— Это звук сигнального барабана! В стране Расэн что-то приключилось!

Он сел в летучую колесницу, которая может пролететь три тысячи ри, и прилетел за такое короткое время, какое требуется, чтобы отстричь прядь волос, Яся вышла его встретить и рассказала всё, как есть. Харамон разволновался: «Паломник, который здесь был, — это наверняка Тамавака из страны Тростниковой равнины. Но раз они взяли колесницу, которая может пролететь всего две тысячи ри, их будет просто догнать. Все за мной!»

Харамон был страшно зол. Никто и никогда не пребывал в таком страшном гневе. Таким может быть только Харамон. Волосы на голове у него торчали дыбом, глаза стали, как колёса. Он скрежетал зубами и беспрестанно подпрыгивал, вот как был он сердит.

Харамон мгновенно подлетел к колеснице Химэгими и Тамавака и собирался их схватить.

— Я уже говорил тебе, что своей жизни мне вовсе не жаль, но увидеть твои страдания — вот что горько! — сказал Тамавака.

— Что уж теперь говорить, делать нечего. Мы ведь с тобой дали друг другу клятву на две жизни^[617], так что чем возвратиться в замок этого демона, лучше уж вместе утонуть в волнах, — ответила Химэгими.

Но в это время прилетели две птицы: калавинка и павлин — те, которые танцевали во дворце. Калавинка внезапно приблизилась к колеснице Харамона и так её пнула, что та отлетела на десять ри назад. А павлин вдруг так пнул колесницу Химэгими, что она отлетела на десять ри вперёд. После этого обе птицы по очереди стали пинать колесницу Харамона туда-сюда. Они пинали и колёса, и саму колесницу и разбили её на мелкие кусочки, так что Харамон опустился на дно ада. После этого две птицы лапами поддержали колесницу Химэгими и принесли её во дворец Брахмы.

Итак, Химэгими и Тамавака сумели избежать пасти крокодила, им казалось, будто всё это происходит во сне. Брахма, увидев их, сам не понимал, сон это или явь. Он бесконечно обрадовался.

— Ах, ах, доченька! И как же тебе удалось сюда добраться? Мне казалось, нам уже не доведётся встретиться в этой жизни. Я так этому рад! — отец уцепился за её рукав.

Радость переполняла отца, ему хотелось заботиться о дочери бесконечно. Он хотел, чтобы всё так и оставалось, однако он сказал:

— Японский государь будет опечален, так что возвращайтесь. Ни об этой жизни, ни о следующей больше не беспокойтесь. Вот ведь какой ты человек, Тамавака! Ну, да вам нужно возвращаться… Да, ты необыкновенный человек.

Потом Брахма приказал:

— Кто-нибудь, проводите их!

Снова прилетели птицы и доставили колесницу в страну Тростниковой равнины к мосту Пятой улицы, в столицу, подобную цветку.

Итак, они снова очутились на Пятой улице. Как-то незаметно сюда пришло запустение. Ворота стояли, но створок не было, глинобитная стена осталась, но черепичная крыша обвалилась. В саду не было видно следов людей, по краю всё оплёл дикий виноград и вьюнок асагао — утренний лик, даваллия — прячущаяся трава — переплелась с лилейником — травой забвения, никого не было. Всё, даже шелест ветра в соснах, наводило уныние. В расщелине между скалами по-прежнему бил ключ, но о нём никто не знал и никто не подставлял ладони, чтобы напиться воды. Сильный ветер приподнял шторы, и свет луны проник вглубь дома, но там не было хозяев, которые стали бы им любоваться. Тамаваке и Химэгими становилось всё тоскливее. Тут и там они останавливались и снова пускались бродить, обратиться было не к кому. Спустя некоторое время откуда-то вышел человек, на вид чиновник шестого ранга, они с сомнением окликнули его. Человек удивлённо уставился на них, ведь он не ожидал, что здесь кто-то есть. Тамавака посмотрел на него:

— Тебя, кажется, Тикамицу зовут, да?

Человек поразился, услышав его голос, низко кланяясь, он подошёл. Тамавака захлёбывался слезами и не мог говорить.

