III. Дискурсы «детей»
В этой главе воспроизводятся беседы с представителями поколения, которое движется по семейно-родовой тропе вослед за поколением крестьянских отцов и дедов. Это – дети крестьянских стариков. Причем дети поздние. Иногда – внуки. Временная дистанция между полосами зрелости тех и других, – когда люди самостоятельны, ответственны, когда они способны удержать и отправить в будущее биологию и биографию данного крестьянского рода, – сравнительно невелика. Тридцать – сорок лет. Классическая поколенческая ступень. В наших экспедиционных занятиях мы выхватили момент смены крестьянских поколений. Он драматически совпал со сменой социально-исторического времени. Таким образом, мы попали в пространство заметных и, вероятно, необратимых перемен. Что произошло? Начавшаяся сто лет назад эпоха смещения тех гравитационных полей, которые удерживают и воспроизводят определенные порядки повседневного крестьянского существования вывела наружу очередные событийные сочетания. Жизнь зримо поменялась. И для нового крестьянского поколения («поколения детей») приемлемая полнота органического существования уже вполне достигнута. Разумеется, это состояние не есть автоматическая данность, оно должно ежедневно воспроизводиться, но фатальной угрозы его внезапного исчезновения (как это сплошь и рядом было в «поколении отцов») не существует. Сценарии повседневного существования накопились. У новых крестьян появились новые сферы и формы занятости – даже внутри родного деревенского пространства. Детьми они вошли в привычный крестьянский круг забот, закружились и освоились в нем, привыкли к традиционным крестьянским занятиям. Повзрослев, они нащупали новые возможности жить-кормиться. Сначала с опаской, а потом более уверенно вошли в мир уже некрестьянских технологий и практик. А если заглянуть чуть вперед, то можно сказать, что дети новых крестьян, внуки и правнуки крестьянских «отцов» уже смолоду начинают жить на иной, чем их родители, планете. В массе своей они просто уходят в городской мир и, как правило, безвозвратно. Но об этом – разговор впереди и разговор особый. А теперь вслушаемся в живые дискурсивные практики крестьянских «детей», которые в своей ранней жизни застали своих отцов в полном здравии и животворной родительской силе. Эти крестьянские дети хорошо помнят отцовские рассказы об их прошлой, еще доколхозной крестьянской жизни. Они в своих повседневных хозяйственных и иных практиках (родственные и соседские связи, формы досуга, соблюдение местных праздничных, свадебных, похоронных обрядов и т. д.) порой невольно воспроизводят старинные крестьянские привычки, несущие на себе, конечно, все более заметные отпечатки новых, модернизированных социальных правил. Непосредственно наблюдение таких процессов – вдобавок к попыткам рационального понимания длинных социально-исторических линий эволюции крестьянских обществ, – занятие захватывающе интересное. Деревенские люди буквально оживают, когда к ним обращаются с просьбой рассказать о коловращениях их собственного, частного, на сторонний взгляд серенького, укромного и монотонного повседневного существования. Перед слушателем внезапно и широко распахивается громадный, сложно устроенный и чаще всего суровый мир, захват которого сопряжен со всякого рода хитрыми изобретениями, писаными и неписаными запретами, находками и разочарованиями. И все это жизненное биение можно будет подробно разглядеть в публикуемых ниже крестьянских нарративах. Они интересны в их событийной сплетенности. У них особое звучание. Вместе и одновременно со всей разнообразной бытийной «машинерией» крестьяне производят другие, чем прежде, дискурсивные форматы. Они говорят иным, уже отодвинувшимся от старинных мер, языком. На наших глазах происходит нечто удивительное. Предметно, разнообразно разворачивается то, о чем кратко сказано В. В. Бибихиным: «В человеческой истории действует творческая сила, сплетающая вокруг себя язык как среду»[36]. Читатель, несомненно, ощутит мягкое, но упорное давление этой силы, источник которой нащупывается с трудом. Ну и пусть, – нам важно, что «в человеческой речи главное не фиксация фактов, а возможность с помощью языка порождать разнообразные миры»[37]. И рассказчики по мере сил реализуют эту возможность. Наша же забота – не проглядеть эти новые крестьянские миры, не упустить случая войти в них, медленно и с понимающим принятием осмотреться. Озимые посевы, уложенные в землю, долго ждут своего весеннего часа. Так и в нынешних крестьянских мирах уже дремлют будущие.
