Медлительные, простоватые, не изменяющие своему привычному укладу люди,составляющие общество, кажутся вполне довольными своим жребием. Взможно, они даже счастливее в целом, нежели среднестатистический человек извне. Я остался тут на ужин и осмотрелся.
Люди, постройки, язык, еда, всё, в точности как если бы это было собрано и перенесено без изменений из какого-то деревенского округа Германии сюда в Айову.
«Wie gehts»(как дела), проезжая мимо, дерзнул я обратиться к паре пышных, розовощёких девиц в привлекающем своей оригинальностью старомодном наряде немецких крестьянок.
«Wie gehts», тотчас же застенчиво ответили мне обе. Но ни намёка на ямочки на щеках не последовало на мою несчастную попытку добиться их улыбки. Милые, но не кокетливые эти девушки из коммуны Амана.
В Тиффин спокойное дыхание ночи принесло радость со сладкозвучными голосами жалобных козодоев – я услышал их впервые за своё путешествие – их благозвучный концерт отложился в моей памяти радостным контрастом к другим подобнымисполнениям, как вокальным, так и инструментальным, из встреченных мной в пути.
Проехав Айова Сити и пересекши Сидар Ривер возле Москоу через девять дней после Миссури, я услышал отдалённый гудок парохода на Миссисипи. Этот хриплый гудок – благословенная симфония для меня, так как провозглашает факт того, что я преодолел две-трети долгого тура через континент. Переехав «Отца всех вод» (Миссисипи) по роскошному государственному мосту между Давенпорт и Рок-Айленд, я оказался в Иллинойсе.
Песчаными дорогами следовал я несколько миль вдоль русла реки Миссисипи, а по мере приближения к Рок-Ривер песок на некоторое время уступил превосходной дороге.Она вела меня мимо дубовых рощ, окаймляющих эту красивую реку. Зелёные рощи здесь не имеют подлеска, и свежее низовое течение воздуха ходит в тени под листвой, которая, если не божественна, то определённо доставляет блаженство, поскольку под солнцем все 100° по фаренгейту (~38° С). И можно видеть сквозь промежутки в деревьях как искрится серебристая вода. Умиротворяющий звон церковных колоколов приплывает с бризом откуда-то с того берега, и, кажется, возвещает всей округе о мире и доброте своим мелодичным многоголосием.
Трёхсотъярдовая в ширину Рок Ривер не имеет ни одного моста, что затруднило моё продвижение. И переправиться на тот берег я мог только посредством речного парома.
«Огого-оо!» - прокричал я паромщику, который находился в это время в будке напротив, однако никто не ответил.
«Ого-о-г-о-о-оо!!» - воскликнул я менее деликатным благородным воплем, которому научился, к слову сказать, два года тому назад в резервации индейцев Кроу в Монтане, и который наполнил окружающую тишину вихрем и заглушил музыку колоколов. И это всё равно не произвело эффекта на паромщика в будке. Как и прежде тот не обращал внимания до тех пор, пока мой убедительный голос не подкрепился криками двух новоприбывших в лёгком экипаже. Только тогда он внезапно и невозмутимо вышел наружу и неспешно переправил нас через реку.
Катил я по довольно посредственным дорогам меж ферм стоимостью в сотню долларов за акр, через красивый городок Джинезио. В Аткинсон у меня была остановка на ночь. Следующим утром по обеим сторонам дороги я видел местность, изобилующую всем тем, что делает человека если не счастливым, то преуспевающим. Красивыми именами названы места в округе. По левую сторону дороги я заприметил «Розовые прерии», граничащие с «Зелёной речкой». Округ Бюро встречал меня роскошными гравийными дорогами, и мне довелось провести очень душевный час с весёлым обществом велосипедного клуба Принстона – красивого главного города округа Бюро. Пришлось поднажать на педали, чтобы успеть к ночи в Ламоил. Меня заманил в свой уютный салон предприимчивый деревенский парикмахер. Он помыл мне голову, побрил, подстриг меня коротко и полил духами – вобщем манипулировал мной, чтобы довести до совершенства мой внешний вид. Всё это безвозмездно, и, по его словам, в награду за то, что ему выпала честь мылить подбородок «единственного и неповторимого».
