Уже почти шесть часов, когда я выезжаю на следующее утро, но на кладбище через которое ведет мой путь, собралось не менее пятидесяти женщин.

Ночью они, кажется, решили использовать единственную возможность «увидеть слона», и понаблюдать за моим отъездом. А так как «если женщина пожелает, она сделает» относится к турецким дамам, в той же степени, что и к любым другим, в их похвальной решимости добиться своего, они терпеливо сидели на корточках среди серых надгробий с раннего рассвета. Дорога совсем не гладкая, тем не менее, едва ли можно быть глухим и безчувственным, чтобы остаться равнодушным к виду этой терпеливо ожидающей толпы окутанных женщин. Соответственно я сажусь на велосипед и выбираю дорогу по улице и за город. По меньшей мере, это представление - самое удивительное, что они видели за много дней. Однако, ни один звук не выходит из них, когда я проезжаю мимо, они остаются такими же тихими, как если бы они были приведениями этого кладбища, на котором находятся.

Что касается меня, я тоже одет в белое с ног до головы и если они достаточно суеверны, то тоже легко могли бы ошибиться.

Моя дорога ведет через волнистую низину между более высокими холмами, областью небольших ручьев, пшеничных полей и оросительных канав, среди которых несколько троп, ведущих от Тереклу к многочисленным деревням, разбросанным среди гор в соседних небольших долинах, так что сохранить правильную дорогу здесь довольно трудно. Один раз я сбился с правильного курса на несколько миль. Обнаружив свою ошибку, я решил вернуться к тропе на Торбали по короткой дороге через скошенное поле и необрабатываемый холм заросший кустарником дуба. Это привело меня к знакомству с пастухами и земледельцами, и их свирепыми собаками, которые оказались более подвижными, чем приятными. Здесь и там я нахожу примитивные гумна. Это просто точки ровной поверхности, выбранные по центру и сделанные гладкими и твердыми благодаря совместной работе нескольких владельцев смежных полей, которые используют их совместно. Дождь во время сбора урожая очень редкое явление, поэтому затраты на их покрытие считаются ненужными. В каждой из этих молотилок я нахожу веселое собрание жителей деревни, некоторые из которых молотят зерно, другие смахивают его, подбрасывая его деревянными плоскими вилами. Ветер отбрасывает легкую мякину в сторону, а зерно падает обратно в кучу. Когда почва песчаная, зерно моют в соседнем ручье, чтобы удалить большую часть песка, а затем распределяют по листам на солнце, чтобы высушить, прежде чем окончательно убрать в зернохранилищах. Молотьба осуществляется в основном мальчиками и женщинами, которые ездят на тех же самых широких досках в форме саней, как описано в «Европейской Турции».

Вид моей приближающейся фигуры, конечно, является сигналом для общего приостановления дел, и любопытства, что я за существо. Если я еду по какой-то изношенной тропе, женщины и молодые люди неизменно выдают свои опасения по поводу моей необычной внешности и редко не проявляют склонности бежать при моем подходе, но поведение их собак заставляет меня немало раздражаться. У них есть благородная порода собак по всей стране ангорских коз - прекрасные животные, такие же большие, как ньюфаундленды, с хорошим внешним видом мастифа; и они проявляют свою враждебность к моему вторжению, бросаясь прямо на меня, очевидно считая меня хорошей игрушкой. Эти собаки - бесценные друзья, но как враги и нападавшие они не рассчитаны на то, чтобы завоевать уважение велосипедиста. В моей необычной внешности они видят странного неопределяемого врага, посягающего на их друзей и владельцев, и, как добрые, верные собаки, они атакуют. Иногда среди молотильщиков и веяльщиков находится человек, который следит за собакам, когда те пытаются напасть на меня, то заботится о том, чтобы отозвать их обратно. Но чаще мне приходится защищать себя самостоятельно, в то время как праздная толпа, слишком ошарашена и подавлена моим необъяснимым внешним видом, чтобы думать о чем-то еще, просто смотрит, как будто ожидает, что я уплыву в космос от зла или сотворю какой-то другой чудесный подвиг. Моя общая тактика состоит в том, чтобы спешиться, если едешь, и маневрировать машиной, чтобы держать ее между мной и моим диким противником, если он только один. А если их больше одного, поочередно отгораживаться от них, не забывая приласкать их удобным камнем всякий раз, когда это удается. В этих животных есть определенная трусость, несмотря на их размер и жестокость. Они боятся и с подозрением относятся к велосипеду как к какому-то страшному сверхъестественному объекту. И хотя я временами достаточно напуган, мне удается избежать необходимости стрелять в любого из них. Я узнал, что убийство одной из этих собак, независимо от того, насколько велика провокация, безусловно, вызовет у меня серьезные проблемы с туземцами, которые очень высоко ценят их и рассматривают преднамеренное убийство не многим менее убийства человека; отсюда мое терпение.

