Казалось, я остался совершенно одинок на чужом берегу, к тому же совершенно не способный понимать французский язык. К моему счастью, в Дьеппе живет джентльмен по имени господин Паркинсон. Который, мало того, что коренной англичанин, так еще и вполне уверенный велосипедист, который считает своим долгом брать на себя ответственность за посетивших этот берег велосипедистов из Англии и Америки и знакомить их, во время путешествия, с прекрасным дорогам Нормандии. Фэйд предусмотрительно уведомил мистера Паркинсона о моем визите и тот следил за моим прибытием, так нежно, как будто я был блудным сыном и он препровождал меня в мой собственный родной дом.
Грозная крепостная стена Дьеппского замка, некогда была неприступной цитаделью, которой владели англичане. В ней приютилась самым романтическим образом мастерская мистера Паркинсона. Он предложил прокатиться со мной. На нашем пути через Дьепп я замечаю крестьян в голубых рубашках, ведущих небольшие стада коз по улицам, призывая их своеобразным музыкальным инструментом, похожим на волынку. Я узнал, что это нормандские крестьяне, которые всё лето держат стада вокруг города. Козье молоко считается весьма полезным для младенцев и больных. Крестьяне водят коз по дворам и доят их прямо у дверей клиента, столько сколько заказывает покупатель. Этот простой и понятный обычай никогда не приживется среди англосаксонских молочников, потому что не оставляет никаких шансов на дополнительную прибыль.
Залитым солнечным светом утром, под трели певчих птиц, мы вместе едем вдоль красивой долины реки Аркес, по дороге идеальной для катания. Достигнув живописных руин Шато д`Аркес, мы останавливаемся и осматриваем осыпающиеся стены этой знаменитой крепости, которую теперь увивает плющ Нормандии, как мантией. Как будто его главная задача и цель укрыть разрушеннось величия от грубого взгляда мимолетного путешественника.
Вдоль дорог мы встречаем симпатичных крестьян, которые едут на рынок в Дьепп. Они ведут нормандских лошадей, животных рослых, сильных и энергичных. В отличие от своих английских соплеменников, здешние с велосипедами не знакомы, поэтому на наших высоких железных коней скачущих своим манером смотрят не в спину, а норовят выступить против нас. И на глаз путешественника-велосипедиста, очень смахивают на американских. Однако, это сходство распространяется только на лошадей и ни коем образом на возницу. В то время, как нормандская лошадь угрожает скинуть велосипедиста в канаву, на лице француза появляется извиняющаяся улыбка. И в то время, пока он старается унять горячую лошадь, он неизменно произносит свое почтение месье и извинения тем тоном, который указывает на его признание права велосипедиста или вообще кого-либо на вторую половину дороги.
Несколько дней назад я называл дороги Англии идеальными, а саму Англию раем для велосипедистов. Так оно и есть. Но, дороги Нормандии даже превосходят английские. Да и пейзажи долины Аркес прекрасны. На дороге нет ни рытвин, ни колеи, ни впадины. Их можно смело назвать бильярдным столом. Когда движешься по ним, невольно задаешься вопросом, как они содержат их в таком состоянии?
Обедали нормандским сыром с сидром, а затем отправились в Руан.
На каждом перекрестке установлены указатели направлений на ближайшие города и расстояние в километрах и ярдах. Вдоль дорог установлены маленькие каменные столбы, отмечая каждые сто ярдов.
