— Удовольствия закончились! Теперь — строгое воздержание! Пока Господь не укажет иного!
Марсиланьес пришибленно поглядел на нее — и покорился. Столько раз присутствуя на собственных похоронах, он усвоил, что все погибает, не успев родиться.
Загорра попыталась выяснить, куда же им идти, но безуспешно. Генерал, выводя ее из затруднения, подбросил карандашик. Острие его указало на Лунную долину. Туда и решили направиться — через кипарисовую рощу и трущобные поселки.
Деметрио, в тревоге, успокаивал черную собаку. После пожара она больше не выдавала радостных «ДА». Приподнимаясь на задних лапах, она передними пыталась содрать с Деметрио брюки и, напустив на себя вид больного ребенка, стонала. От этих стонов у Деметрио мороз шел по коже. Кроме того — и беспокойство от этого только росло — сон почти стал явью. Цирк обратился в пепел. Паяцы бегут в обычной одежде на юг, по грунтовой дороге. И вот впереди — кипарисовая роща. Значит, он увидит Американку, ждущую его под деревом. Бррр. Кошмар, да и только! Американка ждет его под деревом… Но как? Ведь в телеграмме ясно сообщалось о ее самоубийстве.
— Когда я повесилась на проволоке, мой труп никто не потребовал. Поэтому на мне испытывали новейшие достижения медицины. Все внутренние органы заменили механизмами, а кожу — особым пластиком, в жилы впрыснули кровезаменитель. Теперь я — нетленный образец воскресшего покойника. Мне не нужно дышать, грудь моя вздымается благодаря действию особого поршня, работающего на сжатом воздухе. Не хочу тебя обманывать: я — что-то вроде ходячего манекена.
Акк, из-за ее спины, выразительно крутил пальцем у виска. Похотливые огоньки вспыхивали у него в глазах, губы беззвучно шевелились:
— Она совсем тронутая. Возьми ее. Отличный зад. Разделим на двоих.
Женщина, прямая, зашагала к ним, не сгибая коленей. Ее раскрытые губы напоминали носок дырявого башмака:
— Ты и вправду профессор Ассис Намур, хотя и не веришь в это. Я искала тебя. Только ты можешь совершить чудо — оживить это тело на винтах, превратить некронит в настоящую кожу. Исцели меня. Не гони прочь.
Устыдившись, Деметрио прогнал Акка, взял Американку за руку и побрел вместе с ней, не зная, что сказать. В душу каждого спустилась темная ночь.
Выйдя из рощи, все направились в сторону деревень, — дорога куда-нибудь да выведет. Кое-где в окнах мерцали свечи.
На крышах — скелеты котов и крысы стального цвета, неподвижно взирающие на луну. Небо затянулось тучами. Заморосил грязный дождик. Они заночуют в Лунной долине: выступы скал укроют от дождя.
Вдали показался обугленный остов фургона. Акк просвистел «Мой дневник!» и кинулся вперед, за ним — все остальные, сразу же вспомнив о Га.
— Как хорошо, что вы пришли. А я уже собирался вас искать. Который час?
Голова пропавшего Га высунулась из лужи, полной жидкой глины и каких-то трав.
Хумс точным движением наемного убийцы вынул из кармана часы:
— Полночь. Но что ты здесь делаешь?
Толстяк рассказал им о своих приключениях. К счастью, когда он обгорел, мимо проходили два индейца-араукана, возвращаясь к себе домой. Увидев, что Га — одна большая язва, они приказали ему залезть в эту лужу, пообещав, что на следующие сутки в полночь — то есть как раз сейчас — они вытащат его, и на теле не останется ни единого рубца.
— Но это еще не все. Когда индейцы подняли меня, чтобы опустить в лужу, у одного из сумки выпала книга. На итальянском! «О триполярности метафизики»! Карло Пончини. Помните?
— А как же! — воскликнул Ла Росита, взволнованный. Пользуясь замешательством Лауреля, он овладел его телом и зачастил:
— Карло Пончини, родился в Ареццо в 1893-м, таинственно исчез в Риме в 1931-м. Оставил многочисленных учеников и поклонников своего таланта. Последнее известие о нем: Пончини ворвался на конференцию с криком «Если зерно не по-гибнет!..»[25]. Впоследствии никто его не встречал. Банковский счет остался нетронутым, гардероб и библиотека — тоже. Ходили слухи о похищении, самоубийстве, несчастном случае.