— Знайте, с того дня, как вы ушли отсюда, отправившись в паломничество, и до того, как усадьба перешла ко мне, по государеву указу вас искали во всех шестидесяти шести землях, и не было уголка, куда бы не заглянули. Откуда же вы взялись? — спросил чиновник.

Тамавака ответил: «Долго рассказывать. Сначала отправлюсь во дворец».

Он сел в экипаж и отправился во дворец. Государь взглянул на него.

— Удивительное дело! Чтобы не изменив своего облика, увидеть дворец Брахмы и объехать страну Расэн! Это удивительно. Раз ты выбрал Японию, отдаю тебе Тадзиму и Танго.

Таков был приказ государя. Поскольку Тамавака не хотел и на самое короткое время оставаться в столице, где с ним случилось столько неприятностей, они тут же отправились в Танго. Там они отстроились и проводили время в рассказах о пережитых горестях и всяких разговорах. Узнав о случившемся, служившие ему люди тоже перебрались в Танго.

И вот, когда супругам исполнилось по восемьдесят лет, Химэгими превратилась в Каннон в храме Нариай, а Тамавака стал Мондзю в Кусэното. Для спасения душ живых существ они используют самые разные средства. Нет такого человека, который не сказал бы, как бесконечно благословенны их великое милосердие и великое сострадание. Те старик со старухой, что дали Тамаваке приют в стране Расэн, стали хранителями ключей в Нариай. Должно быть, и в будущем останется так, как было до сих пор: Каннон из Нариай и Мондзю из Кусэното пользуются большим признанием.

Такова удивительная история о буддах и бодхисаттвах, пребывающих в Хасидатэ.

ИССУМБОСИ

Иссумбоси ^[618]

Случилось это не теперь. В деревне Нанива в провинции Сэтцу^[619] жили старик и старуха. До сорока лет у старухи не было детей, она страдала от этого, пошла в храм Сумиёси^[620], плакала и молила о ребёнке. Милостивое божество сжалился, и в сорок один год она забеременела. Старик был безмерно рад. Вскоре, в десятую луну, действительно появился на свет прелестный мальчик.

Однако при рождении он был ростом не больше одного суна, поэтому ему и дали имя Иссумбоси — Малыш в один сун. Шли годы и месяцы, ему было уже лет двенадцать-тринадцать, но он так и не стал ростом с нормального человека. Родители думали: «Всё же он не обыкновенный человек, скорее похож на оборотня. За какие грехи божество Сумиёси послал нам такого? Это ужасно!» Все их жалели. Супруги думали: «Хорошо бы послать Иссумбоси куда-нибудь». Когда они сказали об этом Иссумбоси, тот сразу понял, что к чему, и подумал: «Раз уж даже родители так считают, дело плохо, лучше мне и вправду куда-нибудь уехать».

«Но как же мне быть без меча?» Иссумбоси попросил у старухи иглу. Она дала. Иссумбоси смастерил эфес и ножны из соломинки и решил отправиться в столицу. «Но как же мне быть, ведь у меня нет лодки». Иссумбоси попросил у старухи чашку для риса и палочки для еды. Ему было жаль расстаться с родителями, но, делать нечего, надо было уезжать. В заливе Сумиёси он сел в свою лодку-чашку и отправился в столицу.

Спокойно жилось мне,

Но вот из Нанива на лодке

Плыву по волнам я:

В столицу прекрасную нашу

Торопится сердце моё.

Вот он причалил к берегу в бухте Тоба^[621], потом снова сел в лодку и приплыл в столицу. Иссумбоси стал глядеть по сторонам: столько всего происходило на Четвёртой и Пятой улицах, просто невозможно описать! Наконец, он подошёл к дому человека, которого называли господином сайсё — государственным советником — с Третьей улицы.

— Можно поговорить с вами?

Господин советник прислушался: какой-то странный голос. Он подошёл к краю галереи и посмотрел, там никого не было. Иссумбоси подумал, что кто-нибудь может наступить и раздавить его, и он спрятался под стоявший здесь башмак на высоких подставках.