Закончив писать, Ёсинака отдал слуге кинжал, именуемый «Тякуи», который передавался из поколения в поколение в доме Кисо. Слуга взял письмо и кинжал и отправился в Камакуру.

Караито очень обрадовалась письму, а кинжал спрятала на теле, под одеждой. Каждый раз, как Ёритомо засыпал, она примерялась убить его, но боялась. Судьба хранила Ёритомо. Сколько раз этот великий сёгун счастливо избегал покушений! Как раз в это время сёгун и его супруга принимали лечебные ванны. Караито сказали, что и она может принять ванну. В этот день распорядителем был Цутия-но Сабуро Мотосукэ. Мотосукэ заметил кинжал под косодэ У Караито-но маэ.

— Чья это одежда? — спросил он.

— Это косодэ госпожи Караито, — ответила женщина.

Мотосукэ очень испугался, ведь эта Караито — дочь Тэдзука-но Таро, того, что служит господину Кисо. Наверняка эта женщина хотела убить господина! Необходимо дать ему знать. Мотосукэ отправился предупредить сёгуна.

Ёритомо, увидев Мотосукэ, спросил:

— Мотосукэ, ты ведь сегодня распоряжаешься ваннами, почему ты здесь?

— Пока готовил ванны, я кое-что нашёл, одну драгоценность, взгляните сами, — ответил Мотосукэ.

Ёритомо посмотрел.

— Да, странно. Это кинжал под названием «Тякуи», он передаётся из поколения в поколение в доме Кисо. Где ты его взял, Мотосукэ?

— Я заметил его под косодэ женщины, которая вам служит. Её имя Караито-но маэ. Вообще-то, эта Караито — дочь Тэдзука-но Таро Канадзаси-но Мицумори, вассала господина Кисо. Не иначе как она покушается на вашу жизнь, господин. Очень неосмотрительно, что вы взяли её на службу и приблизили к себе.

Услышав всё это, Ёритомо испугался.

— Позови-ка сюда Караито! — приказал он.

— Слушаюсь.

Караито позвали, она почтительно вошла и села. Ёритомо взглянул на неё.

— Скажи, отчего ты носишь кинжал «Тякуи», который передаётся из поколения в поколение в доме Кисо? — спросил Ёритомо.

— Я ведь служила господину Кисо. Он отдал мне кинжал как прощальный подарок.

Ёритомо выслушал. Для прощального подарка женщине не подходит кинжал, передаваемый в семье из поколения в поколение. Слова Караито не успокоили Ёритомо, и он решил так:

— Пока что, до лучших времён, поживёшь у настоятельницы Мацугаока^[642]. Эй, Цутия!

Цутия по приказу Ёритомо взял Караито и отвёз её к настоятельнице Мацугаока. После этого Цутия нашёл в комнате Караито письмо от господина Кисо и представил его Ёритомо. Господин Хёэ-но сукэ посмотрел, вот уж, воистину, драгоценность, посланная небом. Письмо положили поглубже в сокровищницу Хатимана. Мотосукэ, который оказался в этой истории духом-хранителем, Ёритомо решил отдать провинции Мусаси, Икэносю и Итиманган.

— Привести Караито! — приказал Ёритомо.

Цутия выслушал и отправился к настоятельнице Мацугаока передать распоряжение. Настоятельница Мацугаока в гневе ответила так:

— Ёритомо, кажется, желает стать господином всей Японии. Как же это возможно, если он не знает простых правил! Послушай меня, Мотосукэ. Для того чтобы помочь грешникам, будда создал рай — Чистую землю. Точно так же в мире людей: чтобы помочь грешникам, монахи строят храмы. Положим, человек натянул лук против господина, обнажил меч против отца, отрубал головы быкам и лошадям, но даже такой грешник, если он уйдёт в монастырь, не будет наказан. Вот так! Ёритомо хочет, чтобы женщина ответила за преступления, но ведь она уже не живёт в миру, она находится в монастыре. Ты говоришь: «Пусть ответит за преступление!» А я тебе так отвечу: «Уходи!» Разве ты, Мотосукэ, не понимаешь, и разве Ёритомо не понимает, что здесь не о чем говорить, ведь речь идёт о женщине, которая нашла приют в монастыре! Или Ёритомо совсем потерял стыд? Тогда пусть откусит себе язык!

Без сил Мотосукэ вернулся к сёгуну и всё рассказал, как было. Ёритомо рассердился.

— Если настоятельница Мацугаока не одумается, упрячем и её подальше! И дело с концом!

Тем временем настоятельница Мацугаока думала, что, если препроводить Караито в Камакуру, как приказывает Ёритомо, её непременно казнят, как важного государственного преступника. Настоятельница Мацугаока решила, что Караито нужно тотчас отправить в Синано. Ей дали провожатых, и она тайно отправилась в дорогу.

Тем временем Кадзивара Хэйсан Кагэтоки сто дней пробыл в своей усадьбе в Нумата, что в провинции Кодзукэ, и теперь был на пути в Камакуру. В Рокусё, в провинции Мусаси он встретил Караито. Вот уж невезение! Кагэтоки тотчас её узнал.

— Да это же Караито! Ведь это она, та негодяйка, что замышляла лишить жизни нашего господина!

Кагэтоки приказал напасть на Караито, стража разбежалась, а пленную Караито Кагэтоки повёз в Камакуру. Как всё это прискорбно! Даже не зайдя к себе, Кагэтоки потащил Караито к сёгуну. Он сказал, что у него подарок, и вошёл. Ёритомо обрадовался.

— Этот подарок лучше любого другого. Теперь уж заговор Караито точно не удастся. Пусть собираются на суд в Камакуру все крупные и мелкие владетели. В Мацугасаки следует спросить семьдесят пять раз, — приказал он своим воинам.

Узнав, что случилось, настоятельница Мацугаока была готова убить Кадзивару. Она села в паланкин и прибыла в Камакуру. Услышав о её приезде, Ёритомо приказал замуровать Караито в каменной темнице на задворках усадьбы. На этот раз Караито улыбнулась судьба, ей повезло — она осталась жива.

У Караито остались в провинции Синано старуха-мать, лет шестидесяти, и двенадцатилетняя дочь. Караито было восемнадцать лет, когда она уехала в Камакуру, и вот теперь дочери двенадцать. Дочь звали Мандзю. Слухи о заточении Караито дошли до Синано. «Как такое могло случиться?!» — Мандзю обращалась к небу, простиралась ниц на земле, слёзы её лились ручьями. Потом, переведя дыхание, она сказала:

— Если бы я была птицей, полетела и узнала бы, где мама!

Бабушка-монахиня услышала это и вздохнула.

— И я печалюсь не меньше твоего. Уж не знаю, доведётся ли нам с ней ещё свидеться.

Мандзю ушла в свою комнату, зарылась с головой в одежду и разразилась беспрерывными рыданиями. Поздно ночью она позвала свою кормилицу Сарасину.

— Послушай, Сарасина. Говорят, маму посадили в Камакуре в каменную темницу. Я хочу как-нибудь добраться до Камакуры и выведать, где она. Сарасина! Только тебе я могу довериться, пойдём вместе в Камакуру!

— Госпожа Мандзю, — ответила на её слова Сарасина. — Даже мужчине было бы не под силу разыскать твою мать!

— Нет, нет, не говори так. Я отправлюсь в Камакуру и найду мать. Разве люди не поймут меня? Пусть пять лет и ещё три года стану служить камакурскому господину, или господину Титибу, или господину Ваде, но как-нибудь да узнаю, где моя мать. Ну, так как же, ты согласна?

— Что ж, даже детское сердце откликается на благодеяния матери. Даже простой человек не забудет милостей господина. Я пойду с тобой за долины и за горы — так ответила Сарасина.

Мандзю выслушала ответ и глубоко задумалась.

— Раз так решили, сегодня же вечером приготовь платье в дорогу.

Мандзю в эту ночь надела авасэ из глянцевого шёлка^[643]. Когда выходила из ворот, отправляясь на поиски матери, на ней было праздничное косодэ с узором из хризантем, поверх фиолетового полотна было надето двенадцатислойное хитоэ, хакама светло-зелёные, а на голове соломенная шляпа, какие носят горожанки. Костюм кормилицы в эту ночь состоял из полотняного платья цвета индиго, на ней было узорчатое косодэ из шёлка Мино, сверху надето семислойное хитоэ, хакама — полотняные. В узелок из ткани с густым рисунком она спрятала разные вещи. Кормилица положила узел на голову и так и ушла из родных мест. Ни Мандзю, ни Сарасина не знали дороги, в горах они заблудились и, удивлённые, остановились. Мандзю сказала:

— Послушай, Сарасина! Говорят, что Камакура находится на востоке. Луна и солнце всходят на восточном небе, а вечернее солнце заходит на западе. Доверимся луне и солнцу, Сарасина! — и они пошли туда, куда им указывала луна.