Известный факт – Иллинойсцы справедливо считаются превосходным народом. После трёх дней пути через штат больших прерий я в некоторой степени проникся тамошними любезностью и лестью; но на третью ночь, виной тому моё тщеславие, я резко отверг приюты в трёх фермерских домах. И, будучи внезапно застигнут темнотой, решил, за неимением выбора, смириться с неизбежным – заночевать в стогу сена. Однако москиты с реки Фокс тотчас же прогнали меня и вынудили «брести» тёмной ночью до Йорквилла.
В Йорквилле дородный немец, получив информацию, что я собираюсь катить до Чикаго, декламировал: «Что! Чигаго Шорт подери. Затшем, мой дорогхой Желтокожий, до Ги-Гаго боллее шем схоррок мхилль; ты не смошешь, шорт возьми, ехать до Гхигаго», и глаза этого старины так выразительно выпучились в удивлении от глупой идеи ехать сорок миль «шорт возьми». Я решил воздержался и не рассказывать ему о преодолённых двух с половиной тысяч миль утомительного путешествия «шорт возьми», чтобы не нагнать апоплексический приступ на его Тевтонское сердце – в королевство благословенного зауэр-краут (квашенная капуста)и вечного Лимбургерского счастья.
Утром 4 июля я прикатил в Чикаго, где, убедив себя в том, что мне полагается несколько дней отдыха, остался до тех пор, пока не завершился демократический съезд 13 числа.
Пятнадцать миль, которые дались легко и три мили езды на выносливость по глубоким пескам отделяли меня от Индианы. По сути, первые тридцать пять миль южного берега озера Мичиган это «обыкновенный и сплошной песок». Убедившись, что траверсировать фургонные колеи невозможно, я покатил вдоль среза воды, где плотный влажный песок удобен для езды. После двенадцати миль такого катания мне пришлось толкать велосипед плечом и взбираться на громадные песчаные дюны, окаймлявшие озеро, и, спустя час шатаний по приводящей в замешательство зыбучей пустыне, барханов и орешниковых зарослей, я пробрался к ночи в Миллер Стэйшн.
Любой, очутившийся в этом месте впадёт в окаймлённую желтизной хандру: ничего кроме песка, грустящих черепах и беспощадных неистовствующих москитов. В Честертоне ситуация с дорогами наладились, но ещё осталось достаточно песка, чтобы ослаблять силу удара от падения вниз головой, что, несмотря на большой дорожный опыт,я по-прежнему выполняю с нежелательной частотой. В этот день я совершил такой полёт и, пока очухивался и благодарил свои счастливые звёзды за то, что в такой пустыне никто не может стать свидетелем конфуза, грубое, саркастическое «ха-ха» подобно похоронному маршу пронзило мой слух. Откуда-то вылез тощий верзила («Верзила» или «Hoosier» - прозвище жителей штата Индиана) на крохотном, цвета тыквы, муле, который выглядел подлинным пигмеем между ивняковых ног («штат ивняка» или «hoop-Pole State» - прозвище штата Индиана (автор метафорично описывает объект)).
Перед Ла-Порт дорога улучшилась, однако я снова был застигнут темнотой и спал под пшеничной скирдою.
Утром следующего дня я несколько миль траверсировал по дороге, выложенной из брёвен через черничные болота, а к завтраку добрался до Крамс-Поинт. Остатки нескольких индейских племён до сих пор влачат жалкое существование вокруг и собирают чернику для рынка. Две скво были в деревне, закупая провизию для своего лагеря на болотах. «Какие племена у здешних Индейцев?» - спросил я… «Одно из них Блинки, а другое Сэвэн-Ап» - ответил голос, который заключал в себе такое глубокое знание субъекта, что я решил – этих сведений мне достаточно.
Роскошные гравийные дороги вели из Крамс-Поинт в Саут-Бенд, через Мишауока, и чередовались с песчаными участками вплоть до Гошен, городка, который – со слов гошенитов – красивейший в Индиане, вот только мне сдаётся - люди в большом верзильском штате гордятся своими городами, и я осмелюсь предположить, «в Индиане десятки красивейших городишек». Как бы там ни было, Гошен, конечно, привлекательное место, с необычайно широкими тенистыми улицами; центр внушительной фермерской провинции, и смотрится он романтично на берегах красивой реки Элкхарт.