Ни один не подтвердился. Трактат «О триполярности…» ни разу не переиздавали. Но, во имя копья святого Георгия, скажи, как эта редчайшая книга оказалась в сумке индейца?
Га ответил:
— Услышав имя Пончини, они засмеялись. «Белый человек живет среди нас. Он зовет себя Дон Никто. Он просил сжечь его книгу, написанную слепцом, чтобы научить других слепцов различать цвета. Мы так и сделали, но оставили одну: читать мы не умеем, но бумага хорошо пахнет!»
Карло Пончини, живой, среди индейцев! Фантастика! Судьба зовет их! Итак, у Общества клубня появилась цель: найти забытого всеми философа, вернуть его в лоно цивилизации!
Ла Кабра, прогнав Ла Роситу из тела Лауреля, встревожился:
— А как же Энанита? А Кристобаль Колон?
Га успокоил его:
— Когда я спросил индейцев, можем ли мы появиться в Редуксьон, их селении, они ответили, что туда уже пришли много женщин и великанша с младенцем. Я уверен, что это они. Мы убьем сразу двух зайцев!
Из расщелины в скале показались два араукана с длинным суком. Ограничившись сухим приветствием, они вытащили Га из глины. Хотя его тело и было облеплено грязью, кожа — без единой царапинки — сверкала в лунном свете. Он расцеловал всех в щеки и проревел:
— Вперед, поэты, раздавим заветный пузырь!
Эстрелья Диас Барум достала бутылку с водкой, которую хранила между грудей. Ее осушили мгновенно, громкая отрыжка — и Зум достал из своего докторского саквояжа вторую. Все запели «Во имя неба. пустите в дом» и принялись скакать по утесам, следуя за двумя проводниками, точно стадо серых коз.
Сенаторы, с красными картонными носами, державшимися на резинках, скандировали: «Паяцы с Виуэлой!». Президент Республики тоже прикрепил к носу красный шар, контрастировавший с элегантным темно-синим костюмом, и рукоплескал только что принятому постановлению. Сенат единодушно приговорил своего члена, коммуниста Хуана Нерунью, к тюремному заключению за измену Родине и оскорбление первого лица государства.
(Всё, мы раз и навсегда заткнули эту вонючую глотку! Хамское отродье! И еще тиснул поэмку «Я горжусь!» Я разоблачаю тебя как продажную шкуру, пособника красных людоедов, а он гордится — потому, что угнетенный народ верит ему! С этими россказнями — куда угодно, только не ко мне! Я-то видел, как он, пьяный в дым, выгребал ягоды из горшка. Он говорит, что я легкомысленно веду себя? А сам? Тоннами пачкает бумагу в угоду впечатлительным служанкам! Член у него не больше трех сантиметров, вот он и пишет километровые поэмы!)
— Хлеба и зрелищ, товарищи! В этот час всенародного торжества я хочу обнять своих политических противников. Выйдите, уважаемые сенаторы от левого меньшинства! Я хочу пожать вам руки! Мы с гневом отвергаем оскорбления из уст предателя, но принимаем по-мужски честную политическую борьбу! Я, президент Республики, заявляю, что не смешиваю свое правительство и нашу Родину! Критика, пусть даже и жестокая, необходима нам! Она не означает предательства национальных интересов. Хуан Нерунья — это крайний случай, это гнойник, который нужно было вскрыть. Свобода слова у нас священна. Да здравствует честная борьба!
Анхель Гонсалес и Эухидио Верапенья с поднятыми кулаками подошли к президенту под аплодисменты всех ветвей власти. Виуэла крепко пожал их вялые руки — левые, сжатые в кулак, так и остались вскинуты вверх. «Честь, Родина, Виуэла!» — раздавалось вокруг. Стрекотание камер: улыбка президента была как никогда широка. Двое сенаторов, однако, услышали, как тот вполголоса произнес загадочную фразу: «Прощайте, друзья».
Получасом позже автомобиль, уносивший Гонсалеса и Верапенью на подпольное заседание партийного руководства, взорвался. Два тела — кровавые грозди — повисли на ветвях вербы.
За завтраком президент с удовлетворением прочел восемь газетных колонок, повествующих о преступлении, совершенном агентами югославской разведки. Чилийские Антикоммунистические Отряды — ЧАО — маршировали у него под окном, распевая свой официальный гимн, «Песню о Хорсте Весселе». Все идет как задумано… Он набрал номер:
