После столь горячей тирады его дыхание немного остыло, он снова взглянул на панно с изображение Чёрного Камня и, не поворачиваясь к собеседнику, продолжил:

– Многих еретиков Вы нашли здесь?

– Еретиков? Здесь уже нет рабочего класса. На шахте трудятся только люди. Чумы из имперской армии тверды в вере. А СЧК уже в Вашем ведении.

– Никого значит… Ладно-ладно… Посмотрим, как такое понравится Невроху.

– Конечно, посмотрим… Но всё же я Вам напомню, мой дорогой брат. Что мы служим нашей вере Жах. – Гузох плавно указал рукой на панно. – А наш святейший патриарх лишь старший брат.

Самох стоял и пытался испепелить его взглядом. Но Гузох продолжал:

– Наша святая обязанность укреплять чумов в вере, а не карать попусту. Возвращение в лоно Церкви оступившихся много более выгодно, нежели их изничтожение. И всех могущих оступиться в секторе «Крито» я надёжно укрепил в их вере. Разве что остались братья из СЧК, которые мне неподконтрольны.

Последнее слово стало буквально контрвыпадом. Тот, кто только что кичился своей отвагой, теперь мог смело браться за дело с достойным для него результатом, и, так сказать, подать пример «правильной» работы, если на то есть основания. Это ещё больше разозлило Самоха:

– Хорошо же Вы придумали… Хорошо… Но Вы ещё увидите, как стоит обходиться с ними «правильно»… И хорошенько подумайте, очень хорошенько. Как Вы будете повторять эти слова, когда я найду ту ересь, которую Вы проглядели!

– Если Вы найдёте ту ересь, которую я проглядел, то я буду Вам бесконечно благодарен, мой дорогой друг… Разумеется, если это действительно будет ересь, а не чьи-то домыслы.

Самох вышел из кельи, хлопнув дверью. Потом раздались его громкие шаги и отдалённая ругань на кого-то из охраны.

Таким когда-то Гузох представлял Невроха. Того, кто будет страстно бороться с самой скрытой опасной ересью в СЧК. Бойко, открыто и непримиримо. Казалось бы, это должен быть теперь закрытый гештальт, но ничего подобного. Неврох просто нашёл горячую голову и палача, который будет рвать и метать, пока его не пришьют как бешеную собаку, законно или нет. У СЧК много методов. И они явно хитрее на данный момент.

Раз они додумались до неординарного шага передать целую группировку «Донецк-Макеевка» в ведение людей, чтобы убрать все возможности для инквизиции, то на попятный они теперь уже точно не пойдут.

И всё же очень интересно посмотреть на того, кому они всё это вверили. Его называют Гора, и теперь он префект семи секторов. Не было бы мысли думать о каких-то соглашениях с ним, но ведь когда-то никто и не думал о соглашениях с Хиви. А теперь эта сила помощнее имперской армии. Всё течёт, всё меняется. И уж точно, что надо поменять, так это патриарха на того, кто достоин и крепок в своей вере по-настоящему.

– Кто-то это всерьёз воспринимает вообще? – Болотников смотрел на Хмельницкого, при этом будучи весьма спокойным. Было действительно не по себе от той мысли, что Раньеров не попал под децимацию, и что они со своим штрафным батальоном были в шаге от чего-то более опасного.

– Да это ж разве кого-то волнует? – ответил Хмельницкий, смотря на висящий на стене плакат с черепом в берете, новым их символом, означающий штрафное подразделение. Он был налеплен так, что под ним не было видно настоящего герба – атакующего сокола, из которого когда-то сделали трезубец.

– Да, разумеется никого. Волновало только, где этого информатора найдут. У кого этого информатора найдут. А кто им окажется – это уже десятый вопрос… Но всё же. Ты уверен в том, что мы нашли, кого надо?

