил тебе залезть сюда и взглянуть самому, но какая польза от того, что кошмары будут сниться нам обоим?

– Мне тоже так кажется.

– Это хреново облако дыма. Похоже на здоровенную грозовую тучу. И оно приближается. Может, уже на четверть или треть ближе, чем было той ночью. Я даже вижу гребаное пламя. Такая оторочка перед сплошной дымовой стеной.

– Сколько до него, по-твоему?

Тишина.

– Джек, сколько до него?