Многочисленные оросительные канавы в значительной степени замедлили сегодня мою скорость. Несмотря на ранний старт и отсутствие значительных подъемов, мой циклометр регистрирует прибавку всего лишь в тридцать семь миль, когда, продолжая свой путь на восток в течение некоторого времени после наступления темноты и не достигнув деревни, я начинаю искать где-нибудь провести ночь. Долина Гевмейли Чаи осталась позади, и я снова пересекаю узкий скалистый перевал между холмами. Среди скал я обнаружил небольшую открытую пещеру, в которой и решил провести ночь. Я нахожусь на значительной высоте в горах, и ночной воздух холодный, поэтому я собираю вместе несколько сухих сорняков и мусора и разжигаю огонь. Если бы у меня было что-нибудь, чтобы приготовить и поесть, а также одеяло, я мог бы провести достаточно комфортную ночь. Но на ужин у меня только груши, а когда прогорает несущественное топливо, моя просторная пещера на мрачном склоне горы и тонкая палатка обеспечивают небольшую защиту от зябкости и сырости ночного воздуха. Говорят, что разнообразие - это пряность жизни. Без сомнения, это так, при определенных условиях, но я думаю, что все зависит от условий, будет ли пряность перчиком или ванилью.
Например, превратности судьбы, которые принесли мне обед из хлеба с кислым молоком и несколько груш на ужин, и малоприятную ночь холодного и сырого дискомфорта в пещере, в качестве награды за прохождение 50 оросительных канав и тридцати миль пересеченной канавами ослиной тропы днем, на расстоянии могут выглядеть пряными и даже романтичными. Но когда просыпаешься в холодной дрожи около полвторого ночи и понимаешь, что впереди еще несколько часов дрожи и голода, то на ум вовсе не приходят мысли о приятных пряностях. Inshallah! Завтра судьба принесет мне удачу. А если не завтра, то на следующий день или через день.
Глава 17. Через Эрзинджан и Эрзерум.
На следующее утро мой путь за милей за милей ведет через широкие поля, усыпанные валунами и массами горных пород, которые, кажется, были сброшены с соседних гор ежегодными весенними паводками, вызванными таянием снегов зимой. Разбросанные поля пшеницы просматриваются здесь и там на более высоких участках земли, которые выглядят как маленькие желтые оазисы среди пустынной области сыпучих скал, окружающих их. Отряды крохотных утомленным ослов пробираются по тропам, перетаскивая небольшие горы снопов пшеницы от удаленных полей к деревенским гумнам. Иногда из-за валунов и скал ослов не видно совсем, и в поле зрения остаются лишь головы и плечи людей, гонящих перед собой несколько подвижных груд соломы. Небольшие озера с накопленной дождевой водой находятся во впадинах без слива. По их краям растут заросли, а поверхность некоторых довольно темная от множества диких уток. Вскоре я добираюсь до армянской деревни. Удовлетворяя обычное любопытство местных жителей, катаясь вокруг гумно, а они приносят мне превосходный пшеничный хлеб, толстые овальные лепешки, которые вполне приемлемы по сравнению с тонкими листами последних нескольких дней, и пять вареных яиц. Люди, которые меня угощали не приняли никакой прямой оплаты, без сомнения думая, что я предоставил им за это редкое и удивительное развлечение из всех, которое большинство из них когда-либо видели, и это справедливый эквивалент моего завтрака. Но это слишком похоже на ограбление нищих, принять что-либо от этих людей, не вознаградить их за это, поэтому я отдаю деньги детям. Эти сельские жители кажутся совершенно лишенными манер, они стоят и смотрят на мои попытки съесть яйца всмятку с помощью карманного ножа с неприкрытым весельем. Я спрашиваю о ложке, но они, очевидно, предпочитают получать удовольствие от просмотра моих забавных попыток есть с помощью карманного ножа. Один из них наконец приносит неуклюжий деревянный ковш, в три раза шире яйца, что, конечно, лучше, чем ничего.
Теперь я пересекаю горную страну с удивительно прозрачной атмосферой. Горы имеют светло-кремовую окраску и там, где находится живой поток воды, там непременно есть деревня с группами деревьев. В точках, где можно получить наибольший обзор, эффект этих темно-зеленых пятен, разбросанных здесь и там среди белесых холмов, сквозь прозрачную, разреженную атмосферу, весьма живописен. Кажется, что главная особенность всего на Востоке - не только городов, но даже и ландшафта - выглядеть красиво и очаровательно на расстоянии, но при более близком подходе вся эта красота исчезает, как призрачный сон. Пятна, которые видятся издалека, среди их бесплодной, покрытой солнцем окружающей среды, как прекрасные кусочки волшебной страны, при ближайшем рассмотрении вырождаются в жалкие жилища оборванных, обнищавших людей, окруженные несколькими заброшенными садами и виноградником, и пара дюжин разросшихся ив и финиковых деревьев. Сегодня снова и снова на протяжении многих часов я пересекаю горы, горы, только горы... Следую извилистым тропам верблюдов далеко вверх по гигантским горным склонам. Иногда эти верблюжьи тропы великолепно гладкие и обеспечивают отличную езду. В одном месте, путь проходил траверсом вокруг горы, в сотнях футов над деревней. Это выглядело - как будто сельские жители были в яме обширного амфитеатра, и я катил на велосипеде вокруг полукруглой платформы, на пятьсот футов выше их, но у всех на виду. Я слышал, как пораженные удивительным зрелищем жители деревни обращают внимание друг на друга на странное видение, и видел, как они роятся на крышах домов. Какие замечательные истории жители этой деревни потом будут рассказать своим соседям рассказывая об этом изумительном зрелище, относительно которого их собственные невооруженные умы не могут дать объяснения!
