Три мили сыпучего песка и камней должны быть пройдены до того, как добраться до Касвина. Тем не менее, мои обещанные шестьдесят миль пройдены, и в два часа дня я вхожу в городские ворота. Проход через несколько узких кривых улиц приводит меня к внутренним воротам, выходящим на широкую, гладкую улицу. Короткий спуск приводит меня к большой огороженной территории, в которой находятся здание таможни и прекрасный кирпичный караван-сарай. Еще один принц появляется здесь в лице чиновника таможни. Я с готовностью предоставляю запрошенную привилегию посмотреть, как я катаюсь, но звание персидского принца больше не ассоциируется в моем разуме с величием и важностью. Принцев в Персии так же много, как и в Италии, или баронов в Германии, это разрушает мечты о великолепии восточных королевских особ, когда обнаруживаешь, что принцы манипулируют ключами однопроводной телеграфной станции за оклад в сорок долларов в месяц. (25 Томанов), или выполняют прозаические обязанности начальника небольшой таможни.
Касвин важен как промежуточная станция между Тегераном и каспийским портом Эшт, а также на лежит на торговом пути между Северной Персией и Европой. Дополнительная важность также происходит от того, что он является конечной точкой широкой ровной дороги из столицы, местом, где путешественники и почта из Тегерана должны быть перенесены с колесных транспортных средств на спины лошадей для проезда по бурным перевалам горной гряды Эльбурс, ведущему к каспийскому берегу или vice versa, при движении в другую сторону. Заперев велосипед в комнате караван-сарая, я прогуливаюсь по ближайшим улицам. Пара luti или профессиональных шутов, увидев меня неспешно прогуливающимся, они торопятся - один ведет бабуина за ниточку вокруг шеи, а другой несет барабан из тыквы.
Достигнув меня, мужчина с бабуином начинает делать самые смешные гримасы и заставляет бабуина дико скакать, дергая веревку, в то время как барабанщик продолжает стучать по своему барабану с единственной целью — извлечь как можно больше шума.
Поднося пальцы к ушам, я отворачиваюсь. Через десять минут я наблюдаю еще одну подобную Компанию, бегущую по кратчайшему расстоянию к моей персоне. Отмахнувшись от них, я продолжаю идти по улице. Вскоре после этого третья группа пытается сделать из меня своего слушателя. Таким образом, эти бродячие шуты имеют обыкновение предстать перед людьми на улице и посещать дома всякий раз, когда есть повод для радости, как на свадьбе или при рождении ребенка. Для персов luti - то же, что итальянские шарманщики среди нас/ Мне кажется, люди дают им деньги главным образом, чтобы избавиться от их шума и раздражения, как мы делаем, чтобы спасти себя от душераздирающих тонов хриплой шарманки под окном.
Среди новых средств передвижения, наблюдаемых во дворе караван-сарая, находится takhtrowan, большой паланкин, снабженные палками с обоих концов и перевозимый между двумя мулами или лошадьми; другой — уже упомянутый однажды, kajaveh, устройство, похожее на две покрытых холстом собачьих конуры, повязанных на спине животного. Эти устройства используются в основном для перевозки женщин и детей.
Проехав несколько раз вокруг двора, где постоянно собираются толпы, я, наконец, пришел к выводу, что каждое действие должно иметь какое-то ограничение, и отказываюсь снова кататься. Однако вновь прибывшие задерживаются до вечера, надеясь на возможность увидеть как я еду. Некоторые из них затем собирают горстку медников, которые они дают владельцу чайханы, чтобы предложить мне в качестве мотивации поездить еще.
Коварные персы прекрасно знают, что, хотя ференги пренебрежет принять горсть их медников, он, вероятно, будет достаточно удивлен обстоятельствами, и вознаградит их за настойчивость. Пересыпая в карман ухмыляющегося khan-jee горсть медяков, я говорю что это «точно последнее представление на сегодня».
Час спустя khan-jee встречает меня, идущего на базар в поисках чего-нибудь на ужин. Выясняя цель моего поиска, он возвращает меня к своей чайхана, указывает на железный чайник, кипящий на небольшом угольном огне, и велит мне сесть. Обслужив одного-двух клиентов и снабдив меня чаем, он тихо подзывает меня к огню, снимает крышку и открывает вкусное блюдо из тушеной курицы и лука. Этим он щедро делится со мной через несколько минут, отказываясь принять любую оплату.
Из каждого правила есть исключения, как выясняется, даже среди персидских коммерческих классов есть люди, способные на щедрые и достойные поступки. Правда, khan-jee получил больше, чем стоимость ужина в горстке медников, - но обычно понимается, что благодарность среди подданных шаха - неизвестный товар.
Вскоре шумные крики «Ali Akbar, la-al-lah-il-allah» из горла множества верующих, сидящих на ступенях караван-сарая, на надежной кровле и в других заметных вдохновляющих душу местах, объявляют о приближении ко сну.
В моей комнате я обнаруживаю полотенце и старая зубная щетка. Полотенце, по-видимому, не давно не стиралось и общественная зубная щетка вряд ли могут обрадовать. Тем не менее они являются свидетельством того, что владелец караван-сарая обладает смутными, мрачными представлениями о требованиях ференги. После того, как человек сушил свое лицо косыми лучами раннего утра или своим карманным носовым платком в течение нескольких недель, едва уловимая возможность мыла, полотенец и т. д. пробуждает приятные размышления о приближающемся комфорте.
В семь часов следующего утра я выезжаю в сторону Тегерана, теперь уже на расстоянии шести почтовых станций.
Параллельно с дорогой проходит Эльбурская горная цепь, хребет, отделяющий возвышенное плато Центральной Персии от влажных и лесистых склонов Каспийского моря. К югу от этого великого разделительного хребта страна представляет собой засушливые и бесплодные пустыни, за исключением тех ограниченных мест, которые орошаются искусственно, а склоны гор серые и каменистые.
Переходя на северную сторону водораздела, человек сразу же оказывается во влажном климате и стране, зеленой, как Британские острова, с густыми лесами из самшита, покрывающими склоны гор и скрывающими подножие под непроходимой мантией. Зеленые Эльбурские горы являются частью великого водосбора Центральной Азии, простирающегося от Гималаев до Афганистана и из Персии на Кавказ, и они выполняют практически ту же функцию на каспийском склоне Персии, что и Сьерра-Невада для Тихоокеанский склон Калифорнии, поскольку они заставляют влажные облака, катящиеся из моря, опустошаться на морском побережье, поливая склоны вместо того, чтобы проникать дальше внутрь.
Дорога продолжается вполне пригодная для езды на велосипеде, но это ничто по сравнению с дорогой между Зенджаном и Касвином. Это - больше искусственного шоссе. персидское правительство переделывало его, значительно улучшая его в некотором отношении, но оно так и осталось несколько шероховатым и незаконченным и в местах шоссе непригодно для езды на велосипеде из-за песка и рыхлого покрытия по поверхности. Тем не менее, оно вполне достойное, однако, и, для Персии, является очень похвальным шоссе.
В четырех фарсахах из Касвина я добираюсь до чапар-ханы Каванды, где готовят завтрак из яиц и чая. Эти две вещи являются одними из самых легко получаемых закусок в Персии. Местность этим утром однообразная и неинтересная, по большей части каменистая, гладкая равнина, редко покрытая серыми кустами с верблюжьими колючками. Иногда на расстоянии можно увидеть лагерь элиаутов, одного из странствующих племен Персии. Их палатки меньше и имеют форму, совершенно отличную от курдских палаток, больше напоминающие передвижные хижины квадратной формы, чем палатки. Эти лагеря находятся слишком далеко от моей дороги, чтобы оправдать их посещение, тем более что у меня, вероятно, будет еще возможность, прежде чем я покину владения шаха. Но я встречаю отдельную группу из них на дороге. Они выглядят более покладистыми, чем курды, более цыганской внешности, и они мало отличаются жителей от окружающих деревень.
В Кишлоке, где я получаю обед с хлебом и виноградом, я обнаружил, что циклометр зарегистрировал прибавку в тридцати две мили от Касвина. Это едва ли было легкие тридцать две мили, поскольку я снова сталкиваюсь с обескураживающим встречным ветром.
