Батюшка смирится. Будет плакать ночами, как после смерти матушки, упиваться брагой до беспробудного состояния. А потом возьмет себя в руки, женится на Агашке, признает своими задиристых близнецов и заживет по-новому. С мальчишками проще, да. По крайней мере, их поганый гад в жертву не требовал…

И ведь пытались с ним бороться семь лет назад, когда он только обосновался в горах, прозванных впоследствии Змеиными, и потребовал семь красивых девиц ежегодно. Взамен пообещал не палить деревеньки и города, и защищать от захватчиков весь Озерный край, от горного хребта до морских вод. Людям такой уговор оказался не по нраву, и в первую же зиму сечь гада ушли пять десятков крепких и здоровых молодцев. Как оказалось, с концами.

Гад, разжиревший на человечине, явился к весне и спалил ближайшее родовое капище вместе с тремя окружными деревушками. Не пощадил ни старых, ни малых.

Семь девиц были доставлены ему тем же вечером. Родня поплакала, да смирилась. Что поделать? Иначе всех сгубит, идолище поганое. И боги да пращуры в этот раз глухи к мольбам детей своих земных оказались, не уберегли никого.

А когда к началу лета змей сдержал слово и сжег дотла нурманские корабли, пришедшие с набегом, селяне и вовсе зашептались, что боги на самом деле им защиту такую послали, от лихих людей. А большая помощь требует и великую цену. К тому же, иноземцы угоняли с собой не только красавиц, а любых мало-мальски приглядных баб, а еще обирали жителей до нитки, оставляя за собой лишь разоренные пепелища. Крылатый ящер брал цену несоизмеримо меньше. Девок тех – как грибов в лесу в урожайный год, под каждым кустом с десяток сидит.

Так и жили, надеясь, что беда в этом году придет не в их семью, и спешили выдать красивых дочерей замуж пораньше, да подальше. А сражаться с чудищем ходили только осиротевшие женихи, что не успели брак заключить.

Конечно, тоже не возвращались. Только в баснях, что старики детям сказывали, добрый молодец в одиночку чудо-юдо побивает. Да и меч-кладенец для этого нужен, а где его взять?

Даренка покосилась на остальных товарок по несчастью, ехавших с ней в том же возке. Сидели молча, понурив головы, Зоряна и Смеяна, теребили обережные браслеты на тоненьких запястьях. Не спасли пращуры, не уберегли от напасти.

Дочь княжеской ключницы Добронрава сердито смотрела по сторонам запавшими от слез глазами. Говорят, мечтала девка, чтобы младший княжич ее к себе приблизил, а уж она бы постаралась стать для него самой нежной, самой милой, зоренькой рассветной. А что женится когда-нибудь на знатной, так и наплевать. Ночная кукушка дневную всегда перекукует… А теперь вместо богато убранного княжеского ложа ждала ее лесная яма с обглоданными костями.

Рыжеволосая Горица убаюкивала зареванную Цветку, самую младшую из семерых. Две луны назад стукнуло ей тринадцать, и жизнь стремительно катилась к закату, не успев начаться.

А внизу, прямо на куче соломы, сидела незнакомая девица. Русоволосая, синеглазая, крепко сбитая, в мужской рубахе и холщовых штанах. Меховой жилет она небрежно кинула под спину, чтобы не биться хребтом о край телеги. При встрече Зоряна со Смеяной переглянулись и сердито заворчали, мол, где это видано, чтобы девка в портах мужских ходила, срам какой, боги разгневаются.

На что Добронрава, с презрением взглянув на обеих, процедила, что боги уже разгневались, раз едут они к змею подколодному в качестве ужина, а не к подругам на посиделки и не к женихам в терема высокие.

Девка смотрела по сторонам с любопытством. На вид ей было от силы зим семнадцать, но Дарена не обольщалась, могло быть и пять раз по столько. Чужачку утром привел посадский кузнец и объяснил, не скрывая радости, что Марьяшка ни сидеть, ни лежать не может. Все тело чирьями покрылось, куда уж ей в красавицы теперь метить? Поэтому на замену идет сродственница, приемная дочь Безымянной ведьмы, что приехала очень кстати погостить.