– Серёга, я не знаю… Всё, что у нас есть, это наши домыслы и информация от Горы. То, что Раньеров шакал и так всем известно. И единственное, что не сходится, так это как раз его поведение, не подходящее под поведение информатора, который должен быть тише воды, ниже травы. Но знаешь… Вполне возможно, что в этом и заключалась его тактика. Как поймают, так он скажет типа «я чё дурак себя сам так подставлять?». Потому то, что нам пришло от Горы пока нечем крыть. И похоже, что в ближайшие 3 дня ничего не изменится…

То что в «Отряде 14» действует информатор высшему руководству было давно известно, но рядовые бойцы были в полной уверенности, что кругом только друзья. И когда Раньерова отправили на гауптвахту, на которой он до этого был не раз за пьянки, у большинства не возникло вопросов в причинах. Но дольше трёх дней там не держали, и по их истечении необходимо было решить: официально обвинить его и рассказывать всем правду, чтобы довести дело до казни, или отпускать, как невиновного, если доказательств его вины не хватает.

При упоминании слова «шакал» Болотников тут же вспомнил свой недавний разговор с человеком, который носит такое же имя. Шакал из Хиви говорил, что скоро Гора получит в своё распоряжение новые шахты, а это значит, что его влияние вырастет несоизмеримо больше, чем раньше. С ним придётся считаться совсем по-другому. И приведёт это совершенно к иным результатам. Непонятно только, когда это произойдёт, и что вообще известно об этом самому Горе. А отсюда может следовать, не специально ли он нам слил того, кого мы и сами будем рады угробить, лишь бы сделать так, чтобы всё это выглядело наиболее достоверным. Мол, я вот вам услугу оказал, действовал честно и соразмерно своим силам, так теперь и вы сделайте что-то для меня.

А что может теперь потребовать Гора? Они и так не делали ничего из того, что бы ему как-то мешало. Их диверсионные операции были направлены только против чумов и их инфраструктуры. Хотя… Всё же меняется. Если люди стали сами назначать себе наказания и награды, так и инфраструктура уж со временем, но точно должна поменяться. А при этом Гора молчит. Он ничего не говорил про последние вылазки, и особенно про взрыв на наружных путях сообщения, который на время приостановил транспортировку угля наикратчайшим маршрутом. Это должно заботить Гору или нет?

– Вить, у меня есть сомнения… – сказал Болотников. Такие закулисные игры были вовсе не для него, но уже стало понятно, что если в них не участвовать, то поражение неизбежно.

Хмельницкий посмотрел на него с вопросительным взглядом.

– Вить… Про Зубкова мы ж никогда бы не подумали, что он такая крыса…

Хмельницкий сморщил физиономию – оно и понятно, больше всего это именно его касается:

– Да нет, никогда б не подумали…

– Гора слил нам Раньерова. Причем факты указывают только на него. Больше даже кандидатов нет. Никого, у кого бы остались родные на шахте. Ни у кого, кто бы сбежал в последние несколько лет… Вместе с тем я знаю сам нескольких людей, кто может попадать под эту категорию. У меня, конечно, нет тех данных, что есть у него. Но не складывается это. К нам перебежало не мало народу, и ни уж то, прям ни у кого больше не осталось живых родных на шахте?

Хмельницкий стоял молча, не моргая. Было непонятно, по душе ему такие слова или нет. Майор продолжал:

– Помнишь хотя бы ту девушку. Марию. Которая сбежала с шахты полгода назад, а они просили нас её найти. Мы не нашли. И так и сказали им. Но это не значит, что она мертва. Тем более кто-то из наших говорил, что видел её… А её отец, между прочим, заместитель бригадира… Вот у нас есть ещё один кандидат, кто сбежал с шахты, оставив там живых родных. Я ничего не наговариваю на неё, но Гора сказал чётко – других вариантов кроме Раньерова на роль стукача у него нет… Откуда такая однозначность?

– Серёг, знаешь… ты заебал меня. – спокойно сказал Хмельницкий. – Заебал выгораживать этого урода. Скажи мне прямо, ты считаешь, что Раньеров не заслуживает смертной казни за то, что сделал?

– Да причём здесь это? Если он заслуживал наказания за прошлое, так тогда и надо было его казнить.

– Надо было. Но не казнили. А потом пожалели, но уже поздно.

– Так и значит надо теперь казнить за то, что не делал? А настоящий информатор пусть гуляет себе? И стучит на нас, сколько влезет?