– Я тоже удивлен. – Признался Гарет. – Не ожидал, честное слово. С чего вдруг такое милосердие? И бескорыстие, что еще удивительнее.
– Большинство людей не злые и не добрые. – Вспомнил Гэбриэл Моисея. – Такие, как все. Один понес, и остальные потянулись, мне кажется так.
– Я тоже так думаю. – Кивнула Алиса. Она сидела подле своего мужа, на самых законных основаниях, как новобрачная, вложив свою маленькую ручку в его ладонь. Как долго она этого ждала! Ждала, когда им с Гэбриэлом можно будет открыто проявлять свои чувства, а конкретно ей – свои права собственницы на него! И пусть только кто-нибудь попробует покуситься на ЕЁ Гэбриэла. Пусть только попробует!
Гэбриэл держал ручку своей жены бережно, поглаживая пальцами нежную кожу. Что бы ни было, как бы ни складывалось все между ними, но красота Алисы и ее желанность оставались для него такими же сильными и дурманящими, как и в самый первый раз. Гарет порой говорил ему, что рано или поздно, но его феечка ему надоест, или станет не такой желанной, но Гэбриэл в это не верил. Ему казалось, что это невозможно. Запах яблока от ее волос, теплый аромат ее кожи, голос, смех, волшебство ее глаз – все волновало его по-прежнему. И когда Алиса, разозлившись или обидевшись, отлучала его «от тела», Гэбриэл выходил из себя. Когда же, напротив, они могли просто сидеть вот так, наслаждаясь близостью и гармонией между ними, эти мгновения казались Гэбриэлу бесценными.
– Отец считает, что мотивы наших подданных куда благороднее. – Усмехнулся Гарет. – Удивительно, но он верит в людей.
– Я тоже верю. – Чуть покраснев, сказала София. Поддавшись ядовитым намекам королевы, она бдительно следила за каждым вздохом Гэбриэла, отыскивая малейшее доказательство того, что тот ненавидит людей и мечтает отдать Остров эльфам, и, как и уверена была Изабелла, – находила. Ну, вот разве его слова сейчас – не доказательство?! Люди, простые люди, поддавшись благородному порыву, проявляют невероятное милосердие, недостижимое для эльфов, а герцог Ивеллонский отзывается об этом милосердном акте так пренебрежительно! Мол, один понес и другие потащили… А Гарет, как казалось Софии, просто поддается влиянию брата, который только кажется младшим, а на самом-то деле давно уже перехватил лидерство в их паре.
– Я бы не отмахивалась так от мнения его высочества, который настолько старше вас, и пользуется таким уважением на Острове!
Алиса бросила на Софию взгляд с опасными золотыми огонечками в глубине. Феечка чувствовала неладное. Не понимала, но чувствовала, и ее это сердило. Поначалу она приняла Софию вполне благосклонно, даже не смотря на то, что та перехватывала Гарета у Длинной, которая снова становилась опасной лично для нее, Алисы. По крайней мере, феечка думала так. И до последнего времени София ей продолжала нравиться. А теперь что-то произошло. Алиса, своим обостренным чутьем на людей и ситуацию, безошибочно уловила какую-то непонятную враждебность, идущую от Софии в адрес Гэбриэла. Этого было вполне достаточно, чтобы сердечко Алисы мгновенно ощетинилось в ответ. Она могла обижаться на Гэбриэла, ссориться с ним, но при том феечка безгранично его любила и уважала, считала очень умным и почти совершенным.
– Я думаю, – произнесла она официально, – что его высочество в вашей защите, сударыня, не нуждается. Тем более, в защите от его сыновей. Никто так не любит и не уважает его высочество, как они.
– Я вовсе не… – Покраснев, начала София, но Алиса демонстративно перебила ее, начав рассказывать о том, сколько всего приносят люди к францисканцам, и как хорошо, что одними яблоками, как первоначально думалось, все не ограничилось. София замолчала, покраснев сильнее. Гарет при этом испытал просто физическое недомогание от жалости к ней и возмущения в адрес феечки. Он любил свою невестку, но какая она порой бывала невыносимая! Герцогу Элодисскому порой казалось, что немного убавить ей спеси было просто необходимо. Тем более что в его кругу «проучить» жену было не только допустимо, но даже необходимо время от времени, этому учила и это даже требовала сама церковь. Но даже заикаться об этом в присутствии Младшего было опасно. На Красной Скале тот получил такой мощный заряд полнейшего неприятия насилия, что даже пощечину своей благоверной посчитал бы святотатством. Гарет как-то со смехом всего лишь предположил, в качестве шутки, что после небольшой профилактической трепки Алиса была бы, как шелковая, и они с Младшим чуть не подрались после этого. Пришлось даже вмешаться его высочеству, который напомнил Гарету, что Алиса – не обычная женщина, она лавви. Любое насилие над нею может напугать и оттолкнуть ее, и феечка просто исчезнет. Признав разумность этого довода, Гарет больше не заикался о таком методе, но раздражение не уходило. Особенно в такие моменты.
