– Пойду-ка я на работу, – закончил рассказ Игнац.

– Ты бы домой сходил сначала да портки бы поменял, а то неясно, отчего они у тебя такие мокрые: от росы или от пьянства, – бросил Шульц.

– От росы, конечно же, – обиженно ответил библиотекарь.

– Я, если честно, тоже тварь эту встретил. Только ночью раньше.

Теперь уже настала очередь удивляться Игнацу.

– И где проснулся?

– Дома. Я ж откупился. Отдал одну монету, сказал, что больше нету. Эта тварь поверила, деньги забрала и исчезла.

– Выходит, прижилась у нас эта гадина, – охнул Велтен.

– Выходит.

Библиотекарь с расстроенным выражением лица перебирал кучку своей одежды, надеясь отыскать более или менее сухую.

– И блондинчика нет, – горько вздохнул Шульц.

Фермер опустил глаза и шепнул:

– Надо самим этот вопрос решить.

– Надо князю сообщить, – предложил Игнац, извиваясь как змея, и явно жалея о решении одеть рубашку, оказавшуюся не настолько сухой, как ему показалось.

– Князю, говоришь? Так чтобы ему сообщить, гонца слать надо. Кто пойдёт? – принялся рассуждать Велтен и понизил голос. – Бургомист после недавних событий лишний раз на улицу выйти боится. А мне чудится, что кто-то в спину мою таращится.

– Чем же вас так священники запугали? «Последние события», «самим решать»… А его светлость на что?

– Пособничество, – еле слышно произнёс фермер, нервно осматриваясь.

– Чего-чего? – пригнулся Игнац. – В чём?

– Не в чём, а кому, – Велтен заговорил ещё тише. – Тому самому.

– Гюнтеру, что ли? – хохотнул Шульц.

– Да тише ты! – цыкнул гроссбауэр.

– Вот тебя обработали-то!

– Помолчи, пожалуйста.

– Ладно-ладно, – улыбнулся пьяница. – Спасибо, Велтен, что помог. Иди что ли дальше промокашки свои портить. Я Игнаца до дома провожу, так и быть. А потом к Бернхарду пойду. Что-то настроения книжки смотреть уже нет, значит, стоит выпить. А, может, ты, Игнац, со мной пойдёшь?

– Как-то мне после вчерашнего не очень хочется. А до дома я сам дойду. Спасибо, камрады, что нашли и разбудили.

– Как хочешь, – жизнерадостно сказал Шульц и, не раздумывая, покинул библиотекаря с фермером.

Расстройство от не воплотившегося в жизнь плана (посмотреть картинки в любимой книжке) сменилось томительно-радостным предвкушением распития грушевого шнапса. С этими приятными мыслями дорога до места возлияния показалась совсем короткой. Посетителей пока не было, и Шульц без стеснения заявил Хулде о наличии у него «ну очень важной новости», но перед тем, как предать её огласке, ему необходимо «махнуть». Из кухни выглянул Анико. На стойке появились бутылка, рюмка, тарелка с тушёной капустой и жареными колбасками. Джебург заперла входную дверь, дабы домовой мог спокойно присутствовать при разговоре. А весельчак тем временем устроился на стуле, налил себе шнапса, приосанился и облизнулся.

И девушка, и кобольт безмолвно смотрели на пьяницу, берущего рюмочку за тонкую ножку двумя пальцами с таким прециозным видом, что покойный муж Фрау Хельюи́дис – Герр Та́нкред, обладатель отточенных жестов, изысканных манер и само воплощение аристократичности, – именно в тот момент проиграл бы Шульцу всухую.

– А пивка? – грустно протянул он, в единое мгновение разрушая великолепие происходящего.

– Зачем?

– Ну как «зачем»?! – возмутился Шульц. – Запить, естественно!

– А это картофельный. Пей так, – ехидно ответил Анико.

– Как картофельный? – растерялся пьяница. – Был же грушевый.

– Был да кончился. Не хочешь, как хочешь, – заявил кобольт и потянулся к поданному шнапсу.

Шульц быстрым движением руки опрокинул содержимое рюмки в рот и поморщился.

– На корешках был вкуснее.

– Угу.

– Я так, пожалуй, скоро вовсе пить перестану или…

– Рассказывай давай, – нетерпеливо перебила его Джебург.

– Да что там рассказывать, – пьяница с расстроенным видом поковырял капусту вилкой. – Совсем плохо в нашем городе становится. Скоро и вовсе невыносимо жить станет.

