Что связует берега.

Есть стихотворение, в котором говорится так:

Тот мост в Митиноку

Хотелось бы мне перейти,

Но сгнили подпорки,

И прервана связь берегов,

И больше не будет тех встреч^[523].

И ещё есть такое:

Как смогу повстречаться

Здесь я скрытно с тобой, в Митиноку,

Как смогу перейти

Отонаси — Безмолвную реку

По мосту Сасаяки — Шептанье^[524].

Я сначала собирался взять строчки одного из этих стихотворений, но решил, что всем столичным знатокам они известны, в них нет ничего редкого. И я вспомнил такую историю.

Когда-то красавицу по имени Идзуми Сикибу посещал мужчина, которого звали Хосё. Они дали друг другу глубокую клятву. Потом человек по имени Домэй-хоси тоже стал к ней ходить, и она и с ним обменялась любовной клятвой. Хосё узнал об этом и сказал как-то Идзуми Сикибу: «Напиши записку, как я тебе скажу». Идзуми Сикибу спросила: «Какую записку ты хочешь, чтобы я написала?» «Такую: „Я больше не встречаюсь с Хосё, приходи ко мне немедленно. Домэю от Идзуми Сикибу“». Идзуми Сикибу покраснела и сказала: «Нет, то, что ты просишь, совершенно невозможно». Хотя она так и ответила, но Хосё настаивал, и Идзуми Сикибу не могла больше сопротивляться, она написала записку, но, улучив момент, разломила палочку для еды — хаси — на пять частей и послала их вместе с письмом. Домэй-хоси посмотрел и подумал: «Странно, говорится, чтобы я тотчас же пришёл, но к записке приложена палочка-хаси, разломанная на пять частей, это странно. Помню, есть такое стихотворение:

Ах, этот мост!

И вправду мост.

Бывает случай на мосту:

Погибнуть можно на мосту,

Оплакать можно на мосту.

Уж точно, здесь должен быть какой-то смысл. Всё ясно! Там Хосё!»

Поняв это, Домэй не пошёл на свидание, и тем спас свою жизнь. А помогло ему то, что он разбирался в поэзии. Я хотел придумать что-то малоизвестное, вот и думал об этом, поэтому вполне мог сказать во сне «хаси».

После этого его рассказа Кэйга спросила:

— Пусть всё так, но отчего вдруг ты мог бы сказать во сне «Гэндзи-обезьяна»?

Уцуномия ответил:

— Что ж, это вполне могло быть. Недавно в одном доме я был поражён темами стихов в рэнга: японские боги, буддизм, любовь, непостоянство всего живого, воспоминания. Так вот, были такие строки:

Как печально место это

Обезьяний пруд.

В связи с этим я вспомнил такую историю. Когда-то в древние времена император поклялся в любви женщине по имени Унэмэ, однако очень быстро забыл о ней. Унэмэ так страдала, что однажды в полночь вышла незаметно из дворца, бросилась в пруд Сарусава — Обезьянье болото — и погибла. Император был очень расстроен, когда вскоре, совершенно случайно, подошёл к пруду Сарусава и вдруг увидел там мёртвое тело Унэмэ. Тело подняли, император взглянул на Унэмэ, она была несказанно красива: шпилька из зелёной яшмы украшала её прекрасные волосы, её подведённые брови были как два новых месяца, а изящную фигуру покрывали водоросли из пруда. Глядя на неё, совершенно изменившуюся, император изволил милостиво сочинить стихотворение:

Любимой моей

Эти спутанные волосы

В Сарусава —

Пруду драгоценными водорослями

Кажутся, и как это печально! ^[525]

Это стихотворение было взято темой. Известно, что позже принц Гэндзи, совершая паломничество к пресветлому божеству Касуга, посетил пруд Сарусава и вспомнил эту старинную историю о том, как утопилась Унэмэ. Там он процитировал это стихотворение, а потом, когда молился, прочёл ещё одно, автора которого не знал:

Ветви ивы сплелись

У пруда Сарусава,

И напомнили мне

Как во сне у любимой моей

Были спутаны длинные пряди^[526].

Я думал на эту тему, сочинял, поэтому вполне мог сказать и «Гэндзи», и «обезьяна». Знаешь, ты слишком надоедлива, перестань думать об этих глупостях и засыпай.

— Ну нет. Это ещё не всё. Ты сказал: «Покупай сельдь-иваси!» Отчего ты говоришь такое во сне, объясни!

Произнося эти слова, Кэйга не могла удержаться от смеха.

Уцуномия покраснел, «Покупай сельдь-иваси» — это и вправду было слишком. Он постарался успокоиться и стал объяснять.

— Я вполне мог сказать это во сне. Я думал о самом последнем стихе в рэнга:

Молился на горе,

Там, где чиста вода в скале

Родник — Ивасимидзу.

То, что придумывали на эту тему, было вовсе неинтересным.

Я только что рассказывал тебе об Идзуми Сикибу. Так вот, однажды она ела иваси. Вдруг пришёл Хосё. Идзуми Сикибу стало стыдно, и она торопливо спрятала рыбу. Хосё заметил, что она что-то прячет, но, конечно, он не мог представить, что это рыба-иваси, а решил, что это письмо от Домэй-хоси. «Что это ты так стараешься спрятать от меня?» Он допытывался очень настойчиво, и тогда она ответила стихотворением:

Во всей Японии

Не сыщешь человека, кто б не видал

Ивасимидзу —

Праздник бога Хатимана^[527],

И кто не ел бы рыбы иваси.

Услышав это, Хосё успокоился и сказал так: «Рыба — настоящее лекарство, согревает кожу, у женщин улучшает цвет лица, нельзя осуждать того, кто ест рыбу». После этого случая они полюбили друг друга ещё крепче.

Вообще-то эта тема правда необычна. Я много думал о ней, поэтому вполне мог сказать во сне «иваси». Знаешь, милая, твоя настырность меня раздражает. Больше ни на какие твои вопросы я отвечать не стану.

Кэйга задумалась. Если этот человек действительно торговец сельдью, откуда он может так разбираться в поэзии! Нет, конечно, он — настоящий Уцуномия, просто он первый раз в столице, впервые во дворце, думает, что всё, что говорится вокруг, — очень важно. А когда что-то такое есть в мыслях, бывает, правда, и во сне их выскажешь. Объяснив себе всё, таким образом, Кэйга поверила ему, и они по-настоящему полюбили друг друга, и дали друг другу клятву: так быть вместе навеки, чтоб нам в небесах птиц четой неразлучной летать, так быть вместе навеки, чтоб нам на земле раздвоенною веткой расти.

Потом они рассказали обо всём Нами. Глубокое понимание поэзии было причиной того, что Гэндзи-обезьяна не только сумел избежать позора, но познал истинный смысл безграничной любви, да ещё приобрёл репутацию мудреца. Кстати, Конфуций говорил: «Те сокровища, что хранятся на складах, могут сгнить, зато те, что в нас, — вечны»^[528]. Об этом стоит поразмыслить.