Отношение к Софии сам Гарет оценивал, как непонятное, странное, раздражающее и одновременно сильное. Наверное, он ее любил. Одновременно безумно любя и Марию. София была… Тут Гарету трудно было подобрать сравнения и термины. Он однозначно испытывал к ней сильные и очень теплые чувства, и чем дальше, тем сильнее. И самым сильным чувством была именно жалость. Он видел, насколько она искренна, чиста и умна, и в то же время – как наивна, прямолинейна и уязвима. Ему хотелось – нет, даже требовалось, – ее защитить и оградить от разочарований, которые были неизбежны. Устлать ее жизненный путь соломой, закрыть собой от всех острых углов, сохранить очарование ее непосредственности и смелость наивности. Видимо, такова была его природа, ведь Марию он точно так же изо всех сил стремился именно защитить, хоть и немного иначе. При этом он чувствовал, что иметь одну женой, другую любовницей, будет практически невозможно. И та, и другая были слишком честны, откровенны и бескомпромиссны. София не переживет такого предательства, да и Марии это будет тяжело. И отказаться от одной из них Гарет тоже не мог. Точнее – мог бы… Наверное. В каком-нибудь фантастическом варианте событий он однозначно сделал бы выбор в пользу Марии. Но сейчас в качестве супруги и матери своих детей он видел только Софию.
Все осложнялось тем, что с Младшим Гарет свободно поговорить об этом не мог. Они достигли какого-то хрупкого равновесия в вопросе о Марии, и вроде бы Гэбриэл признал чувства Гарета к девушке, но говорить об этом, это обсуждать они все равно не могли. «Это как русский кисель. – Как-то откровенно сказал Гэбриэл брату. – По поверхности прохладненький скребешь, а внутри горячо, не затронуть».
София, заметив и почувствовав отношение Алисы, обиделась. Слишком искренняя и порывистая, она недолго смогла делать вид, будто все хорошо. Попыталась сказать что-то на нейтральную тему, не получила отклика, встала и пошла прочь, пройтись по саду и успокоиться. Девушка тревожилась и совершенно искренне не понимала, что ей делать. Она любила Гарета, но ей недоставало инстинктивной мудрости лавви, чтобы понимать: близнецы – это особая Вселенная, и пытаться их расколоть опасно. Софии казалось, что Гарет в опасности, и только королева и она сама видят это и могут как-то Гарету помочь. Гэбриэл и Алиса заодно, тут София Алису даже где-то понимала. Та любит мужа. Они новобрачные, и их связь, как никогда, сильна. К тому же, (с подачи королевы) София считала Алису не очень умной. То есть, не дурой, конечно, но не настолько умной, как она, София. Слишком миниатюрная, слишком хорошенькая и темпераментная – персонаж, радикально далекий от типичной умницы.
Тут нужно напомнить, что отношение к эльфам и полукровкам в Анвалоне было намного хуже, чем в Элодисе. И герцог Анвалонский, и, что даже важнее, кардинал, которого София, даже не зная, что это ее отец, любила и безгранично уважала, считали эльфов врагами, которые плетут интриги, чтобы уничтожить людей. Именно на этом убеждении и этих страхах и сыграла Изабелла, преувеличив их и подав, как нечто не просто возможное, но реально осуществляющееся именно теперь. В свете этого опасность того, что Гэбриэл – это своего рода пятая колонна, который, окружая себя полукровками и эльфами, готовит плацдарм для эльфийского вторжения, казалась девушке реальной и страшной. А ведь это и в самом деле казалось реальным! Пойма Ригины – это ведь, по сути, анклав в сердце эльфийского леса, который захватить можно проще и быстрее всего! А с ним – и самую влиятельную (вновь) семью Острова, что людей испугает и деморализует. (Эту мысль внушила Софии, естественно, Изабелла). А там захват всего левобережья Фьяллара будет лишь вопросом самого небольшого времени. А левобережье – это, прежде всего, житница Междуречья и все продовольствие Острова, без чего Анвалон и Далвеган станут недееспособны накануне зимы. Руссы, внушала Изабелла Софии, союзники эльфам, которые отдадут им суровый север в обмен на помощь в войне. «О, – говорила королева, – тут все продумано! Сначала разорить Междуречье… Накануне зимы! Потом – захватить его и Южные Пустоши… Все это – накануне равноденственных штормов, во время которых мы даже помощи у Европы попросить не сможем… Мы обречены. Просто: обречены». И краеугольным камнем всего Изабелла искусно сделала Гэбриэла. Это именно он привел эльфов в Хефлинуэлл, его обожают отец и брат, которые не видят опасности, потому, что любят его. Если бы не Гэбриэл, его высочество, как человек прозорливый, давно понял бы эльфийскую интригу, да и Гарет склоняется к людям, и потому без боя эльфам Пойму не отдал бы. Да и не посмели бы эльфы воевать с сыном Лары!
