– Сам, как меховой мешок. Вместо глаз – факелы. Клыки, как ножи. Когти, как багры. Хвост, что копьё, – Шульц перевёл дыхание, махнул шнапса, запил пивом, выдохнул. – И яйцами порчеными воняет.

– Фу! – скривился Бе́рнхард.

– Отдавай, говорит, мне все деньги, если хочешь живым до дома дойти.

– Бакхауф это. Если не выдумываешь, – констатировал А́нико. – Точно говорю! Тварь редкая и странная. Вот зачем ему деньги? Чего он на них купит и где?

– Не задумывался, – озадаченно протянул Шульц, почёсывая затылок.

– Странно это всё.

– Был бы здесь блондинчик…

– А он у вас главный по нечисти? – спросила помощница Бернхарда.

Она как раз закончила с уборкой последнего стола, оказавшегося рядом с тем, за которым расположились трое мужчин и кобольт. Ху́лда оглядела помещение харчевни и удовлетворённо выдохнула.

– Он охотник какой-то или кто? – уточнила она.

– Вроде того, – буркнул Лоску́тик, косясь на девушку. – Тебе ли не знать.

– Так я его однажды только видела. Когда в Ро́ттен пришла.

Помощница потёрла поясницу и села на лавку.

– Ну да, ну да, – хмыкнул музыкант.

– Что-то меня совсем не радует происходящее между вами, – нахмурился Бернхард. – Вы, случаем, не бывшие?

– Святой Дуб! – воскликнул арфист. – Как ты мог такое подумать?!

– Мало ли, – пожал плечами тавернщик.

– Я с ним?! – затреугольничала помощница.

– А чем он плох? – удивился Анико. – Местные женщины им вполне довольны. Я бы даже сказал – впечатлены.

– Я тоже был впечатлён, – признался Бернхард. – Особенно его первым выступлением. Тогда вся харчевня, так сказать, впечатлилась…

– Да чего вы привязались! Я говорил уже: «не всем дано понять высокое искусство»! – возмутился Лоскутик.

– Фрау Хельюи́дис дано, – заржал кобольт. – И не только понять, но и вкусить.

– Да, она так воодушевилась от уроков игры на арфе! Даже подруг привела, – добавил тавернщик.

– А я думал, – прищурился Шульц, – что они просто тра…

– Тратят свои деньги и время, – закивал кобольт. – Да-да. Тебе ещё шнапсику налить?

– Даже не знаю. Уже вечер. Вот, что мне делать, если эта тварь опять на меня нападёт?

– А ты днём выпивай, раз трезвый образ жизни вести не можешь. А ночью спи, как все нормальные люди.

– Я употребляю, когда организм просит, – обиделся Шульц.

– Больно часто он у тебя это делает, – заметила помощница Бернхарда. – Хоть бы закусывал, а то мешаешь одно с другим.

– Ничего я не мешаю. Грушевый шнапс надо светленьким пивком запивать, тогда прям хорошо получается.

– А когда клиент за выпивку платит, так ещё лучше выходит, – небрежно бросил хозяин таверны и покашлял в кулак.

– Почему только я?! Что-то я не замечал, чтобы эти двое платили хотя бы за пиво, – пьяница демонстративно надулся и сложил руки на груди. – Чуть что, так сразу Шульц! Шульц, гони звоньки! Шульц, отрабатывай!

– Я за комнату плачу и с занятий отчисления делаю, – гордо сообщил Лоскутик. – У меня всё честно.

– А я тут работаю, – пожала плечами девушка.

– Значит, мне опять тарелки мыть? – вздохнул пьяница.

– Нет, – улыбнулся кобольт. – Картошку будешь чистить.

После изгнания Гюнтера из города, Роттен постепенно возвращался к привычному образу жизни. Воины Истинного Треугольника больше не появлялись. О жене ясеня почти забыли. И только пенёк, оставшийся от дерева, напоминал о когда-то жившей в нём нимфе.

Бернхард помалкивал о голове татцельвурма. Анико старался не показываться на глаза, дабы случайно не быть замеченным посторонними, и радовался появлению Хулды в качестве помощницы тавернщика. Девушка же, будучи в городе человеком новым, то и дело притягивала взгляды мужской части населения, из-за чего не единожды становилась объектом комплиментов, сальных и не очень. Реагировала она на них одинаково бесстрастно, за что уже успела получить прозвище «льдышка».