Когда я прихожу на гумно, и обнаруживается, что я на самом деле человек и не могу сразу же уничтожить всех тех, кто осмелился дождаться моего прибытия, а так же женщин и детей, которые отошли на некоторое расстояние но теперь подходят довольно робко, как будто не совсем уверен в благоразумности этого и не доверяют своему зрению относительно мирного характера моей миссии, люди соперничают друг с другом в своем стремлении поделиться со мной всей желаемой информацией о моем маршруте; иногда сопровождая меня на значительном расстоянии, чтобы быть уверенным что я не заблужусь. Но их несдержанные четвероногие друзья, похоже, совсем не уверены в моем характере или не хотят прекращать военные действия, несмотря на дружеское отношение их хозяев и моё миролюбие. В общем случае, они делают скрытые броски через ряды зрителей на меня, когда я кручусь вокруг маленького круглого молотильного настила, и свирепо кусают вращающиеся колеса. Иногда, после того, как я уже уезжаю, пока я не скрываюсь за холмом, эти мстительные и решительные противники пробираются по полям и, настигая меня невидимым, совершают скрытные нападения на меня из куста. моя единственная безопасность - в неустанной бдительности. Как и собаки большинства полу-цивилизованных народов, они плохо обучены повиновению. Туземцы не любят следить за их нападениями на кого-либо, утверждая, что это мешает мужеству и свирепости их нападения, когда это необходимо.

По меньшей мере, очень сомнительно, чтобы безобидные путники могли спокойно подвергаться не спровоцированной атаке свирепых животных, достаточно больших, чтобы уничтожить человека, просто из-за возможной проверки их свирепости в другое время. Когда дико уворачиваешься в неравном поединке с тремя или четырьмя из этих животных, осознавая, что у тебя есть средство, чтобы навсегда успокоить их, чувствуешь себя так, как будто он в этот конкретный момент участвуешь в римской виндетте. Тем не менее, мне удалось со всем этим справиться почти без потерь, если не считать рваных штанов для верховой езды. Наконец, пройдя несколько небольших ручьев, устроив полдюжины показов на гумне и пережив череду неприятных встреч с воинственными клыками, я достигаю потерянной тропы Торбали и обнаруживаю, что она проходит параллельно целому ряду холмов, пересекая бесчисленное множество маленьких ручьи, через которые иногда встречаются опасные пешеходные мосты, состоящие из ствола дерева, срубленного и перекинутого от берега к берегу. Работа какого-то предприимчивого крестьянина для его собственной собственной, а не для результата общественного сознания. Изредка я весело качу по отрезкам дороги, которые природа и караваны вместе сделали достаточно ровными, чтобы сделать рывок; но, как мимолетный сон, эта благоприятная местность заканчивается, а за ней следует еще один горный склон, крутой уклон и шероховатая поверхность которого гласят «только пешком».