– Так что случилось-то? – грубовато уточнил кобольт.

– Конец нам пришёл!

– Как «конец»?

– Всё, – развёл руки Шульц. – Прижился.

– Кто?

– Ну этот… ваш, который на меня напал.

– Бакхауф? – кобольт ухмыльнулся. – Может, напиваться меньше станете.

– Не знаю, – пьяница покачал головой. – На таких людей уважаемых нападает.

– На каких это «таких»?

– Библиотекаря нашего раздел догола и в ржаном поле бросил. Вот!

– Игнаца-то? – хихикнул Анико. – Так он вчера всё своё уважение пропил. Тоже мне, а, казалось бы, книговед.

– Не по-людски это.

– А ты это бакхауфу объясни, – кобольта затрясло от смеха. – Не по-людски ему, видишь ли!

– Так-то, ты тоже не человек, – обиделся было Шульц, но задумался, не сказал ли лишнего.

– Нет, – посерьёзнел Анико, – но к вашему роду буду поближе многих других. Домовые, знаешь ли, к людям имеют обыкновение привыкать и умение терпеть. Вот и я настолько привык, что после смерти скорняка сам скорняком стал, хоть и не моё это. Зато с той поры, как Гюнтер меня нашёл и сюда, так сказать, привёл, любимым делом занимаюсь.

– Да, шнапс у тебя лучший в городе! – закивал пьяница. – Какой ни возьми!

– Корешковый же вкуснее? – лукаво улыбнулся кобольт.

– Картофельный вроде тоже хорош, – поспешил сказать Шульц. – Вот-вот! Прям чувствую. Послевкусие, видать, дошло.

– Хм, – Джебург забарабанила ногтями по столешнице.

– А ты не гонишь, чего тебя хвалить, – махнул рукой пьяница.

– Значит сейчас и начну. Метлу возьму и выгоню.

– Я ж про питьё! Вот ты злая какая женщина, оказывается. А я всё думаю, что это вы с Лоскутиком на ножах? Так это просто ты в общении такая…

– Ну? Какая? – с вызовом уточнила Хулда. – Сразу скажешь или мне за скалкой сходить?

– Как мыльня, если в ней с кипятком переборщить. Горячая и… душная!

– Больше не налью!

– Не нальёт, – подтвердил кобольт.

– Тут беда в городе, а вы к словам цепляетесь.

– Надо князю сообщить! – твёрдо сказала девушка. – Он разберётся!

– Игнац также считает, – удивился Шульц.

– Значит, решено!

– А кого пошлём?

– Тебя.

– Не, я не могу. Какой из меня гонец?

– Действительно, – потёр щёку Анико. – Ты ж весь город опозоришь. А что обер-бургомистр?

– Дома сидит. Он точно не пойдёт и посылать никого не будет.

– Чего это он?

– Я так понял, что воины Истинного Треугольника к подобной странности причастны. Велтена вообще в пособничестве обвинить хотели. И ни в чём, а кому! Гюнтеру! – затараторил Шульц.

– Может, он хоть письмо отправит? – с надеждой спросила Хулда. – Давайте я схожу?

– Если нашего гроссбауэра застращали, так бургомистра тем более. Он же синеглазому дал разрешение бумажки с услугами распространять, – напомнил кобольт.

– Пособничество! – деловито сообщил пьяница.

– Надо с Бернхардом поговорить. Я бы вечерком объявил на всю харчевню, что зверюгу эту изловить надо, но мне нельзя.

– А, может, сами? – предложила Хулда.

– Слышал я, что и женщины воевать умеют, порой даже успешно, но ты на таких не очень похожа, – признался кобольт, внимательно разглядывая Джебург.

Девушка приосанилась, придала лицу серьёзный, сосредоточенный вид, но всё равно больше напоминала симпатичную домохозяйку.

– Не, – покачал головой Анико. – На воительницу не смахиваешь, на грозную – тем более.

– Чтобы побеждать в сражениях, не всегда нужна сила. Порой и хитрости достаточно.

– С таким личиком, как у тебя? – кобольт с сомнением посмотрел на девушку. – Подожди, что ты задумала?

– О! – торжествующе воскликнула Хулда. – Поверь, мне есть, чем удивить! Обсудим это, когда стемнеет. Только арфисту не говорите.

Роттен, окутанный ночной тишиной, изредка нарушаемой перепалкой сверчков, спокойно спал. У местной ратуши стояли две фигуры, без слов взирая друг на друга.