В Руан мы прибыли к четырем часам. Мистер Паркинсон показал мне знаменитый старый Руанский собор, дворец правосудия и другие памятники средневековой архитектуры, которые я хотел осмотреть. После он пригласил меня отужинать с ним над шумными водами Сены, указал мне направление на юг, пожелал счастливого пути и наконец, оставил меня незнакомцем среди незнакомцев, без помощи «comprendre Francais» (понимающего французский). Мудрецы говорят, что слишком много хорошего это хуже, чем ничего. Как бы там ни было, я сделал вывод, что указатели будут стоять на каждом углу, дорога отличная, и по долине Сены ехать будет ровнее, чем через холмы. И я побрел по направлению к Эльбъю, вместо Пон-де-л`Акресс, пытаясь извлечь лучшее из того, что у меня было. Петляя в извилистых улочках Эльбефа я нашел небольшую гостиницу. После обычного обмена любезностями я взглянул на интеллигентного вида мадам и спросил: " Comprendre Anglais."(понимаете английский, фр.) "Non," ответила леди и озадаченно смотрела, пока я проявлял свои пантомимические способности, пытаясь понять мои желания. Минут через пятнадцать моих усилий, мадемуазель, дочь хозяйки отправилась на другой конец города и вернулась с усатым господином, который на ломаном английском и с помощью жутчайшей жестикуляции дал мне понять, что в этом городе только он знает английский и умоляет меня принять его услуги. Он оказался полезным и услужливым. Благодаря ему я получил недорогое и комфортное проживание. Однако отель оказался не самым элегантным. Le proprietaire (хозяин, фр.) принес мне бутылку vin ordinaire (обычное красное вино, фр.) во время завтрака, вместо кофе, который мы оговорили вчера через моего переводчика.
Если француз садится за стол, то на столе обязательно будет хлеб и сыр. С ними он, обычно, выпивает бутылку вина. Хлеб здесь представляет из себя батон длиной в три — четыре фута длиной. Он кладется поперек, вернее даже вдоль стола, потому что иногда батон длиннее, чем ширина стола, и вы можете отламывать хлеб во время еды согласно вашим надобностям и аппетиту.
Мой знакомый месье отправился, чтобы увидеть своего английского друга и протеже на следующее утро. Разумеется, через несколько минут, как его английский друг и протеже отправился в сторону далекой улицы Рю Пуссен, куда le garcon (мальчик, фр.) направил его, когда тот спросил дорогу до почты, что стало естественным результатом, учитывая разницу моего произношения и принятого здесь. Я обнаружил ошибку лишь прибыв на Рю Пуссен. Тут мне, правда, больше повезло в моих поисках. Мимо проходящий гражданин велел местному парнишке проводить меня на почту.
Почтовые работники — всезнающие люди в любой стране, поэтому им не нужно много времени, чтобы обслужить любого клиента. Но теперь — догадка обожгла висок! - я не подумал записать название гостиницы или хотя бы улицу, на которой она находится. И следующие пол часа я бродил как дитя в лесу. Один или два раза мне уже казалось, что вот он, я узнал дом, но каждый раз это был обычный дом и я не мог ничего спросить у соседей. Я был совсем сбит с толку, когда вот! Хозяйка, которой, несомненно, стало интересно, куда я подевался появилась у дверей здания, которое я никогда бы не признал своим отелем. Хозяйка с веником в руках воскликнула «Oui, monsieur» Это зазвучало так весело и радушно, как вообще могло звучать при данных обстоятельствах.
Прекрасные дороги продолжаются. Между Гийоном и Верноном я нашел великолепное шоссе, гладкое, прямое, широкое, простирающееся на многие километры между рядами величественных тополей, которые добавляли немало естественной прелести местности. То тут, то там, появлялись благородные замки, часто расположенные на обрывах Сены и образующие фон для длинных аллей каштанов, кленов и тополей идущих под прямым углом к главной дороге и главной аллее.
Хорошо известная бережливость французского крестьянства заметна с каждой стороны.
Особенно слева, где их маленькие, хорошо обработанные фермы делают склоны похожими на огромные стеганые одеяла.
Еще одним ярким и безошибочным свидетельством бережливости крестьян в Нормандии является то, что им удается распространить по всей площади своих панталон огромное количество заплат, причем, у каждого крестьянина, в среднем, насчитывается более двадцати заплат, всех форм и размеров. Когда правительства Великобритании или Соединенных Штатов налагают какие-либо дополнительные налоги на людей, люди хмуро заявляют, что не смирятся с этим, а затем идут дальше и платят налог. Когда палата депутатов в Париже затягивает гайки, то французский крестьянин кладет еще одну заплату на свои штаны и с улыбкой подсчитывает разницу между доходами и стоимостью новых штанов, которые хотел купить.