Полдень приходит и уходит, не принося мне ничего на обед, когда я выхожу на маленькое культивируемое плато и вижу группу трудолюбивых женщин, пожинающих сообща поле поблизости, и тут же направляю мои шаги туда, чтобы выяснить, можно ли у них разжиться чем-нибудь съедобным. Едва они увидели, как я направляюсь к ним, как они бесславно покидают поле, бездумно оставляя сумки и багаж на милость безжалостного захватчика.
Среди их пожиток я нахожу немного хлеба и огурцов, которые я тут же конфисковываю, оставляя вместо них монеты в два с половиной пиастра. Испуганные женщины наблюдают за мной с безопасного расстояния в триста ярдов. Когда они вернутся и обнаружат монеты, они будут мечтать, чтобы какой-нибудь велосипедист появлялся рядом и подобным образом пугал бы их каждый день. Позже, днем, я сбился с правильного пути. Это не мудрено, поскольку с тех пор, как он покинул долину реки Гевмейли, было трудно отличить тропу на Эрзинджан от многочисленных других троп, пересекающих местность во всех направлениях.
В таком путешествии, как это, кажется, начинаешь обретать определенный инстинкт относительно дорог. Несомненно, что в последное дни я ни разу не сбивался с пути, не имея каких-либо весомых причин, я инстинктивно чувствовал, если всё-таки сбивался с пути.
Группа погонщиков верблюдов направляет меня к потерянной мною тропе на Эрзинджан, и через час я следую по притоку древней реки Лик, вдоль долины, где все выглядит удивительно зеленым и освежающим, как будто меня внезапно перенесли в совершенно другую страну.
Это преображение от бесплодных скал и обожженного на солнце камня до долины, где основными культурами кажутся люцерна и клевер, и которая с юга окружена густыми сосновыми лесами, сбегающими вниз с горных склонов до уровня зеленых лугов, скорее приятный сюрприз. Секрет магического изменения не остается секретом долго. Он проявляется в форме различных широких снежных пятен, все еще задержавшихся на вершинах более высокой горной цепи за пределами долины. Эти сосновые леса, приятная зелень и высокие снежные вершины рассказывают часто повторяющуюся историю. Они красноречиво говорят о сохраненных лесах и о том, что зимний снег удерживается здесь. Они говорят тем более красноречиво, что их окружают бесплодные, высохшие холмы, которые при одинаковых условиях могут принести аналогичные счастливые результаты, но которые теперь лишены влаги. Пересекая эту улыбающуюся долину, я встречаю мужчину, спящего в буйволиной арбе. Ирригационная канава проходит параллельно дороге и непосредственно рядом с упряжкой. Пугливые буйволы устремляются в канаву от страха перед велосипедом и скидывают своего сонного погонщика в воду. Этот человек явно нуждается в ванне, но почему-то он не хочет ее ценить. Возможно потому, что это произошло слишком импровизированно, чтобы соответствовать его спокойному азиатскому темпераменту. Он возвращает мне грубую, несимпатичную гримасу с продолжительным взглядом недоумения, но ничего не говорит. Вскоре я встречаю мальчика, едущего на осле, и спрашиваю у него расстояние до Эрзинджана. Юноша выглядит сильно напуганным, но ему удается удержать достаточное присутствие духа, чтобы поднять один палец, под этим я понимаю, что это означает, что ехать один час, или приблизительно четыре мили. Я продолжаю крутить педали вперед, надеясь добраться до города до наступления сумерек, в то же время я очень удивлен, что город так близко, так как я не ожидал добраться туда до завтра. В пяти милях от того места, где я встретил мальчика, и сразу после заката я обгоняю несколько katir-jee по дороге в Эрзинджан с ослиными повозками с зерном и задаю им тот же вопрос. От них я узнаю, что вместо часа, не менее двенадцати часов пути, и что дорога ведет через весьма гористую местность. У подножия гор, недалеко от севера, расположена большая деревня Меррисерриф, и, заботясь о том, чтобы не соблазнять провидение послать мне еще одну ночь без ужина в холодной, безрадостной пещере, я отправляюсь туда.