Вечера девушка проводила в своей комнате, уткнувшись в книги, предпочитая не появляться в харчевне, особенно если там находился Лоскутик. Арфист же проявлял к ней странную нетерпимость. Каждый раз, заметив Хулду, музыкант принимался ворчать и бубнить себе под нос всякие гадости. Такое поведение, по мнению Шульца, свидетельствовало о неудачном флирте, а, по мнению Бернхарда, об оставшихся в прошлом неудачных отношениях. Возмущённый отказ Джебург признавать давнее знакомство с артистом и даже довод о её появлении в городе всего несколько дней назад не возымели никакого эффекта.

В тот день, когда Шульц заявился в харчевню почти перед самым закрытием, Лоскутик давал очередной концерт. Уже привыкшая к его эксцентричной манере исполнения публика, теперь гораздо спокойнее реагировала на страшные звуки, изрыгаемые арфистом, хотя многих из посетителей дрожь пронимала до сих пор.

Конкурент Бернхарда, наконец, решился на отчаянную попытку переманить музыканта к себе, но Лоскутик настолько вошёл в раж от исполнения «на бис» той самой баллады, сочинённой преподобными Залманом Эргом и Стефаном Ваном, что чуть было не укусил Йо́хана за нос. После чего владелец таверны в западной части города поспешил сбежать, проклиная и артиста, и хозяина, и посетителей, променявших «непередаваемую домашнюю атмосферу «Колоска» на пьяную сходку в безымянной пивнухе». Отчасти конкурент был прав. Название таверны на покосившейся вывеске почти полностью стёрлось.

После того, как весь персонал таверны разбежался, заведение Бернхарда лишилось должного ухода, а сам владелец витал в мечтах о собственной пивоварне. С появлением Анико в харчевне появилась еда, а после приёма на работу Хулды – ещё одни руки и толковая голова, на которую возложили не только обязанности по подаче блюд и уборке, но также и периодическое замещение владельца. К слову, последнее уже грозило перерасти в нечто постоянное, учитывая то, что Бернхард большую часть времени занимался строительными работами.

Йохан же был несколько приземлённее в планах. В чём-то ему повезло. Например, он не вкладывался ни в какие совместные дела, даже с родными братьями. И тем более не мечтал ни о чём, кроме популярности своего заведения. По этой причине он не испытывал проблем ни с персоналом, ни с едой, ни с выпивкой. Хотя и отмечал явное превосходство Бернхарда по последним двум пунктам. Особенно выделялся своим вкусом шнапс. Сколько Йохан не пытался повторить рецепт, но всё выходило совсем иначе и не так вкусно. И лишь посвящённые знали, что «производством» крепкого алкоголя заведовал совсем не владелец таверны, а незримый для большинства глаз кобольт Анико, который каждую ночь гнал новую порцию напитка.

Пока Йохан убегал, щедро проклиная кого только можно, Шульц молча сидел в углу, трясся и терпеливо ждал, когда разойдутся посетители. И как только последний завсегдатай покинул зал, пьяница принялся изливать душу, сбивчиво рассказывая о случившемся с ним накануне. Сердобольный Анико принёс ему шнапса и пива, как всегда, не спрашивая на то дозволения Бернхарда, которому, учитывая отработки Шульца на кухне и по хозяйству, это обстоятельство было абсолютно безразлично. Гораздо больше его интересовало приключившееся с «периодическим нахлебником». В последнее время в городе происходили события одно интереснее другого. Овцу Карстена сожрал кошкоголовый дракон, поля Велтена обворовал бильвиз, а завершилась прошлая неделя изгнанием из Роттена человека, спасшего жителей от этих напастей, и срубанием старого ясеня, в котором, как оказалось, всё это время жила довольно милая и даже адекватная нимфа. Весть о появлении очередного чудовища заставила Бернхарда глубоко погрузиться в свои думы. Складывалось ощущение, что никому, кроме него и ещё нескольких человек, совершенно не было дела до происходящего в городе.