Люди здесь кажутся самыми робкими из все, каких я видел. Лишь немногие из них не демонстрируют явные признаки испуга при моем приближении, даже когда я сижу - никелевая пластина, блестящая на солнце, я думаю, внушает им благоговение даже на расстоянии - и, поднимаясь на холм, я становлюсь невольной причиной бесславного улепетывания юноши на осле. Пока я находился в двухстах ярдах от него, он встал и оставался потрясённым в течение длительного момента, словно следя за тем, что его глаза не обманывают его или что он действительно проснулся, а затем поспешно поворачивается хвостом и молнией несется по целине, нахлестывая своего длинноухого скакуна в довольно живой галоп в диком стремлении сбежать от моего внушающего страх присутствия. и когда он исчезает в поле, он с тревогой оглядывается назад, чтобы убедиться, что я его не преследую. Добрые друзья и заботливые доброжелатели так яростно предупреждали меня об опасности в этих местах. И вот, через три дня путешествия я нахожусь среди людей, которые убегают при моем приближении. Вскоре после этого я наблюдаю за этим смелым гонщиком на ослике, в полумиле слева он пытается пройти мимо меня незамеченным. Другие, с которыми я встречаюсь до полудня, более храбры. Вместо того, чтобы прибегать к улепетыванию, они смело продолжают свой курс, просто уходя на почтительное расстояние от моей дороги. Некоторые даже рискуют идти по дороге, стараясь дать мне достаточно большой запас сверх моей доли пути, чтобы застраховаться от любой возможности нападения. В то время как другие даже приветствуют меня слабым усилием улыбки и робким, колеблющимся взглядом, как будто они не решили, не слишком ли они рискуют. Иногда я останавливаюсь и спрашиваю этих смельчаков, нахожусь ли я на правильном пути, они дают поспешный ответ и немедленно убираются подальше, как будто пораженные их собственным безрассудством. Это, конечно, одинокие люди, без компаньонов, которые могли бы укрепить их мужество или стать свидетелями их трусости. Поведение групп людей часто бывает совершенно противоположным. Иногда они, кажется, полны решимости не позволять мне продолжать, не гоняясь за ними, будь то скалистый хребет, песчаная впадина или склон горы, характеризующие наше место встречи, и для этого требуется немалый запас терпимости и такта, чтобы уйти от них, не нарываясь на серьезную ссору. Они завладевают машиной всякий раз, когда я пытаюсь их покинуть, и дают мне понять, что ничто, кроме соблюдения их пожеланий, не обеспечит мое освобождение. Я уже знаю, что они даже пробуют эффект небольшой воинственной демонстрации, имея смутные представления о достижении своей цели путем запугивания. И такого рода поведение сохраняется до тех пор, пока их собственный запас терпения не будет исчерпан или пока какой-то более разумный член компании, наконец, не убедится в том, что в конце концов, действительно «мимкин дейл». После чего они отпускают меня, положив конец всем раздражающим и, тем не менее, забавным выступлениям, рассказав мне мельчайшие подробности предстоящего маршрута и расставаясь с лучшим настроением. Быстро потерять самообладание в этих случаях или попытаться насильно вырваться, быстро оказывается вершиной глупости. Сами по себе они благодушны, и от начала до конца их лица заключены в улыбках, хотя они реально меня задерживают. В то время как в плену они никогда бы не подумали о попытках нанести хоть какой-то вред мне или велосипеду. Некоторые из более предприимчивых даже выражают решимость самим покататься на машине. Но я всегда решительно выступаю против любых таких свобод, как эта. И, грубые, полу-цивилизованные люди, хотя они часто вооружены и полностью понимают преимущество их многочисленности, они неизменно принимают этот запрет, когда обнаруживают, что я серьезно настроен не допустить этого. Спускаясь в узкую долину, я добираюсь до придорожной ханы, примыкающей к благоденствующей бахче- это самое желанное зрелище, так как день жаркий и душный; и я думаю, что тихое, душевное общение в несколько минут с хорошим спелым арбузом станет для меня настоящим баловством и наградой за все волнения, собак, людей, небольшие ручьи и нескончаемые холмы с шести утра.