9. Михаил Григорьевич Голуб (1948–2011)
Вводные замечания
Этот текст – транскрипт разговора с жителем одной из станиц Кубани. Михаил Голуб – типичный южнорусский антропологический тип. Коренастый, черноволосый, темноглазый, с постоянным ироническим прищуром и готовым к улыбке лицом. Человек несколько скептического склада, очень умный. Родился и прожил жизнь в станичном пространстве, жил землей и своим хозяйством. Не бросая крестьянских занятий, в зрелости работал в газодобывающей отрасли. Но – и это видно из записанных разговоров с М. Голубом – ни на минуту не сходил с крестьянской стези. Разговор с Михаилом Григорьевичем был построен мной уже не по лекалам семейной истории, как это мы делали в Первой крестьяноведческой экспедиции. На этот раз мы попытались слой за слоем реконструировать социальный мир отдельного человека, увидеть панораму социальной сети, запечатлеть систему родственных и дружеских кругов. Рассказывая, Михаил Голуб выстраивает свою картину эволюции родственных отношений. Он описывает три круга (ближний, средний и дальний) людей, с которыми он общался. Михаил Григорьевич детально описывает представления о техниках и технологиях родства, знакомства и дружбы. Этот текст – пример «голоса снизу», момент крестьянских дискурсивных практик, заметно модернизированных, но и одновременно вполне архаичных. Уходящих в смутные глубины крестьянского сознания. Запись интервью была сделана в первом десятилетии двухтысячных. За два года до трагической смерти Михаила Григорьевича.
ТРАНСКРИПТ
Запись 2009 года
– Раньше люди жили как? Раньше создавались кланы. Вот умеет человек убить мамонта – он по этому делу специалист, ему это дано природой. И к нему начинают присасываться люди. Начинает создаваться клан возле него. И начинают образовываться родственные связи. Это еще в пещерные времена началось. Тогда ж не было такого, чтобы ты был мне «брат», а вон та – она мне была «сестра». Не говоря уж о куме. Таких понятий не было. И фактически те люди создавали пещерный клан. Костер распалили, он целый день и целую ночь горит, чтобы не затух, потому что если он потухнет, то это – страшное дело. А возле этого костра крутятся люди. И чем больше их крутилось, тем больше связей. На охоту идти, на охрану женщин, на приготовление пищи. Так что эти связи еще с тех, пещерных времен, завелись. И так оно шло до самых последних времен. Например, нас – три товарища. И мы дружим, и ходим гулять. Ты обязательно, собираясь гулять, зайдешь ко мне. Потому что знаешь, что если ты пойдешь сам, один, то тебе обязательно морду набьют. А когда мы втроем соберемся, три товарища, – то нам уже морду не набьют. Потому что один сюда смотрит, а другой – туда. Поэтому жизнь тоже нам расслабляться не давала. Если женился один из этого коллектива, то и мы двое старались жениться или иметь девчонок, чтобы через полгода тоже жениться. Возьмем время вокруг 1960-х годов. Это – мое детство и моя юность. Батя мой был плотник, дома клал, делал рамы, двери – все мог делать. Приходит батька мой с войны, и возле него образуется клан. Даже не клан, а группа людей, у которой к батьку моему было уважение. Но не простое уважение, а какое-то искусственное уважение. Что это значит? Уважают не потому, что он человек, а потому, что он в своем деле профессор. Он все умеет, все может. И вся станица (а их было три человека, мастеров по дереву) – молилась на них и хотела с ними дружить. И уважение высказывать. Если батька пойдет в церковь, он никогда оттуда трезвым не приходит. Никогда в жизни! Его или приведут, или чаще всего привезут на лошадях, или на велосипеде прикатят. Или на мотоцикле притарахтят. Почему? Да просто потому, что это – Григорий Андреевич Голуб! Мастер по строительству, по дереву специалист. По камышовым крышам искусный человек. Как же его не напоить и не привезти домой?! Но это ведь только станица такое уважение высказывает. А родственники тем паче. Мы гордимся, что в нашем роду есть такой человек. И на любой праздник родня говорит: «До Голуба пойдем!» А у Голуба всегда есть водочка, закуска. Почему? Потому что возле него всегда крутились заказчики. Вот, он раму сделал. «Андреич, шо тебе?» – «Полмешка муки!» Или – килограмм сахару, грудками. Или – сало. Пошел стекло бабке делать, застеклил. Она: «Шо, Андреич?» – «Налей бутылку!» В карман ее и домой. Денег у него много не крутилось, именно денег. А натурой платили тогда постоянно. И всегда было что выпить и чем закусить. И вот это сплочение людей возле одного, двух, трех человек было. Но с ходом времени это сплочение начало постепенно завертаться. Почему? Люди начали становиться грамотнее. Люди стали становиться специфически развитее. Да и легче стало! Представь себе: или из самана надо скласть хату, то есть фактически из земли, и чтобы стены не повело, – или же из кирпича на цементе. Это ж легче! Сам хозяин заколотил раствор, потом шнурку вытянул, и ляпает по ней заводские кирпичи. Или – крыть. Раньше надо было приглашать мастера, чтоб камышом крышу выстелить и чтоб ни ветер, ни дождь, ни куры ее не порушили. Сейчас сам хозяин готовую шиферину приколотил гвоздякою – на том и кончилось. Так что сейчас народ грамотнее становится. И уже не так нуждается в компании. С тех пор люди начали расходиться, расползаться. И не стало тех прежних клубков жизни. Хочешь, про свой клубок расскажу? У меня таких клубков-кругов не один, а три. Сперва близкий клубок, потом идет средний и дальний. Бывают, они трошки смешиваются, но разница всегда есть.