Волхвы брать девку не хотели, узнав о ее происхождении – боялись колдовского гнева. Но пока судили да рядили, наглая девчонка первой вспрыгнула на телегу и уселась на пол, ожидающе посматривая на остальных. Волхв Берней только плюнул в сердцах да рукой махнул. Чего уж теперь? Десяток правил при сборе «невест» и без того нарушается каждый год, по прямому требованию гада. Пусть добавится еще одно, невелика печаль.

Остальные взобрались понуро и молча, опустив глаза. Только Цветка не выдержала и расплакалась, услышав за частоколом горестный материнский вой. Горица, что приходилась ей дальней родней, тут же обняла глотающую слезы отроковицу и принялась что-то шептать на ухо. Та будто не слышала, покачиваясь в такт движению телеги.

Ехали долго. Впереди охрана из шестерых конников из числа младших гридней, следом телега с дарами, среди которых были и свадебные наряды для несчастных пленниц. Кому в голову пришло наряжать их перед гибелью, как невест – неизвестно, но обычай этот соблюдался строго. За ним – узорчатый возок с лавками и полом, щедро усыпанным душистым сеном, где располагались жертвенные девицы.

Никто из старших тетушек их не сопровождал, хотя по всем правилам вежества положено мудрой и сметливой женщине с ними ехать. Помогать в дороге по всяким житейским вещам, до которых мужикам дела никакого быть не должно. И оберегать красавиц от настырных жадных глаз княжеских служивых. Да только змей в первый же год строго-настрого запретил старухам появляться перед его пещерами, и даже ехать в одном возке с девчонками. Дескать, дух от них плохой идет, и на девиц перекидывается.

Замыкал шествие старший конюх Глуздарь с недовольной миной – ему поручили сопроводить драгоценный груз до самой Змеевой горы, а затем забрать князево имущество и вернуть домой в целости и сохранности.

– Ну и вид у него, на молоко поглядит, оно и скиснет, – не выдержав, пробурчала вымотанная бессонной ночью и чужими слезами Горица. – Будто его к змею везут, а не нас. Неужто и перед князем Вадимом с такой же рожей ходит?

– Перед князем-батюшкой он ужом вертится, которому вот-вот на хвост наступят, – тут же скривилась Добронрава. – Матушка говорила, что Глуздаря в том году жеребец сотника Агата за зад цапнул. Порты новые порвал, да прямо на смотре княжеском. Так и ходил с дырой в срамном месте, только бы от господина нашего не отойти, вдруг чего изволит…

Девчонки тихо зафыркали в кулачки. Каким бы тяжким и горестным не виделось их будущее, но здесь, в настоящем, весенняя березовая поросль по бокам дороги нежно шелестела сладко пахнущими листьями, а рассветное солнышко золотило нежные личики, стирая усталость и тоску. Они и впрямь были очень красивыми. И очень молоденькими.

И тут отозвалась чужачка, хитро прищурившись и делая вид, что рассматривает гарцующего под Глуздарем жеребца.

– Змей на него и не позарится, даже будь он девицей красы неписанной. У него вчерашняя капуста в бороде застряла, я отсюда вижу.

– Так девкой он без бороды бы был, – отозвалась Смеяна, прекратив дергать браслет на руке.

Чужачка сверкнула синими глазами и озорно шепнула.

– А если нет? Вообразите себе, поехала бы такая красавица к змею – с капустой в бороде…

Девицы звонко расхохотались. Глуздарь недовольно посмотрел на них и отвернулся.

– Змей возрадуется от эдакой неземной красоты, – со смешком поддержала беседу Даренка. Ехать молча оказалось невыносимым, и остро захотелось радоваться новому дню, а не тратить последние часы жизни на скорбь и уныние. – Девица на обед, борода с капустой – на ужин.

– Фуууу, – сморщилась Зоряна. – Неужели супруга не видит эдакого безобразия? Или он к ней в опочивальню так и ходит, после ужина лица не обтерев, бороды не расчесав?

– Ох, чур меня, – передернула остренькими плечами Горица. – Лучше уж к змею в пасть, чем с капустной бородой ночами миловаться…

– Едет Глуздарь на коне, борода блестит в огне, маслицем политая, капустою укрытая, – пропела тихонько под нос синеглазая.

А через миг от звонкого девичьего хохота полусонная лошаденка, запряженная в возок, испуганно заржала и едва не встала на дыбы.