Обер-бургомистр заперся в доме и усердно строчил письма, стараясь оставаться хорошим для всех: и для жителей города, и для священников, и для князя. Но страх перед воинами Истинного Треугольника, как ни странно, был посильнее страха перед местным правителем. Жители же словно позабыли о случившемся, а Карстен и Велтен делали вид, будто ничего не было. Лишь трое мужчин и кобольт проявляли беспокойство. Хулда, как уже было отмечено, являлась человеком новым и многих событий попросту не знала. В тот день, когда она объявилась в городе, как раз вершился суд над Гюнтером.

В голове Бернхарда роились мысли, и одна из них навела его на интереснейшее предположение о предках. Стоило только Шульцу, как всегда обречённо, отправиться за Анико отрабатывать выпивку, тавернщик, пробурчав пожелания доброй ночи, ушёл в свою комнату.

Лоскутик и Хулда остались одни в пустом зале. Нельзя сказать, что молчание было неловким. В их случае, оно было скорее гнетущим.

– Значит «бакхауф», – неожиданно произнесла девушка.

– Можно подумать, это тебя сильно волнует.

– Не так, чтобы очень, но как-то не по себе.

– Сомневаюсь, что такие твари могут тебя испугать.

– Почему же… В нашем мире столько необъяснимого.

– Если только на нашей Земле.

– Не совсем тебя понимаю.

– Уверен, на Нижней Земле этот вопрос решили бы сразу.

– С чего ты взял?

– Достаточно было провести некоторое время с Гюнтером и стать свидетелем того, какой силой обладают люди из другой части Эдве.

– Тебе виднее, – хмыкнула Джебург, – арфист.

– Да, арфист! – ответил мужчина с гордостью. – На лютне любой дурак может сыграть.

– Да-да, – улыбнулась девушка.

– К чему такой тон?

– Нет, ничего, – улыбка стала ещё шире.

– Вспоминаешь, как чуть было не уничтожила мой инструмент?

– Не было такого.

– Думала, что я тебя не узнаю? – надменно спросил Лоскутик.

– А должна? – хмыкнула Хулда.

– Это же ты.

– А кто ещё?

– Бильвизка хренова! Как тебя там?

– Не знаю, о чём ты, – девушка и бровью не повела.

– Душегубка какая-то… Гадкая алхимичка! Навоняла тогда дрянью какой-то. Ещё и про арфу мою так ехидно поинтересовалась: «Как там твоя арфа?».

– Не было такого, – как ни в чём не бывало заявила Хулда. – Никакой дрянью я не воняла. А тебя с другим человеком перепутала. Ну, а с арфой –просто совпадение.

– Надо было тебя выпороть.

– Любовницу свою выпори, какую-нибудь. Музыкант, тоже мне!

– Твоё мнение узнать забыл! Как умею, так и выживаю!

– Лучше бы ты арфу свою так же часто расчехлял, тогда бы и выживать проще было, – захохотала Джебург. – Хорошо играешь и поёшь, когда не визжишь, как свинья!

– Это вокал! – заклокотал Лоскутик. – Я учился несколько лет!

– Этому ещё и учат?!

– Ты ничего не понимаешь! Это тоже искусство!

– Много ли ума надо, чтобы хрюкать научиться?

– С врушкой не посоветовался, – прошипел Лоскутик. – И не стыдно же в глаза людям смотреть. Велтену питьё с едой подаёшь, улыбаешься, а сама…

Арфист махнул рукой и присосался к кружке.

– Ничего ты обо мне не знаешь! – обиделась Хулда, задрала подбородок и с гордым видом удалилась.

– Лгунья! – бросил арфист, на мгновение оторвавшись от питья.

Бернхард сидел за столом в своей комнате и разглядывал шлем. Старый бургиньот стал причиной появления многих вопросов, особенно учитывая сокрытую до некоторых пор особенность штурмака. Кто бы мог подумать, что у этого куска железа окажется настолько необычная история.

Шлем достался ему от деда, а тому – неизвестно от кого. И всё бы ничего, если бы не одно обстоятельство. Штурмак оказался из «тех самых», которые носили пятьдесят четыре года тому назад прибывшие с Нижней Земли солдаты. Как говорили старожилы, именно их войска загнали распоясавшуюся в те времена нечисть туда, откуда она выползла. После триумфальной победы над местечковой дрянью, случился настоящий «бум» на вещи, схожие с амуницией нижних. Тогда-то у местных священников и начало срывать крышу от негодования, но правитель земель Лишайного Брега углядел в подобном увлечении хорошую возможность для пополнения казны. А когда уже придворные мастера принялись копировать шлемы, доспехи и оружие нижних, духовенство не решилось идти против воли князя.

О́тто О́рэль Вензесло́с слыл редкостным скупердяем, за что получил прозвище «Крохобор», коим, как ни странно, гордился чрезвычайно. Стоило бы кому-то из священников посягнуть на святая святых – источник прибыли – так князь в ту же минуту мог окончательно и бесповоротно переметнуться на сторону Ордена Лилии, лишив духовенства весьма значимой и достаточно крупной сферы влияния. Отто слыл человеком светским, поэтому при нём, в отличие от правителей других княжеств, исповедники Святого Круга и пастыри Праведного Квадрата не были в почёте. Странная реформа, проведённая и без того своеобразным культом, привела к упразднению былых структур и появлению сначала рыцарей Священных Фигур, а затем воинов Истинного Треугольника. И тогда духовенство словно обрело второе дыхание. Сделав ряд поблажек мирянам, священники укрепили свои позиции и со временем приобрели непререкаемый авторитет почти во всех державах Верхней Земли. И только Лишайный Брег до сих пор сопротивлялся консолидации государственной власти с духовной.

Но сейчас эти события были уже не настолько значимы, как в то время, когда они происходили. Историю Бернхард знал неплохо. К духовенству он относился с недоверием, поскольку его отец и дед всецело разделяли взгляды старого князя, а в вопросах веры придерживался простых правил: в пост – поститься, в праздники – праздновать и по возможности не связываться со святошами.

В тот раз, когда в харчевню заявился воин Истинного Треугольника, тавернщик испугался не на шутку. Ещё бы! На стене – голова татцельвурма, на кухне – кобольт, а перед стойкой – Гюнтер, который только вернулся после слежки за бильвизом. Хозяина тогда немного удивило, почему священник был так спокоен, заметив блондина. Обозвал охотника «штурмаком», затем сам же и обомлел, что почти угадал. «Почти», потому как «штурмаком» Гюнтер не был, но оказался действующим солдатом Нижней Земли. Дурацкая история о том, каким образом блондин остался в княжестве после совместных учений, тоже вызывала много вопросов.

Несмотря на то, что чужак, хоть и не бесплатно, но помогал жителям Роттена, воины его изгнали, но перед этим устроили явно показательный суд. Сами же священники даже не поинтересовались происходящим в городе и тем, нужна ли населению помощь. Они всё кричали о какой-то агитации и о том, что блондин не имел права помогать жителям, да ещё и за деньги. Общий посыл был таковым: все нижние плохие, а верхние – хорошие. При этом абсолютно игнорировался простой и очевидный факт: в случае возникновения опасности или серьёзных проблем, местные правители почти всегда обращались именно к этим «обманщикам», а не к священникам. Последние же только обещали, воздевая руки к небу, всех спасти и всем помочь, но на деле, просто ходили по городам, пытаясь пожрать и выпить задарма, и, конечно же, обвиняли неугодных людей в ереси.

Бернхард продолжал разглядывать бургиньот и обдумывал произошедшее. Предаваясь воспоминаниям, он в итоге умудрился нафантазировать, будто его дед был чужаком, оставшимся в славном городке после победы над нечистью. Как ему казалось, предок вполне мог иметь военное прошлое. Всё их семейство отличалось крепким телосложением. Только племянник Агидиус был хлюпиком и определённо «козлом». Тавернщика всё ещё колотило от обиды и досады, ведь их с братом пивоварня целиком и полностью досталась сыну умершего родственника. А малец мало того, что вздул родному дядьке цены на пиво и эль, так, оказывается, ещё и профукал семейную рецептуру. Но Бернхард её помнил. Ни он, ни брат никогда не полагались на всякие «записульки», так учил дедуля.